Москва гудит от слухов в связи с гибелью актера Станислава Жданько. В те годы подобные случаи в творческой среде были не так часты. Лишенные правдивой информации, люди изощрялись в придумывании всевозможных версий случившегося. Одни уверяли, что Жданько был убит в пьяной драке, заступившись за честь известной актрисы Валентины Малявиной, другие утверждали противоположное — что сама Малявина и убила Жданько из ревности. И так далее.

Чиновникам из Министерства культуры и Госкино вся эта шумиха была не с руки: их больше устраивало, чтобы факты этого чрезвычайного происшествия не всплыли наружу. Поэтому ими будет предпринято все возможное, чтобы уголовное дело по факту гибели молодого актера было быстро закрыто. Вывод следствия был однозначный: самоубийство в состоянии аффекта. Что касается самого погибшего, то за его телом в Москву приехала мать — Александра Александровна (она воспитывала сына одна). Похороны Жданько прошли на его родине в Ярках, где его похоронили на кладбище рядом с могилами дедушки и бабушки. Была на тех похоронах и Валентина Малявина. Забегая вперед, сообщу, что спустя пять лет дело по факту гибели Жданько будет вновь открыто, и теперь уже все стрелки переведут на Малявину. В итоге ее осудят на 9 лет тюрьмы по обвинению в убийстве возлюбленного. Но это уже другая история. Вернемся в апрель 78-го.

17 апреля Владимир Высоцкий приехал в Белгород с краткосрочными гастролями (на три дня), переполошив чуть ли не весь город. Чтобы попасть на его концерты, люди организовывали круглосуточное дежурство у единственной в городе кассы филармонии. Желающих попасть на те концерты было значительно больше, чем могли вместить концертные залы. Чтобы с его творчеством сумело познакомиться как можно больше белгородцев, Высоцкий согласился давать по нескольку концертов в сутки. К примеру, в первый же день он дал их целых три на сцене Дворца культуры завода «Энергомаш». В перерыве одного из них с гостем встретился работник местного радио М. Поляков, который вел рубрику «Портрет» и хотел сделать героем следующей передачи Высоцкого. По словам журналиста, «мы встретились в гримерной ДК. Мы сидели, пили чай, и я поразился, что Высоцкий такой невысокий, такой вроде тщедушный человек, но от него исходил такой напор, что казалось, роста он примерно два пятьдесят…

Высоцкий сказал: «Времени у меня мало. Хотите, попьем чай вместе? Только мы не будем говорить пространно, а будем говорить только на одну какую-нибудь тему». Я предложил поговорить о войне. Разговаривали мы минут двадцать. Я спросил его, как он пишет военные песни, не зная войны. Он ответил: «Нет, я помню войну, по ощущениям своим помню». Думаю, что проговорил он со мной так долго, хотя мог бы и послать подальше минут через пять, поскольку я сказал ему, что у меня сложилось ощущение, что он в большей степени поэт, чем актер. Этим я его «зацепил», видно было, что эта тема его очень волновала. Его очень, конечно же, задевало то, что многие считали его просто человеком сочиняющим — хоть и здорово — какие-то песенки…»

Эти гастроли Высоцкого не на шутку переполошили белгородские власти. С их подачи, вскоре после того как Высоцкий уехал, в местной газете «Ленинская смена» появилась статья под названием «Левые радости». В ней Высоцкого объявят рвачом, погнавшимся за длинным рублем: мол, давая в день по нескольку концертов, он не о людях заботился, а хотел исключительно одного — заработать «сумасшедшие» деньги. Досталось на орехи и тем, кто пробил на белгородском радио выход передачи «Портрет» с Высоцким: Полякова вызвали в обком и хорошенько пропесочили (был бы он членом партии, наказание было бы куда более серьезным), а человека, который разрешил выход передачи, сняли с должности секретаря парткома.

В Нижневартовске продолжаются поиски преступников, ограбивших кассу УТТ-1. С момента преступления прошла ровно неделя, и у сыщиков, кажется, появились первые серьезные зацепки. Оказывается, один из сторожей — Краюхин — говорил неправду: когда грабитель ударил его по голове металлическим прутом, он не потерял сознание. Но признаться об этом милиции сразу не решился — испугался преступников. По его словам, один из них однозначно его знал по работе в УТТ-1 (как мы помним, Краюхин работал там слесарем). «Когда я выскочил из холла в коридор, — рассказывал Краюхин сыщикам, — этот… который с прутом… мне показалось, что он испугался. Как будто узнал меня! Дело в том, что я работаю слесарем, и водителей, конечно, всех не знаю, а они, шоферы, нас, слесарей, знают лучше, потому что им приходится к нам обращаться. Поэтому я думаю, что преступника надо искать в гараже!».

Первым подозреваемым из числа водителей стал некто Уманов. Его внешность совпадала с описаниями Краюхина, кроме этого он часто подвозил продукты в столовую УТТ-1, а значит, хорошо знал, как открыть ее дверь. Знал он и расположение комнат в самой конторе. Но главное — у Уманова не было железного алиби на момент ограбления. Сам он утверждал, что в это время спал в своей общежитской комнате. Но трое парней, живших с ним в этой же комнате, как один утверждали, что в ночь на 12 апреля Уманов дома не ночевал. Это же показывала и вахтерша общежития, заявившая, что Уманов ушел из дома 11 апреля вечером и возвратился лишь утром. Тут еще и Краюхин на очной ставке уверенно опознал в Уманове парня, который напал на него с прутом. В итоге Уманова посадили в КПЗ. Но, как выяснилось вскоре, зря. Правда обнаружилась на следственном эксперименте: Уманов вел себя таким образом, что сыщики однозначно определили — не он. Ведь настоящий преступник постарался бы запутать следствие, отвести от себя подозрения, а Уманов наоборот — всячески следствию помогал. А тут еще выяснились и другие подробности: оказалось, что все, кто утверждал, будто Уманова в ночь на 12-е не было в общежитии, признали, что ошиблись: парень не ночевал дома в предыдущую ночь.

Казалось бы, после такого провала сыщикам впору было отчаяться. Но в тот же день, когда из КПЗ выпустили Уманова, в их поле зрения попал еще один водитель «без алиби». Это был 25-летний Байков, который два года назад был условно осужден за автодорожное происшествие. Несмотря на то, что сам он категорически утверждал, что в ночь на 12-е был дома, прокурор дал санкцию на проведение обыска в его квартире. Интуиция сыщиков не подвела: в доме Байкова были найдены ботинки, подошва которых в точности совпала с кровавыми следами, оставленными одним из преступников на месте ограбления. В тот же день был задержан и второй преступник — некто Базов. Но оставим на время Нижневартовск и вернемся вновь в Москву.

На прилавках табачных киосков столицы в те дни появились новые сигареты «Ява». Вернее, сигареты были прежними, а вот на пачках появился новый «орнамент»: там красовалась надпись «Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья!». Вряд ли это предупреждение оказалось действенным. Скорее всего, ни один из курильщиков, прочитав эту надпись, не только не бросил курить, но даже не сократил количество выкуриваемых сигарет. Ведь курение — тот же наркотик. Если человек приобщился к этому делу, то его вряд ли можно было свернуть с этого пути какой-то надписью. Хотя в жизни, конечно, всякое бывает. К примеру, мой отец курил на протяжении 20 лет, причем самое тяжелое курево — папиросы «Беломорканал». А потом взял и бросил. Прямо при мне скомкал пачку «Беломора» и выбросил ее в окно, сказав, что больше ни одну папиросу в рот не возьмет. И не взял. Я пошел дальше отца: за всю жизнь сделал всего лишь три затяжки в 15-летнем возрасте. Это дело мне так не понравилось, что с тех пор ни одна сигарета в мой рот не попадала. Зато два моих родных брата смолят как паровозы. Но это так, к слову. А пока вернемся в апрель 78-го.

На «Мосфильме» кинорежиссер Александр Митта готовится к постановке первого отечественного фильма-катастрофы «Экипаж». Идея подобного фильма пришла к Митте три года назад. Были найдены сценаристы — знаменитый дуэт в лице Юлия Дунского и Валерия Фрида, которые за короткий срок написали сценарий под названием «Запас прочности». Речь в нем шла о том, как экипаж «Аэрофлота», выполняя обычный рейс по доставке продовольствия и медикаментов для населения, пострадавшего от землетрясения, попадал в нештатную ситуацию — извержение вулкана, — но находил в себе силы с честью из нее выйти. Мало кто знает, но когда Митта пришел с этим сценарием к министру гражданской авиации Бугаеву, тот чуть ли не с порога заявил: «Никакого фильма-катастрофы не будет! Вы разве не знаете, что наша гражданская авиация работает без происшествий?!». Но едва Митта сообщил, что речь в фильме будет идти не о катастрофе «у нас», а о землетрясении «у них», где наши летчики показывают себя настоящими героями, сердце министра оттаяло. «Тогда валяй, снимай. Чем можем — поможем», — напутствовал он режиссера.