— Случилось, что ль, чего? — встревожился Василий. — Дома-то ведь у нас все хорошо выстряпывается. Как думали, так все и выходит.

Катерина юркнула во двор и растворила ворота настежь.

— Заезжай, родимый ты мой, ненаглядный, все обскажу.

И пока распрягал он коня, она успела коротко рассказать всю Нюрину историю — от знакомства до последней минуты. О себе опять же не выговорилось у нее как-то, не сказалось. Озадаченный ее рассказом, Василий не знал, что предпринять.

— Пособить-то надо ей, конечно, — сказал он, — привязывая Ветерка. — А вот как это сделать?

— Может, к Виктору Ивановичу доехать, — подсказала Катерина, — он ведь все может. Захочет ли только связываться с таким делом.

— Про то же и я подумал, да не застать его днем на квартире. Все по делам бегает. Поближе к вечеру надо съездить.

Пока с Нюрой знакомила Катерина Василия, пока обедали, пока со стола убирала, словно по горячим углям ходила. И все думала, как поведать ему о главном да как он посмотрит на это? Сначала надумала попроситься вместе поехать к Виктору Ивановичу и дорогой все рассказать. Но поняла, что не выдержать ей такой пытки до вечера.

— Выйдем во двор на ветерок, Вася, — позвала она. — Душно тут, и голова болит.

Василий видел, что не в себе она, но причиной тому считал бедственное Нюрино положение и опасность, связанная с ней. Потому решил перевести разговор и подбодрить Катю:

— Венчаться-то завтра поедем? — спросил он, как только вышли во двор и остановились у ходка. — Гриша хотел подъехать, может, возьмем его в дружки?

— Ой, погоди, Вася! — зажала она руками голову, словно готовая кинуться в омут. — Скажу я тебе такое, что, может, и венчанье не понадобится.

Глядя на ее серебряные волосы, на жалкую, милую Катю, Василий сжался весь в ожидании страшного, неведомого удара. Он не торопил ее, молча готовился встретить судьбу.

Катя начала издалека. Рассказала, как не верила в его погибель, хотя не было писем, а потом узнала от Макара об извещении, как скудно жили они с Ефимьей и как потом осталась одна, да еще Ванька Шлыков рассеял последние надежды и увез их с Нюрой почти до Прийска. А жить было не на что, и совсем не знала она, что делать, на что надеяться и куда деваться. И про пляску свою рассказала, не утаив ни малейшей подробности.

— Вот чего я наделала, Вася! — заканчивала она свою печальную повесть. — Ни единой душе не сказывала про то. Ни Нюра, ни баушка не знают. А тебе вот как есть все открыла. Больше нет у меня за душой ничего. Суди свою Катю, как совесть велит!

Не обрадовал этот рассказ Василия, слинял он, поник и подрастерялся вроде.

— Дак ведь ничего ж плохого-то не случилось! — воскликнул он, свертывая новую цигарку, хотя окурок еще торчал под усами. — Не поддалась ты ему, сбежала!

— А ежели не спас бы меня господь в тот раз, то и было бы со мной то же, что с Нюрой. И поступила бы я также, как и она, только прятаться бы не стала, наверно. И жить бы не стала!

И без того понимал Василий, как трудно жилось ей здесь — о том кричал каждый седой волосок на ее голове, — но после исповеди жалость в нем удесятерилась. Схватил он ее и стал целовать ненасытно, с придыханием приговаривая:

— Все, все это прошло и не воротится больше! Успокойся! — Шершавой, грубой рукой он стер с ее разгоревшихся щек слезы. — А давай сейчас поедем и обвенчаемся! Собор-то открыт, небось.

— Неловко, Вася. В наших ремках да в собор. Куда бы поближе да попроще.

— Ну, тут вот на Нижегородской церква есть… Да теперь ведь в церквах-то не то, что раньше. В Бродовской вон побывал я, дак там и курят, и сквернословят, и батюшку ругают. А Назарка вон Чулков дак часы у батюшки на исповеди украл…

— Поехали! — решилась она. — Запрягай, а я хоть платье получше надену

Узнав, с чем приехал Василий, Виктор Иванович сказал:

— Доездился веселый Самоедов, волк его задави! А девице-то поможем. Документов у нее никаких, конечно, нет, коли так сбежала… Ну, ладно. Как ее звать-то, Нюра? А фамилию не знаешь?

— Нет.

— Ну и не надо. Придумаем какую-нибудь. Завтра в это же время приезжай сюда, получишь паспорт, билет до Самары, адресок, чтобы ей было куда хоть на первое время приткнуться… А вот садиться в поезд лучше бы ей не здесь… Ну, хоть в Нижне-Увельской, что ли. Не нарвалась бы тут на милицию. Далеко-то искать не станут, а в городе поберечься ей надо… И некогда мне, Вася, некогда. Вы уж сами ее на станцию отвезите. Идет?

— Спасибо, Виктор Иванович! Сами-то мы не знали, как и подступиться к этому делу.

— Теперь с такими делами попроще. Антона я через Миасс отправлял. Не говорил он тебе?

— Нет.

— А когда из тюрьмы его вез, ты меня и догнал, волк тебя задави! Помнишь, на свертке закуривали?

— По-омню, — встрепенулся Василий. — Дак это он и ехал тогда!

Всю обратную дорогу изумлялся Василий: живет его родной хутор, мужики в земле ковыряются, за скотиной ухаживают, и все на виду вроде бы. А рядом, под носом у них, такие дела вершатся!

С утра Катерина и Ефимья хлопотали о Нюре, собирая ее в дорогу: подгоняли по размеру Катины платья, пальтушку легкую отдала она ей, и тоже понадобилось ушить, еду дорожную готовили, денег немного собрали. А Василий то по двору шатался, то за ворота выходил. От безделья обдумывал он, как лучше проводить Нюру до станции, и нарвался на неразрешимый вопрос.

Ну, сделает Виктор Иванович ей паспорт — мастер такой, видать, у него имеется, — а фотокарточку-то где ж они возьмут? Раз в жизни видел он паспорт, еще до войны, когда у полковника вестовым служил. Дочь полковника тогда в Германию уезжала.

Сорвется, пожалуй, все дело из-за этакой мелочи. И ведь не спросил он вчера об этом. Забыл, наверно…

Григорий приехал в одиннадцатом часу. Важный такой, вымытый, выбритый. Одет он был во все солдатское, но узелок с собой захватил с новой рубахой и штанами праздничными. Даже красный бант Манюшка ему соорудила, поскольку ехал он в дру́жки на исполнение обряда венчания дорогого товарища. Встретились у ворот.

— Ну, все, что ль, к венцу-то готово, Василий Григорич? — спросил он сразу после приветствия.

— Все как есть готово, — усмехнулся Василий. — Да только вот один-разъединый дру́жка, и тот припозднился чуток.

— Да ты что! — всполошился Григорий. — Я ведь, как уговаривались, так и приехал. Обвенчались, что ль?

— Вчера, Гриша, обвенчались.

— Э-к, их приспичило! Не дождались, — и протянул руку. — Ну, с законным браком вас в таком разе!..

А тут и Виктор Иванович подкатил на своем Воронке.

— Здравствуйте, ребятушки! — весело крикнул он с подъезда и соскочил с телеги, пустив коня к воротам. — Нашего полку прибыло, стало быть… Вот и Гриша поможет, небось. Знает он о деле-то?

— Нет еще, — ответил Василий, — только что вот подъехал. Обскажу ему все.

— Некогда мне, други милые! Оттого и заскочил пораньше. Да и вам придется выехать засветло, потому как поезд пройдет в Нижне-Увельской, как узнал я на вокзале, между одиннадцатью и двенадцатью ночи. Успеть к нему надо. — Виктор Иванович сунул руку в боковой карман пиджака и, подавая Василию документы, добавил: — Здесь все. Билет и адрес. К доктору Бархатову поедет она в Самару. Может, у него в прислугах останется, либо в больницу сиделкой пристроит он ее.

Василий развернул паспорт и весело рассмеялся: там и места для фотографии не было — не надо ее!

— А ведь я думал, что карточка для такого документа понадобится.

— Нет, не за границу же ехать-то ей. А хоть бы и потребовалась, так их вон в милиции штук сто нашлепали — в гимназии, видать, добыли фотографию — и раздают милиционерам для опознания… Да не ищет ее никто всерьез. Так уж, если сама в руки дастся, поймают. А в другие города ничего не послали, да и посылать в теперешнее время бесполезно. Смотрите, не попадитесь до Увельской, а главное здесь, поблизости, пока выезжать будете.