Теперь Василий окончательно сконфузился: а что, если он напутал и наболтал чепухи?.. Однако, он опять услышал голос Сокола:

— Знаете, Борис, парень правильно рассуждает. Ведь иных объяснений этому странному явлению у нас нет. И, как гипотезу, я соглашаюсь принять эту остроумную теорию нашего молодого исследователя.

Гуро засмеялся:

— Принимайте, принимайте, Вадим. По крайней мере, пока вам ее дают, эту теорию. Но вы должны признать, что Василий построил ее самостоятельно, без чьей-либо помощи. Честь открытия принадлежит ему — и никому больше. Не пытайтесь даже войти в компанию. Потому что в моей особе Василий имеет живого свидетеля своего открытия. Ой, Василий, Василий, быть тебе когда-нибудь академиком!..

Но Василий, окончательно переконфуженный, уже спрятался под одеяло. И не заметил, как заснул. Ему снилось, что он бодро и спокойно идет по Венере. Все страшилища — и виденные им, и невиденные — выглядывают из-за деревьев, с почтением смотрят на него. Ни одно из них не осмеливается выйти и напасть на него. Он идет гордо и уверенно, он показывает рукою на животных и определяет:

— Ты насекомое, и тебе полезен воздух с углекислотою. Ты — многоножка. Ты дождевой червь. Ты — сколопендра, и знай свое место. Хоть ты и выросла очень большой, но все равно остаешься только сколопендрой. А ну, кто там еще, выходите, я посмотрю!

Он, Василий, видный ученый. Его уважают и чтят все — даже эти животные. На груди у него блестит красный с золотом орден — награда за его научные достижения. Он идет и командует животным:

— Выходите, выходите! Ближе! Сейчас я всем вам скажу, кто вы такие, откуда взялись и почему выросли такие большие. Вылезайте, вылезайте, мне некогда! Вылезайте!..

Но — кто это мешает ему? Чей это голос повторяет:

— Вылезайте! Вылезайте из гамаков, друзья мои! Вставайте! Время не ждет!

Василий раскрывает глаза. Утро. Около него стоит Николай Петрович. Он командует:

— Скорей завтракать, друзья мои! Сегодня решается наша судьба. Скорей, скорей! Василий, не прятаться под одеяло! Ну, ну, вылезайте!..

Завтрак прошел в торжественном молчании. Василий посматривал в окно на привычные уже скалы, папоротники, пальмы. Ему вспоминалось, с каким изумлением он смотрел на этот пейзаж в день прилета. Как тогда все было ново, непривычно, интересно! А теперь… теперь хотелось как можно скорее выбраться с этой планеты чудовищных насекомых!..

Завтрак окончился. Голос Николая Петровича прозвучал особенно торжественно, когда он сказал:

— По гамакам, друзья мои! По гамакам! И прошу привязаться как можно крепче.

Затем он добавил, так мягко и нежно, как мог говорить один он, старый Николай Петрович Рындин:

— Не знаю, что ожидает нас через несколько минут. Но с какой радостью я встречу освобождение вместе с вами, мои дорогие друзья!

Его внимательный взгляд еще раз проверил все в центральной каюте: все ли на месте, все ли привязано и закрыто. Затем он в последний раз взглянул на товарищей и вышел в навигаторскую рубку.

Путешественники молчали. Прямо перед Василием был широкий экран перископа. Сквозь него были видны скалы, кусочек неба, пальмы, покачивавшиеся под порывами ветра, два больших кипариса… и знамя, их красное знамя на высоком древке…

И вот послышался легкий скрип. Подчиняясь автоматическому механизму, который заставил действовать Рындин, окна закрывались металлическими ставнями. Крепкие стальные щиты выдвигались из стен и закрывали стекла. В каюте стало темно. Только большой экран перископа светился в центре потолка перед глазами путешественников.

Изображение скал на экране передвигалось. По-видимому, Николай Петрович передвигал перископ. И вот изображение застыло. Василий узнал эти скалы. Вершина ущелья, откуда должна была придти громадная волна воды…

— Внимание! Включаю ток! — прозвучал суровый и серьезный голос академика.

Зазвенел сигнальный звонок. Начинается!

Но было все так же тихо. Ни одного звука, ни одного движения. Глаза путешественников, не отрываясь, смотрели на экран. Василий невольно считал про себя:

— Раз, два, три… пять… восемь… двенадцать…

И, хотя этого все ожидали, — как-то совсем сразу, внезапно над скалами появилась черная туча. Она быстро расходилась во все стороны, закрывая небо. Василий догадался: это были дым и пыль от взрыва прототротила.

Юноша не успел произнести и слова, как между скалами, там, где ущелье сворачивало направо, — блеснула вода, яркая, как серебро. Почти вертикальная водяная стена выросла в ущелье от одной стороны до другой.

Эта стена на мгновение замерла на ближнем горизонте — и вдруг ринулась к ракетному кораблю, ринулась с невероятной быстротой. Василий бросил считать. С замиранием сердца он смотрел на экран. Вот верхняя часть водяной стены, метров в десять-пятнадцать вышиной, обвалилась кипучим водопадом вниз. Но не успела первая волна водопада упасть и до средины водяной стены, как эта стена опять выгнулась вперед и с еще большей скоростью прыгнула, казалось, прямо на экран.

— Ой! — не удержал возгласа Василий.

Мощный удар тряхнул ракетный корабль. Словно бы кто-то ухватился за его хвост и беспрерывными сильными рывками старался поднять ракету, поставить ее торчмя, на голову. Уже ничего не было видно на экране. Дрожащий туман затянул его.

Ракетный корабль весь дрожал. Резиновые тросы, державшие гамаки с путешественниками, толстые амортизаторы то растягивались, то укорачивались. Гамаки выписывали в воздухе сложные линии. Из буфета в стене выпала и покатилась бутылка. А корабль шатался, он словно напрягался, пытаясь прыгнуть…

— Неужели не вытянет? — подумал Василий.

И вот послышался неприятный тягучий скрежет. Ракетный корабль медленно двинулся с места. Он терся металлическими боками о скалы, он продирался сквозь них. Порывисто останавливаясь и опять двигаясь, ракета медленно ползла. Прекратились резкие толчки снизу вверх, вместо них появились иные — сзади вперед.

Внезапно корабль остановился. Оглушительный скрежет перешел в стук. Ракета не продвигалась дальше. Она дрожала, каждая вещь в каюте вибрировала и звенела. Вода не вытащила корабля, он опять лежал, зажатый скалами…

— Под водой… под водой… — звенело в ушах у Рыжко.

И опять тяжелый удар. Что-то грохнуло по стене ракеты — где-то у боковой дюзы. Этот удар громким звоном прозвучал в каюте — и стих.

Василий услышал встревоженный голос Сокола:

— Ударил все-таки какой-то обломок скалы!..

Ракетный корабль опять качнулся. Должно быть, сильный удар сдвинул ракету с места. Опять послышались медленные толчки сзади. Толчок, остановка, опять толчок… словно живое существо, скрежеща металлом о камни, ракета ползла между скалами, как бы ища себе путь в воде. Внезапно она резко дернулась вперед, еще раз остановилась. А затем все смешалось перед глазами Василия.

Каюта перевернулась, потолок ее внезапно сделался полом. Гамак вырисовывал плавную дугу. Затем Василий почувствовал, что он висит вниз головой и вверх ногами. Ракета повернулась хвостом вверх. Секунду она стояла так, как бы выжидая чего-то, — и тяжело упала вновь, уже на спину. Теперь ее несло хвостом вперед, постепенно раскачивая больше и больше.

На экране перископа что-то блеснуло. Мелькнул свет.

— Небо! Небо! — радостно воскликнул Василий.

Да, это было серое, хмурое небо. Невысоко над водою проносились тяжелые, словно свинцовые тучи, из которых готов был с минуты на минуту хлынуть ливень. Но это все-таки было настоящее небо. Ракета освободилась из каменных объятий скал, она плыла по поверхности новой бурной реки, катившей кипучие свои волны по старому своему руслу — ущелью, в котором еще недавно лежала ракета.

— Ура! Ура! Ура! — кричал Василий, не помня себя от радости.

Его возгласы были так веселы, так непосредственны, что из двух других гамаков через несколько секунд тоже раздалось:

— Ура! Ура! Ура!

Это Сокол и Гуро отвечали Василию, который выкрикивал дальше: