— Да? А ведь Макар-то с семнадцатым полком идет. Может, и домой заскочить удастся ему. А Шлыков Григорий где?

— По этой же стороне гляди левее. Во-он их двор. И избушка вроде моей.

— А Тимофей Рушников?

— За прудом, тоже налево гляди. Во-он избушка на курьих ножках, пирогом подперта, блином покрыта… Женился он, сказывают. А мужики его председателем Совета выбрали.

— Да ну! Ай да Тима!

— Василий-то вон, кажись, на заднем дворе чего-то делает.

— Не удержусь я, Виктор Иванович, спрыгну, как поближе подъедем.

— А чего ж, спрыгни. Я пока один к Тихону подъеду. Он в кузне, скорее всего. Как обратно поеду, тебя и захвачу. Без тебя к бабушке Матильдушке не поеду.

— Соскучился и я по ней. Она ведь, как родного, пестовала меня в том подполе.

— А ты к Василию-то подойди с заднего двора, шапку поглубже надвинь. Вот и проверишь, может ли тебя узнать знакомый человек.

Доехав до угла рословского плетня, Виктор Иванович придержал Воронка и, высадив спутника, двинулся за ним по дороге. Антон миновал плетень, прошел два звена прясла, остановился, покашляв. Виктор Иванович спустился почти к плотине, потому не видел вверху никого, кроме Антона. А встреча-то интересной должна быть. Остановился, прислушался.

— Бог на помочь, хозяин! — изменил голос Антон. — Работников не нанимаешь ли?

— Нет, — звонко ответила за хозяина Катерина, — сами все переделали!

— А, може, знаете, кому нужны тут работники?

— Да кто его знает, — послышался голос Василия, — вот разве что Прошечка на молотьбу возьмет. Много у его молотить-то еще.

— Да где же он живет, этот ваш Прошечка? — нарочито грубо, но уже своим голосом и даже с командирской ноткой спросил Антон. — Покажи мне его избу!

Василий пошел к пряслу и, не дойдя двух шагов, заорал блаженно:

— Петре-енка! Бес тебе в ребро! Да откуда ты свалился-то? Катя, это Антон, про какого я тебе сказывал… Ну, давай, перелезай сюда, обниму я тебя, родной!

Антон полез через прясло, а Виктор Иванович двинулся своей дорогой. Поднявшись на въезд, услышал железный звон из кузни. Туда и свернул напрямую с дороги.

— Здорово живешь, Тихон Михалыч! — приветливо молвил он.

— Здравствуешь, коли не шутишь, Виктор Иванович! — бодро отозвался Тихон, сдвигая с наковальни уже остывшую железную полосу. — Какая нужда привела тебя сюда? Воронка, небось, перековать?

В молотобойцах у Тихона был на этот раз Степка. С бороной он возился в углу. Виктор Иванович покосился на него, заговорщически подмигнул Тихону и, привалясь к верстаку, как всегда он делал, стал закуривать, угощая табачком и кузнеца. Тихон понял, что разговор у гостя не для лишних ушей.

— Нужда у меня, Тиша, вроде бы и не совсем кузнечная, — замялся Виктор Иванович, поглядывая в угол на Степку. — Уголька тебе каменного не надо ли для работы-то?

— Есть у меня уголек, еще с нашенской шахты ведется. Да кучо́нок я весной выжег, — ответил Тихон, понимая, что главное-то дело не в угле, потому добавил: — Степа, сходи-ка к нам да спроси у тетки Настасьи квасу… Там и покуришь где-нибудь в закутке.

Покурить Степка не прочь, да и понял, что лишний он тут, потому исчез моментально. А Виктор Иванович сразу повернул к делу:

— Казаки-то, волк их задави, совсем ведь зажали нас. И разговаривать с ними без винтовочки совсем невозможно. Винтовочки позарез нужны, Тихон Михалыч! И много бы надо, да взять негде…

— Уж не винтовки ли ковать надумал ты в кузне? — засмеялся Тихон.

— Хоть и хороший ты кузнец, — тоже усмехнулся Виктор Иванович, — но такое и тебе не под силу. А вот достать их ты мог бы, о том и просить тебя приехал.

— Где? — вырвалось у Тихона.

— Челябинск пока без казаков обходится. А там есть комиссар Красной гвардии, Блюхер Василий Константинович. Вот он и поможет нам.

— Непросто с этаким багажом-то проехать такие версты. Казачье кругом! С зерном вой на мельницу и то никак не проскочишь, а тут — винтовки.

— Вот потому я к тебе и приехал. Ты кузнец. Хромой. Едешь на двух подводах с ящиками за углем для своей кузницы… А обратно — с возами… Кто догадается, чего у тебя под углем-то?

— Ну так, — согласно подтвердил Тихон, — а где я найду того комиссара и с какой стати он хромому мужику кучу винтовок отвалит?

— Это уже не твоя забота. Дам я тебе работника, молотобойца, как и положено порядочному кузнецу, вот он все и обделает. У него бумага для того имеется от городского Совета.

— От Совета? — встрепенулся Тихон. — А сказывают, будто казаки всех большевиков поразогнали, каких в тюрьму пересажали, а каких постреляли.

— И постреляли, и в тюрьме полно наших, — вздохнул, а потом лукаво улыбнулся Виктор Иванович, — так ведь не поместятся все в тюрьме-то. Жив Совет! Как видишь, еще и воевать собирается. Прогоним мы их! Не все коту масленица, будет им и великий пост.

Тут Степка с квасом явился, и накурился он, видать, всласть, аж на губе махра присохла.

— И когда это? — спросил Тихон.

— Да как соберетесь, так и в путь. Завтра к утру не поспеете?

— Торопиться надоть. Поспеем, небось. А он кто, этот молотобоец?

— Сболтнул бы коток, да язык короток, — пословицей ответил Виктор Иванович, показав глазами на Степку. В открытую дверь он увидел Ипата Мастакова на тарантасе. — А чего это милиция тут у вас прогуливается?

— Самогонку по дворам ищут, — пояснил Степка, — да реквизировают.

— А-а! — захохотал Виктор Иванович. — Вот оно что! А я думаю, чего это Назарка там по бугру шатается. Видно все оттуда!

Тихон забеспокоился, в дверь выглянул, но Ипат уже проехал их дом.

— Чего забе́гал, — смеясь, поинтересовался Виктор Иванович, — тоже, небось, имеется?

— Есть маленько, — признался Тихон, почесав затылок. — Для случая берегу.

— Ну, ладно Тихон Михалыч, спасибо. Думал, что поуговаривать придется тебя.

— Не то говоришь, Виктор Иванович: терпит квашня долго, а через край пойдет — не уймешь.

— Верно, волк тебя задави, Тиша! Обедать скоро пойдешь?

— Пойду.

— Ну, ешь пирог с грибами да держи язык за зубами. К вечеру я сведу вас.

Дарья в тот день с утра постирать наладилась. Корыто, как всегда, под полатями поставила, от порога, недалеко. Думала, часа за два управится она, да ведь поганое корыто везучее, говорят. Затянулась Дарьина стирка.

Василий с Катериной во дворе работали, Федька там, возле них, увивался. К отцу родному парнишка так не лепился, как теперь к Василию. Всего двое их, мужиков-то, в доме. А Федьку мать прозвала хозяином сразу, как только взяли Макара.

Зинка с Патькой на полатях пробавляются. Да Зинка-то и там не бездельничает — пряжу с мотушек на клубок перематывает. Растянет на коленках мотушку — и мотает. А Патьке — ну совсем делать нечего, потому завернулась она с головой в старый отцовский пиджачишко и по полатям катается.

А тут бабка Пигаска в дверь влезла и, не сходя с порога, шепотом вопросила:

— Самогонка есть у тибе, Даша?

— Тебе для какой надобности, баушка?

— Ды ни к чему она мине. Милиция наехала, самогонку ищут. Кланюшка Чулкова, ну, какая за Тимофеем теперь, сказывала. Браточек ейный, Ипатка, рыщет по хутору. Ежели чего есть, дык спрячь подальше, поближе возьмешь. А я еще кой-кого уберегу. — И тут же исчезла старуха, будто ветром вынесло.

Самогонки было у Дарьи чуть больше полчетверти. От Васильевой свадьбы осталось. В подполе у самой лесенки стоит четверть. Искать станут — непременно найдут. Подхватилась баба, достала бутыль, фартуком ее прикрыла и — в амбар. В сусеке в зерно закопала — найди попробуй.

Никто не видел ее: на заднем дворе, стало быть, мужики с Катей. Воротилась в избу Дарья и стирает как ни в чем не бывало. А с полатей то и дело слышится Патькин глухой голосок:

— Зинка, Зин! До бруса далеко еще?

— Далеко, — отвечает Зинка, не глядя. — Ты совсем не в ту сторону и катишься-то.

Хотела Дарья поворчать на девчонку — не свалилась бы она с полатей-то. А тут как раз дверь отворяется и вваливается не один Ипат, а с Назаркой в придачу.