Время и пространство этого рассуждения, этой спасительной хрии, так и рассчитано древними, чтобы в конце привести любую проблему к решению, вывести вопрошающего на свет истины, как путника к солнечному пятну в конце лабиринта. Сеть, лабиринт Минотавра, – вам меня не удержать.

Qui pro quo – «кто вместо кого»… Ах, эта звенящая медь латыни, звуки, впитавшие жар италийского полдня! Звоны щитов, глас торжествующей силы! Счастье, если дадут мне курс прочитать для студентов… Но прочь, мечтанья пустые…

Qui pro quo – это недоразумение, но отнюдь не обычная путаница. В нем смысл и цель, главное же – подстановка: ценностей, лиц и понятий. Попытаюсь описать этот феномен.

Утром включаю телевизор. Пока ищу «Euronews», мне говорят: «А программа «Сотка» защитит ваше загробное хозяйство». Нет, загородное, конечно, загородное! Но продолжает ведущий: «А Валя-то как поживает?» Мне уж понятен ответ: «Курс евро продолжит расти, курс доллара – заметно опускаться». Ну, не «Валя-то» – ясно, валюта.

И все-таки нужен завтрак. Здоровье нынче дорого. Нет, дорого – не то слово. В Эпоху мутаций это выражение полностью устарело. Верно иное: заболел – и крышка. Нужно купить что-нибудь съестное по дороге на фак. Био, конечно. По пути на биофак, в недра серого сфинкса, в надежнейшее укрытие и последнюю, быть может, цитадель природы.

Да и в самом деле: кто, взглянув на расписную перепелку, согласится целый день сидеть в конторе? Для кого трудится неустанно живописец над узором для фазана? А вы? Задавали себе когда-нибудь эти вопросы?

Иду, понятно, пешком: об автомобилях я тоже уж говорил. Они стоят, в них сидят. Выходят – и в метро. Но я ученый, а значит – свободный художник, и по статусу мне не обязательно быть атрибутом имиджевой телеги. Тачки моего имиджа. Потому без всякой предварительной отсидки сразу переставляю ноги – бодро, но неторопливо. Вот они, ходят пока. Смотрю на них вниз – длинны, стройны. На трещины в асфальте не наступаю – ведь с детства поверил, что это едва сомкнутые края готовой разверзнуться бездны.

В лавчонке темно. Читаю на упаковке: «ДУШКА ЦЫПЛЕНКА СВЕЖЕЗАМОРОЖЕННАЯ». За стойкой с душами цыплят, высоко на полке вижу конфеты: «ЧУДОВИЩНЫЙ ВЕЧЕР».

Нет, лучше консервы: с ними проще. Купить банку-другую, вскрыть в чистоте прохладной своей кельи, за гранитными стенами науки – что может быть совершенней? Лукулловы пиршества меркнут в сравнении с трапезой этой. Ну-ка, посмотрим названья.

А это еще что такое? «У ЩЕНКА». Годится ли это на завтрак? Вряд ли: всмотреться получше – так это просто сгущенка.

На кафедре тихо, темно и пусто. Навстречу по коридору катится, как мышь, мой коллега.

– Куда летишь?

– В «Арбат-Престиж».

– Нет, ну серьезно?

– Справку по кафедре готовлю.

– Что за справку?

– Для ЛИКВИДИРОВАНИЯ.

– А что, разве пора уже?

– Тьфу, черт. Для лицензирования. Лицензирование у нас. Не знаешь, что ли?

– Забыл совсем. Знаю, ректору орден дали. Забыл, какой.

– Ну, ты даешь! Забыл! «ЗА ВЫРОЖДЕНИЕ РОССИИ». Какой-то степени.

По пути к моей заветной двери встретился также факультетский слесарь. Что ж, лето – пора ремонтов.

– Здорово! – и слышу в ответ:

– Много, очень много ПОРЫВОВ в лопнувших батареях!

Ну, вот и работа на сегодня позади. Июль, осы и розы. Осталось последнее: встретиться с греческим предпринимателем. О нем я знаю: любит и держит догов-арлекинов (размером с дом, смотрел на сайте фотографии и догов, и домов). Производит стиральный порошок. Но больше всего на свете – больше догов, домов и стирального порошка – он, этот новый Одиссей хитроумный, этот наследник афинян, любит тритонов. Что ж, не подвела его мудрость предков, направила, разогрела кровь! Может, удастся оттопырить энную сумму на экспедицию. Экспедиция сложная – в Иран…

Не забыть только взглянуть на его карточку – прошлый раз я плохо разобрал, но с именем ошибаться нельзя. Судорожно шарю по карманам, в компьютерной сумке. Да, вот и визитка: АХИС СУХОДЖОПУЛОС.

Еще утро, уже суббота, пора на дачу. У парикмахерского салона «DEADWAY»[13] и ресторана «ЭРОГЕННЫЙ» пересечь Смоленскую площадь. Красный свет. Как долго ждать! Какую бы завести собаку? Борзую – Красотку, Барышню, может быть, Цару, или даже Решку (если с Орлом) – или надежного, горячего охотника-терьера? Все-таки защитник. И какие брызги полетят, пока я в весенних лужах ловлю тритонов!

Дождался, наконец. Зеленый. А вот и вывеска прямо напротив: «ТЕРЬЕРЫ ЭКСТРА-КЛАССА». Странно: целый магазин, весь в темном стекле, а буквы – белым по черному, как на газетном врезе. Но первый же шаг на мостовую сдвигает с линии моего взгляда фонарный столб, и я читаю: «ИНТЕРЬЕРЫ ЭКСТРА-КЛАССА». Какая жалость. Войти бы за темные стекла, а внутри полно терьеров, и все – экстра-класса. Только выбирай друга на остаток жизни. Рыжего ирландского – на зеленом поле, пегого фокса – у норы с лисицей в зубах, драгоценного платиново-золотого йорка – под мышкой в авто. Но нет. Нет ведь!

Мимо, мимо! И рекламный щит предо мной. «НОГИ – ЭТО ВАШЕ ЛИЦО». И правда. Совершенно согласен. Один из лучших Парафразисов за последние годы, пожалуй! Qui pro quo!

Вот и станция «Тушинская». Бегом к расписанию: вдруг уходит, уйдет… ушел – мой! Читаю: «УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ! ПО ПСИХИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ РАСПИСАНИЕ ПРИГОРОДНЫХ ПОЕЗДОВ ИЗМЕНЯЕТСЯ!» По поэтическим? По техническим? Не важно, главное – изменяется. Значит – уже изменилось, а как – неизвестно. Что ж, пройдусь пока, подожду.

На лотках-прилавках раскинуты кофточки и шали. Шали называются «палантины». Вот палевая, вот красная, а вот белая в крупных черных пятнах. Одно пятно шевельнулось? Не может быть. Да, что-то движется. Это черная кошечка, почти еще котенок, чуть повернула голову и расправила хвост. Какая милая! Но ведь ее нет, это только рисунок – рисунок на ткани. Снова шевельнулась. Появилась черная лапка, очень худенькая. Ветер дует. Июль – а все высохло, будто уже осень, и листья – желтые мыши – скользят по асфальту.

Поезд тронулся, свистнул – и вдаль, встречь же – рекламные тексты. Мимо – оградки погоста, над ними щит: «ВСЕ ДЛЯ ДОМА».

Вот и милый перрон, вот и старая церковь. Ангелы на белой стене тихо смотрят друг на друга: поглощенно, недвижно. Вьются вкруг них стрижи – новый выводок на вечернем ученье готовится к отлету. Режут крыльями воздух, криками – слух. Кто они, порожденья эфира – затерявшиеся мысли? Недолетевшие эсэмэски?

Зачем я здесь? Отворить покосившуюся калитку, скрипнуть дверью родного дачного дома? Вдохнуть печальный запах давно отлетевшего счастья – иссохшего дерева, керосина, пожелтевших фотографий? Выпить чаю за столом – одному, в кругу милых призраков? Красноватый напиток обжигает губы, и звенит, ударяясь о тонкое стекло стакана, неровно сточенный край серебряной ложечки, подаренной мне «на зубок» кем-то из них – далеко, далеко ушедших…

Пора. Пустой перрон, сумерки. Скоро, скоро август. Корона года, любимый мой месяц. Фейерверк обезумевших звезд, горький ветер, свисток электрички. Холод листьев и брошенных гнезд, огонек догорающей спички…

Москва, метро, подъезд. Пока поворачиваю ключ, боковым взглядом замечаю какое-то движение внизу, на фоне светлой стены у лифта. Хорошо бы кошка! Вот она, крупная, круглоголовая, едва высунулась из-за лифта. Кошка. Живая. Наверно, голодная. Кис… Нет, тень нежива и недвижна. Так покрасили стену внизу, над полом – темная полоса и нечаянное пятно в форме кошачьей головы – у лифта. Вхожу в черноту пустой квартиры и запираю за собой дверь на два оборота.

И ложусь один в темноте, и вспоминаю весь день, и снова видится мне греческий предприниматель Ахис, и вспоминаю я, как учил меня мой профессор, переводя и повторяя со мной по записям слова арбатского мудреца – бесхитростно, но с любовью невыразимой, бесконечной, трепещущей, словно море…