— Капитан Вэнс, а вы едете в Париж?

— Увы, у меня много работы.

— Но вы же только что закончили вашу последнюю картину...

— А на следующей неделе я начинаю сниматься в очередном боевике, где опять буду летать. Называется «Покорители поднебесной выси».

Заверещала какая-то дамочка-репортер:

— Но путешествие через Панамский канал вполне могло бы стать вашим вторым медовым месяцем!

— Мне это уже говорили, — ответил Кингдон.

— Значит, у вас все хорошо?

— Мы все та же небесная парочка, — ответил Кингдон. — А теперь прошу простить нас...

Они ушли с палубы.

В каюте Лайи стояло пять огромных корзин с лилиями. Визитных карточек среди цветов не было, так как все они были присланы Кингдоном.

— Если тебе что-нибудь потребуется, телеграфируй, — проговорил он.

— Спасибо, милый.

— Тебе известно имя того человека в Акапулько? — спросил он, доставая из корзины бутылку шампанского.

— Сеньор Антойя, — сказала она, уходя в ванную за стаканами.

Хлопнула пробка, Кингдон разлил шампанское.

— Счастливого пути, — сказал он.

— О сеньоре Антойе, дорогой, можешь не беспокоиться.

— Я о тебе беспокоюсь, — сказал он и выпил. — Лайя, если тебе что-нибудь понадобится... Мы останемся друзьями, помни об этом.

— Ты и так уже столько сделал для меня, — сказала она. — Почему ты так старался?

— Черт его знает!

— Тебя трудно понять, — продолжала Лайя. — Может быть, поэтому тебе все и удается.

— Если что, Лайя, не стесняйся...

— Во Франции я собираюсь много работать, — ответила она, улыбнувшись дежурной улыбкой.

— Да, я знаю, — солгал он, зная, что ни один режиссер на земле уже никогда даже близко не подпустит ее к кинокамере.

— Я думаю, они не обратят внимания на эту дурацкую «Книгу обреченных», — сказала, бодрясь, Лайя. — Они там все просто помешаны на американцах.

Догадывалась ли она хотя бы смутно о том, что «Книга обреченных» — пожизненный приговор? Он надеялся, что не догадывается.

Кингдон чмокнул ее в щеку.

— Береги себя, Лайя, — сказал он.

— Мистер Незнакомец, вы лучше за собой присмотрите. Если кто из нас первым нарвется на неприятности, так это вы.

Как-то ноябрьской ночью в Орлином Гнезде во всех комнатах на первом этаже горели эвкалиптовые дрова.

В гостиной был самый большой камин, и здесь было теплее всего. Это почувствовала Юта, решившая еще раз обойти весь дом и проверить, все ли готово. Комната была обставлена массивной мебелью, что вполне устраивало Юту, но не нравилось Лайе. Юта переставила на другое место пепельницу, открыла коробку с соленым миндалем и сунула в рот один орех. Хрустнула им и удовлетворенно кивнула. Будучи хозяйкой меблированных комнат, она славилась своей первоклассной едой. Она неодобрительно покосилась в сторону бара на ножках с открытыми дверцами. Несмотря на «сухой» закон, в нем было множество бутылок. Она повернулась к зеркалу в золоченой раме.

Слегка наклонив голову, Юта принялась изучать свое отражение. Бриллиантовая брошь в форме самолета, подаренная ей на день рождения Чарли Кингдоном, сверкала на огромной левой груди, приколотая к расшитому мелким гагатом платью. На складке под подбородком покоилось бриллиантовое колье. Она перебирала согретые ее телом камни, любуясь новым перстнем с сапфиром и запонками с сапфирами и бриллиантами. Три-Вэ сказал, что ни к чему так разряжаться для семейного обеда. Когда он говорил о вкусе и манерах, Юта почти всегда прислушивалась к мнению мужа. В другой раз она согласилась бы с ним, но только не сегодня. Сегодня были приглашены Бад, Амелия и Тесса, но Юта ни за что не назвала бы предстоящую трапезу «семейным обедом». Этот день должен был стать триумфом ее семьи. Три-Вэ посоветовал ей убрать все драгоценности в сейф, оставшийся от Лайи в гардеробной. Но ведь эти бриллианты были атрибутом победы, которой Юта так долго ждала. И их спрятать?!. Нет, она не собиралась этого делать.

До нее донеслись тяжелые шаги. Кто-то спускался по лестнице.

В гостиной появился Три-Вэ. Уперев руки в бока, Юта изучающе разглядывала мужа. С трудом подавила довольную улыбку. «Великолепно смотрится, — решила она. — Сразу видно, что из хорошей семьи».

— Поправь галстук, — сказала она.

Он подошел к ней, пытаясь просунуть палец под жесткий воротник накрахмаленной рубашки.

— Пора уже привыкать к нормальной одежде, — сказала она, поправляя ему галстук.

Для Юты Три-Вэ, несмотря на его седую бороду и волосы, оставался ребенком. Его задумчивость все еще беспокоила ее. О нем она заботилась больше, чем о сыновьях. Послюнив палец, она пригладила его взлохмаченную бровь.

— Вот так-то оно лучше, — сказала она. — Три-Вэ, сегодня твой праздник!

Она подошла к бару, налила стакан скотча и подала ему.

— О! — удивленно произнес он. — Спасибо, Юта.

— Только сегодня, — сказала она, присев на красивый резной стул. — Одно им не понравится. То, что Лайя в Париже. Чарли Кингдон не бросал ее в трудную минуту. Она могла ему ответить тем же. Он должен был заставить ее приехать! — Юта сунула в рот еще один орех, разрываясь между раздражением и радостью от своего триумфа. Радость одержала верх. — У нас три прекрасных сына! А Чарли Кингдон даже знаменит! И ты теперь так же богат, как и Бад.

Три-Вэ сосредоточенно смотрел на огонь в камине.

— Не уходи в себя. Скажи что-нибудь.

— Бад очень рад за меня, — сказал Три-Вэ.

— Бад?! Ха! А чего ему радоваться, коли теперь он не первый богач в семье?

— Он еще сто раз купит и продаст меня со всеми потрохами, — сказал Три-Вэ. — Я не умею обращаться с большими деньгами.

— Ты всегда себя недооценивал! Неудивительно, что он столько раз оставлял тебя в дураках.

Три-Вэ допил свое виски.

— Юта, я всегда хотел догнать его. А он лишь защищал меня. По крайней мере до тех пор, пока... — Три-Вэ осекся и направился к бару.

— Ты уже выпил свое, — предупредила Юта.

— Ты же сказала, что сегодня мой праздник. — Он плеснул в стакан на два пальца виски. — Бад никогда не был мелочным. Мне потребовались годы, чтобы понять это. Это он настоящий Гарсия, а не я. Это он ухаживал за умирающим отцом. Все наши родственники, нуждающиеся в помощи, шли к Баду. Он позаботился о «маминых людях». До сих пор дает им работу или посылает деньги. Он построил в Лос-Анджелесе больницы, дал денег на университет, думает разбить парки...

— Он хочет быть горным королем! — перебила его Юта.

— Он строитель, работяга. Город ему многим обязан.

— А как насчет нефти? Кто первый откопал в этом городе нефть? — Выдав этот неоспоримый аргумент, Юта смягчилась. Она улыбнулась мужу и спросила: — Чарли Кингдон уже вернулся?

У Кингдона был как раз перерыв в съемках, и он целыми днями пропадал на летном поле.

— Примерно час назад.

Она взглянула на черные эмалевые часики.

— Сейчас уже почти четверть восьмого. Они приедут с минуты на минуту! Иди позови его.

Три-Вэ послушно поднялся, но в ту же секунду наверху хлопнула дверь. Кингдон, что-то насвистывая себе под нос, легко сбежал вниз по лестнице. Прядь черных волос падала ему на лоб. Он улыбался.

Чарли Кингдон был наиболее независимым сыном Юты. Своим видом он пробуждал в ее памяти воспоминания о грехе. Но и материнский инстинкт Юты был очень силен. Хорошее настроение сына явно передавалось и ей.

— Судя по всему, у тебя сегодня был хороший день?

— Прямо в точку попала, мама, — смеясь, ответил Кингдон.

Три-Вэ внимательно посмотрел на своего любимого сына. Весь год Кингдон только страдал. Так с чего это он сегодня так развеселился? Может, решил все-таки принять предложенную отцом долю в нефтяном бизнесе? Купит себе летное поле, бросит кинематограф. Три-Вэ знал, что Кингдон не любит сниматься. Но когда Три-Вэ предложил ему его долю за найденную нефть, Кингдон отказался. А деньги на оплату адвокатов Лайи, которые он задолжал Римини, Кингдон выплачивал, снимаясь у него бесплатно в двух картинах ежегодно.