А в Свердловске в те дни проходил городской смотр-конкурс исполнителей советской песни под названием «Юность комсомольская моя», приуроченный к юбилейной дате — 60-летию ВЛКСМ. В члены конкурсного жюри был приглашен известный московский музыковед Артемий Троицкий, который задумал подложить под этот комсомольский сейшн идеологическую бомбу — заманил туда рок-группу «Машина времени». «Машинисты» согласились приехать, думая, что этот фестиваль станет вторым «Таллином-76» с его изобилием рок-групп и духом свободы. Но ошиблись: на фестивале было около 60 ансамблей, но к рок-музыке относились всего лишь два — «Машина времени» и группа Пантыкина. Но делать было нечего.

Вспоминает А. Макаревич: «Не знаю уж, в каких лживых розовых красках расписал Артем «Машину» организаторам, но, когда они увидели наши концертные костюмы, они заметались — все остальные выходили на сцену либо при комсомольских значках, либо в военной форме, либо в том и в другом. Наше первое выступление должно было состояться вечером. По мере приближения назначенного часа росла паника комсомольцев и ажиотаж зрителей. К началу зал был заполнен, минимум дважды — люди стояли у стен, толпились в проходах, сидели на шеях у тех, кто стоял у стен и в проходах. К тому же все музыканты шестидесяти групп-участников потребовали мест в зале, а когда им попытались объяснить, что мест нет, они заявили, что приехали сюда не комсомольцев тешить, а посмотреть «Машину», и, если их не пустят, они сейчас запросто двинут домой. Согласитесь, это было приятно. Музыкантов запустили в оркестровую яму, в боковые карданы сцены и за задник. Концерт задержали почти на два часа. Последней запрещающей инстанцией оказался обезумевший пожарный, который, наверное, никогда во вверенном ему зале не видел такой пожароопасной обстановки. Я не помню, как мы играли. Видимо, хорошо.

Вечером состоялся банкет для участников — последнее место, куда нас пустили. Дальше фестиваль уже продолжался без нас. Члены жюри хлопали нас по плечу и улыбались, музыканты жали руки, комсомольцы обходили стороной. В конце вечера они, отводя глаза, сообщили, что лучше бы нам уехать с их праздника. Возражений, собственно, не возникало — мы уже выступили и доказали, что хотели. Правда, трусливые и мстительные комсомольцы не выдали нам денег на обратную дорогу, и не помню уж, каким чудом мы их наодалживали…»

В Москве тем временем готовится к эмиграции известный спортивный журналист Евгений Рубин. Долгие годы он работал в газете «Советский спорт», где был редактором отдела футбола и хоккея. Однако из-за трений с великим тренером Анатолием Тарасовым Рубина сместили с должности, перестали выпускать за границу. Тогда он ушел в другое популярное спортивное издание — «Футбол-хоккей». Но, проработав там несколько лет, подал документы на эмиграцию. Говорили, что поводом к этому послужили непрекращающиеся нападки на Рубина все того же Тарасова, но сам журналист это опровергает. «Никогда мне не жилось так вольготно, как в последние годы перед эмиграцией. Именно в эти годы я понял, что такое настоящая любовь — к женщине и родительская. Я много, продуктивно и с увлечением работал. Я ни минуты не сожалел о смещении с редакторского поста: ни столько писать, ни столько зарабатывать, оставаясь во главе отдела, я бы не мог. Эта отставка привела меня в «Футбол-хоккей», в котором, хвала Филатову, была обстановка почти ирреальная для советского учреждения — доброжелательная, без окриков и взысканий, без взаимного подсиживания…»

Разрешение на эмиграцию семья Рубина получила в феврале, а сам отъезд был запланирован на Международный женский день — 8 марта. Однако в течение нескольких дней до отъезда в дом Рубина приходили его друзья — чтобы проститься. Многие спрашивали: «Что ты будешь делать в Америке?» Рубин в ответ мямлил нечто неопределенное: «Поглядим на месте… Может, лифтером устроюсь… Или в магазин грузчиком». Но его жена Жанна была настроена более оптимистично: «Он будет делать там то же, что и здесь, — писать». «Да кому там его писания нужны?» — слышалось в ответ. «Может быть, ваши не нужны, — отвечала жена. — А его нужны». И ведь не ошиблась — журналистский талант Рубина действительно пригодится ему в Америке.

8 марта по ЦТ транслировали Праздничный вечер в Останкино. Среди его участников было множество звезд советской эстрады, в том числе и Алла Пугачева. Она исполнила одну из своих новых песен, однако многомиллионную публику поразила не этим — наверное, впервые за долгое время она выступала в обыкновенном платье вместо столь привычного балахона от Вячеслава Зайцева. На следующий день чуть ли не все женское население страны только и делало, что обсуждало новый наряд артистки. Как я уже говорил, это было вполне в духе того времени — в стране повального дефицита людям не оставалось ничего иного, как обсуждать роскошные наряды звезд. У Пугачевой платье было не самое эффектное, но после балахона, в котором она чаще всего появлялась на голубом экране, выглядело просто чудом. Самое интересное, что сама Пугачева к своей обновке отнеслась без должного пиетета и уже в следующем своем тэвэшном выступлении вновь облачилась в балахон, который очень любила — он помогал ей создавать на сцене образы ее песен. Но многие зрители этого не понимали. Один из них в своем письме на имя певицы даже напишет: «Вам самой-то не стыдно выступать в таком балахоне? Был у вас какой-то проблеск, когда Вы выступали 8 марта в Останкино, но Вы снова взялись за старое. Неужели Вам самой не хочется нравиться не только голосом, но и внешностью? У кого ни спросишь, все говорят — Пугачева прекрасная певица, ее можно поставить на один уровень с выдающимися мастерами мировой эстрады. Но вот насчет внешности всегда слышишь отрицательный ответ. Неужели так трудно сшить нормальное платье с рукавами, а не брать пестрый кусок материала и прорезать в нем дыру для головы? Другие могут скрывать под таким платьем свои физические недостатки — а у Вас же очень красивые руки и фигура…»

10 марта на чемпионате мира по фигурному катанию в Оттаве золотые медали в спортивных танцах завоевали советские спортсмены Ирина Роднина и Александр Зайцев. Но эта победа далась именитым фигуристам очень нелегко. Их тогдашний тренер Т. Тарасова вспоминает об этом так:

«Я боялась, что у нас будут проблемы с акселем в 2,5 оборота. Ира никогда при мне его не срывала, но в ответственный момент он мог разладиться. Я целый год долбила с ней этот прыжок. В Оттаве я велела ей прыгнуть аксель сразу, когда шла еще акклиматизация. Ира взлетела… и потеряла прыжок. И на протяжении десяти дней она пыталась прыгнуть аксель, но не могла. Я говорила: «Ирочка, ты не волнуйся, ты все равно его сделаешь». За два дня до старта он наконец получился. Тут вмешался Зайцев и стал требовать, чтобы Ира если прыгает, то прыгать должна параллельно. Пришлось успокаивать и его, объясняя, чтобы на параллельность он не рассчитывал. На разминке Ира такую колбасу из прыжка устроила, что я даже собиралась его снять, но, подумав, решила: «Нет, она сделает». И Роднина прыгнула свой злополучный аксель абсолютно чисто. В этом она вся. Десять дней не прыгать на тренировке, а лихо сделать первым же элементом в соревновании. И как она засмеялась, и как понеслась. И шаги на радости перепутала. Программу катала, как безумная. Не устала совсем, хохотала, до того была сильна. Дальше в программе для нее уже ничего не существовало, никакие там тройные подкрутки смутить ее не могли…»

Но вернемся на родину. 11 марта главная газета страны «Правда» жахнула по опере «Пиковая дама», которую, как мы помним, собирались ставить во Франции четыре советских деятеля искусства: режиссер «Таганки» Юрий Любимов, композитор Альфред Шнитке, дирижер Геннадий Рождественский и художник той же «Таганки» Давид Боровский. Статья в главной газете принадлежала дирижеру Большого театра Альгису Жюрайтису и называлась вполне недвусмысленно — «В защиту «Пиковой дамы». Автор статьи писал: «Готовится чудовищная акция! Ее жертва — шедевр гения русской музыки П. И. Чайковского. Не в первый раз поднимается рука на несравненное творение его — «Пиковую даму». Предлог — будто либретто не соответствует Пушкину. Эдакие самозванцы, душеприказчики Пушкина.