— Я была замужем за старателем, — продолжала она. — От него тоже были одни обещания. Придет день! Придет день, когда в очередном горном кармане он найдет золото! Придет день, когда я буду жить во дворце, в мехах и бархате! А на деле погиб ребенок, и денег не было ни на доктора, ни на священника.

— Я обещаю, что этого больше не случится! Никогда!

— Ты моешь золото уже семь лет. Ну и много ты намыл? И на двадцать долларов не наберется, — со вздохом проговорила она. — Три-Вэ, дело ведь не только в ребенке. Сегодня впервые в жизни я проехалась в наемном экипаже, впервые в жизни держала в руках нож для фруктов. Раньше мне не приходилось бывать в таких домах даже уборщицей. Дело не только в ребенке, но и во мне.

Три-Вэ провел ладонью по изношенной, кое-где свалявшейся комками ее ночной фланелевой рубашке.

— Хорошо, Юта. Я понял.

— Что ты понял? — шепотом спросила она, прижавшись горячей влажной щекой к его шее. — В этой жизни ты никогда не был ничтожеством.

На следующее утро Три-Вэ и Хендрик отправились в ресторан отеля «Аркадия», что на пляже в Санта-Монике. Поезд из Лос-Анджелеса приходил прямо на территорию отеля. Поездка заняла полчаса. Хендрик хотел отметить этот день, все-таки — возвращение блудного сына. Посещение отеля «Аркадия» продлило бы этот день часа на два.

Они поехали не поездом, а в коляске Ван Влита Старшего. Хендрик держал вожжи здоровой рукой. Когда они проезжали мимо апельсиновой рощи, вместе с пылью на Них повеяло сладким ароматом. Хендрик заметил:

— Риверсайдс.

У рощи стояли предупредительные знаки, гарантировавшие пулю каждому, кто осмелился бы переступить запретную границу. Огромный дворовый пес, охранявший рощу, атаковал коляску, рявкая на колеса.

Когда заходившаяся лаем собака осталась позади, Хендрик сказал:

— Во время Великого Бума кое-кто предсказывал, что рощи повырубят. — Он, хихикнув, указал в сторону рощи. — Только представь! Говорили, что там понастроят домов и магазинов! Пророчили, что население Лос-Анджелеса составит миллион человек! Все с ума посходили...

Три-Вэ смотрел на деревья.

— Они похожи на изнеженных знатных вдовушек, увешанных драгоценностями. — Он повернулся к отцу. — Мы ночью поговорили с Ютой. Лос-Анджелес ее поразил.

— Вы собираетесь здесь жить?

— Мы остаемся на несколько месяцев, — сказал Три-Вэ понуро. Он разрывался между искренним сочувствием к Юте и тем, чего требовал от него внутренний голос. «Как я смогу жить здесь вместе с Амелией... и Бадом?!» — думал он.

— Чем станешь заниматься?

— Еще не решил.

— Для тебя найдется местечко в магазине.

— Спасибо, папа, но насчет этого я как раз все решил. Я не собираюсь заниматься бизнесом. У меня ничего не выйдет.

— Ты уже обсуждал это вопрос с женой?

— Юта... Ну, словом, она думает так же, как ты. Что мне нужно идти в магазин.

— Она хорошая, разумная девушка, а здравый смысл у жены — уж можешь мне поверить — самое ценное качество. Мы с матерью были так рады услышать о ребенке!

Глаза у Хендрика заблестели. Он бросил взгляд через рощу, через приближающееся скопление крыш Санта-Моники туда, где на горизонте темно-синей линией лежал Тихий океан. Как только Три-Вэ сказал, что остается в Лос-Анджелесе, Хендрик тут же придумал ему применение. И неважно, что у сына сейчас в голове насчет бизнеса. Он Гарсия и сам не знает, что будет для него лучше. Какую же именно должность ему дать? Стегнув лошадей, Хендрик задумался.

Отель «Аркадия» занимал большую территорию и мог одновременно разместить более двухсот гостей. На восьмиугольной обзорной башне трепетали флаги, у слуховых окон вертелись чайки, привлеченные запахом свежей краски, одетая в белое парочка играла на корте в теннис, налетавший порывами ветер доносил брызги фонтана и радугу до аллеи пальмовых деревьев. Это был недавно появившийся в этих местах курорт, один из тех курортов, что заманивали на зиму жителей восточных штатов — из числа состоятельных, — пытаясь отвлечь их от европейских минеральных вод. Хендрик окинул глазами этот уголок, его взгляд выражал одновременно и восторг, и скепсис. Ему казалось, что отель «Аркадия» воздвигнут за одну ночь сказочным джинном. И вправду, роскошное здание на кромке пляжа, выстроенное рядом с неказистым городком Санта-Моника, казалось сказочным.

Обед, который в меню назывался «вторым завтраком», состоял из шести перемен. Вдобавок Хендрик заказал грушу-авокадо en salade[20]. Струнное трио наигрывало венские вальсы. Солнечные лучи отражались от крыши купален внизу. Вода в бухте искрилась. Хендрик то и дело бросал на Три-Вэ взгляды, выражающие отцовское самодовольство. Он обдумывал будущее своего сына. А Три-Вэ чувствовал, как же все-таки сильно он соскучился по своему упрямому отцу-голландцу.

После еды они прогуливались по открытой всем ветрам обзорной веранде. Отвернувшись от ветра, Хендрик достал коробку с сигарами. Пухлая рука с недостающими тремя пальцами чиркнула серной спичкой. Вспыхнувшее маленькое пламя почти тут же погасло. Он чиркнул снова. На этот раз Три-Вэ подставил свои ладони домиком, и, прикурив, Хендрик благодарно коснулся руки сына. Они улыбнулись друг другу и продолжили прогулку. Короткий, кряжистый Хендрик в сюртуке, попыхивающий гаванской сигарой, и высокий чернобородый Три-Вэ в поношенном плисовом костюме. Такие разные. А походка одна: утиная, солидная.

— Я как раз думаю, куда бы тебя определить в магазине, — проговорил Хендрик.

— Папа, я уже сказал: магазин не для меня.

— Твоя жена хочет, чтобы ты работал в магазине, — возразил Хендрик. — И потом, куда же тебе еще идти?

— Я уже много лет живу самостоятельно. Меня такое положение больше устраивает.

— Мне это известно. На своей должности ты также будешь самостоятелен. — Хендрик выдержал паузу и торжествующе сообщил: — Ты учился в Гарварде! Ты образован! А нам как раз нужен человек, который будет вести учет.

Бухгалтер! Это было настолько нелепо, что Три-Вэ, не удержавшись, рассмеялся.

— Мне всегда требовался репетитор по арифметике, забыл? И потом, разве этим не занимается Бад?

— Его здесь нет. И вообще у него больше нет на это времени. А тебе нужна работа.

Это было чисто отцовским напоминанием сыну. Юта была права. Сама она в то время училась готовить желе из гуавы и пыталась понравиться свекрови, чтобы та поменьше думала о поспешной женитьбе сына. Три-Вэ понял, что несет ответственность за Юту и за ребенка.

Хендрик снова коснулся его руки.

— Я хочу, чтобы ты был рядом. — У него блестели глаза от соленого морского воздуха. — Ты нужен мне, Три-Вэ.

Три-Вэ никогда прежде не ощущал на себе всей силы отцовской любви. С раннего детства привязанность к нему Хендрика всегда скрывалась за фасадом легкого раздражения. Мысль о бухгалтерском учете была абсурдной. Три-Вэ обменивал золотые самородки и песок на различные суммы денег, потом он тратил их, но никогда ничего не регистрировал. Деньги в его понимании были так же мертвы и неподвижны, как камни. Живыми были только его мечты.

И все же он не мог оставить без внимания теплый блеск в глазах отца.

«Слабак я», — подумал он, взяв отца за руку.

— Я никогда не писал, как соскучился по тебе, папа, — проговорил он.

Дверь, которая вела в магазин скобяных товаров Ван Влита, была необычной. Верхняя часть ее была из полупрозрачного стекла — на ней зеленой краской были выведены две смыкающиеся буквы В, — а нижняя — из дуба с изящной инкрустацией. Когда Три-Вэ толкнул эту величественную дверь, звякнул колокольчик, и с полдесятка клерков в зеленых пиджаках подняли головы. Часы только что пробили полдень, и всеми в магазине владела сейчас сонная дремота. Из покупателей в такой час был один столяр-краснодеревщик, грузный и крепкий. Три-Вэ осмотрелся, смущенно улыбнулся и потянул носом воздух. Сильнее всего пахло скипидаром, который был выставлен на продажу в жестяных бочонках, но также пахло и краской, лаком, ваксой. Три-Вэ без особого уважения относился к торговле, но, войдя в магазин и осмотревшись, не мог не признать, что во всем здесь чувствовался пусть и грубоватый, но несомненный коммерческий талант. Талант Бада.