Толкачев самым внимательным образом изучил все вопросы, изложенные цэрэушниками, и уже на следующий день приступил к их реализации. Имея доступ к секретной информации, он в течение нескольких дней выносил с работы данные о радарах, интересовавших американцев, а также присовокупил к этому материалы о других секретных разработках. Ему хотелось с первого же раза поразить воображение своих новых хозяев. И ему это удалось. Когда через несколько дней цэрэушники развернули перед собой его послание, у них аж дыхание сперло от восторга: о таких секретах они даже не мечтали. Вот тогда им стало абсолютно понятно, что все происходящее не интриги КГБ и что к ним в руки угодила курица, которая будет нести золотые яйца.
В понедельник, 21 марта, в Москве открылся съезд профсоюзов. В первый день на нем с трехчасовой речью выступил Леонид Брежнев, который впервые в открытую высказал свое отношение к внутренней оппозиции. Брежнев заявил: «У нас не возбраняется «мыслить иначе». Другое дело, когда несколько оторвавшихся от нашего общества лиц активно выступают против социалистического строя, становятся на путь антисоветской деятельности, нарушают законы и, не имея опоры внутри страны, обращаются за поддержкой за границу, к империалистическим центрам — пропагандистским и разведывательным. Наш народ требует, чтобы с такими, с позволения сказать, деятелями обращались как с противниками социализма, людьми, идущими против собственной Родины, пособниками, а то и агентами империализма…»
Сей пассаж генсека был не случаен. После того как новый президент Америки Джеймс Картер вкупе со своим советником по национальной безопасности ярым антисоветчиком Збигневом Бжезинским стали привечать советских диссидентов, в Кремле было решено сделать наоборот — как следует их поприжать. За короткое время сразу в нескольких республиках Союза были арестованы более десятка видных диссидентов, чего еще ни разу не было за всю историю существования диссидентского движения в стране. Американская администрация явно не ожидала подобной реакции, убежденная в том, что престарелые члены Политбюро пойдут им на уступки. А оказалось, что кремлевские старики еще способны на какие-то серьезные поступки.
Тем временем Владимир Высоцкий весьма далек от всех этих баталий — он продолжает пить горькую. В то время как практически вся труппа «Таганки» находится под впечатлением успешной сдачи Управлению культуры спектакля «Мастер и Маргарита», Высоцкому на это дело, как говорится, с пробором. А чего ему радоваться, если у него была мечта сыграть в этой постановке Ивана Бездомного, но из этой затеи так ничего и не вышло. Вот он и запил. 21 марта из-за неявки Высоцкого в театр спектакль «Гамлет» заменили на репетицию «Мастера и Маргариты».
В эти же дни фирма «Мелодия» выпустила гибкий миньон новой столичной рок-группы. Вернее сказать, группа-то была старая, но название у нее было иное: вместо ВИА «Цветы» — Группа Стаса Намина. Как мы помним, «Цветы» появились на свет в 1970 году, а свою первую пластинку выпустили осенью 73-го. Тот миньон имел колоссальный успех и в миг разошелся миллионным тиражом. Потом были его допечатки. Так «Цветы» стали первой рок-группой страны, которая официально добилась всесоюзного признания. В 1974 году «Цветы» были приняты на работу в Московскую филармонию, получив статус профессионального коллектива. Однако потом в жизни коллектива наступили тяжелые времена. Как вспоминает сам основатель «Цветов» Стае Намин: «Мы были первой супергруппой, известной на всю страну, на которой чиновники культуры захотели зарабатывать «бабки». И хоть мы работали по пять-шесть концертов в день, нам почти не платили. Как-то выступали дней двадцать подряд по пять раз в день, и на нас все, кроме нас самих, заработали большие деньги… и «правые», и «левые». «Правые» — филармония, а «левые» — администраторы. Каждому же из нас выдали на руки по 5 рублей 50 копеек с концерта. Мы были супергруппой, но не по документам. Не знали, как оформить для нас документы на соответствующие ставки. Ведь у нас были волосы ниже плеч, и не знали, как в таком виде провести нас для оформления ставок через Министерство культуры!..»
В итоге в 1975 году «Цветы» прекратили свое существование. Однако спустя полтора года коллектив вновь собрался, но уже под другим названием — Группа Стаса Намина. И тут же фирма «Мелодия», видимо, памятуя о том бешеном успехе двух первых миньонов ансамбля, предложила им записать новую пластинку. В нее вошли четыре песни: «Красные маки» (В. Семенов — В. Дюнин), «Ах, мама» (В. Сахаров, С. Дьячков — С. Намин), «Вечером» (С. Намин — И. Кохановский) и «Старый рояль» (А. Слизунов, К. Никольский — В. Солдатов). Самой популярной в народе суждено будет стать последней песне. Но знал бы слушатель, какого труда стоило музыкантам ее пробить. Во время приемки пластинки худсовет тот прицепился к одной из строчек в «Рояле»: «…и стерлись клавиши моей души…», объявив их декадентскими. С большим трудом тогда удалось отстоять и эту строчку, и саму песню.
Между тем Группой Стаса Намина в те дни заинтересовался кинорежиссер Олег Бондарев (снял «Мачеху» с Татьяной Дорониной), который задумал использовать их музыку в своем очередном фильме. Через своего знакомого — Николая Добрюху — он вышел на Стаса Намина. Далее послушаем рассказ непосредственного участника тех событий — Н. Добрюхи:
«Намин пригласил меня с Бондаревым обсудить эту затею у него дома, где при необходимости к разговору могли бы подключиться и его товарищи по группе. Так мы и сделали. Начало переговоров обнадеживало, однако вскоре разговор по разным причинам перестал клеиться, и я, почувствовав это, от нечего делать взялся осматривать достопримечательности квартиры. Квартира № 19, довольно светлая, находилась на втором этаже, окнами на набережную, которая отделялась от дома широкой полосой сквера. Дело было ранней весной 1977 года. Только что круто подняли цены на такси, и это событие тогда не бывало забытым ни в одном разговоре. Не стал исключением и наш. Стае, помнится, заметил: дескать, уже на такси люди перестали ездить; если так пойдет и дальше — вряд ли долго продержатся эти новые «шизовые» цены… Слушая его комментарии относительно очередной политики цен, я невольно обратил внимание на надпись на стене, у которой стоял небольшой жесткий деревянный кресло-диван. «Сталинская Конституция» было написано крупными буквами на плакате 30-х годов. Шрифтом поменьше излагались конституционные статьи. Над плакатом был прикреплен портрет деда, Анастаса Ивановича Микояна, и Сталина. По всему было видно, что в этой семье благодаря самым достоверным источникам о Сталине знали больше правдивого, нежели все мы…
Перед нашим уходом Стае мне и Бондареву подарил по новой гибкой пластинке, где были записаны песни в исполнении его группы: «Ах, мама», «Старый рояль» и другие…»
Главреж Театра имени Моссовета Юрий Завадский, который совсем недавно перенес тяжелую операцию, пытается пробить в Минкульте спектакль по пьесе Леонида Зорина «Царская охота» (борьба за эту постановку тянется вот уже два года). Только благодаря его авторитету и тому, что чиновники знали о тяжелом положении здоровья Завадского, постановку удалось-таки пробить. Однако цензура, куда пьеса ушла в середине марта, медлит с ответом, и тогда Завадский, силы которого уже были на исходе, собственной волей назначает генеральный прогон на 23 марта. Но сам прийти на Нее не сможет — подведет здоровье. Вот как вспоминает об этом автор пьесы Л. Зорин:
«С утра у театра толпились люди, бог весть как узнавшие о просмотре. Чем ближе к полудню, тем больше крепчал напор желавших пробиться внутрь. Разыгрывались и просто комические и трагикомические сценки — запомнилась пожилая дама с оранжевым шарфом в нелепой шляпке, кричавшая, что ее дни сочтены, а значит, она должна быть пропущена. Я дрогнул, помог ей пройти сквозь контроль, за что был высмеян администратором: «Очень уж вы легко раскисаете». Спектакль начался с опозданием…
Начальства в тот день не было. Оно сочло наиболее верным проигнорировать тот факт, что пьеса, не получившая визы, играется при переполненном зале. Совсем как Еремов с «Медной бабушкой», Завадский бестрепетно, по-молодому нарушил все правила игры, которым, казалось бы, строго следовал. Наконец-то он ощутил, что свободен, больше не было для него ни сановников, ни хозяев, ни партийных удавок. Земля со всей ее маетой, с ее неволей была все дальше, а небо становилось все ближе…
