Мы идем дальше и останавливаемся в самом темном углу зала. Я мысленно твержу, что мне нечего бояться в этом жутком месте, что Сестры неопасны, наоборот, они защищают жителей деревни. И все же неприятный холод пробирает меня до мозга костей.

Сестра Табита отодвигает штору — за ней оказывается еще одна массивная дверь, — снимает с шеи ключ, отпирает замок и манит меня за собой. Мы попадаем в очередной коридор, больше похожий на туннель: стены и пол здесь земляные, а потолок поддерживают толстые деревянные балки. Вдоль стен находятся полки с небольшими квадратными ячейками; почти все они пусты, лишь кое-где виднеются пыльные бутылки.

— Тебе известно, что давным-давно, за несколько веков до Возврата, это здание стояло на плантации? Что здесь была винокурня? — спрашивает меня Сестра Табита.

Эхо наших шагов отдается в коридоре, пламя свечи тревожно дрожит. Сестра прекрасно знает, что ничему подобному нас в школе не учили, и, не дождавшись ответа, продолжает:

— Вместо Леса вокруг деревни простирались виноградники. Обширные поля до самого горизонта. Стражи до сих пор время от времени натыкаются на участки забора, увитые виноградными лозами.

Туннель плавно поворачивает влево. Порой в стенах нам попадаются рассохшиеся и покореженные двери с крепкими железными засовами. Я на миг останавливаюсь напротив одной, но идущие следом Сестры толкают меня вперед. Интересно, почему историю о виноградниках и этом туннеле хранят в секрете? И почему Сестра Табита решила поведать мне об этом именно сейчас?

— Вино бродило в бочках под собором, но делали его не здесь, — продолжает она.

Наконец мы упираемся в тупик; отсюда наверх ведут деревянные ступени, врезанные прямо в землю. Сестра Табита поворачивается ко мне. Я бросаю взгляд ей за спину и вижу в потолке деревянный люк.

— Вино делали в другом месте, — властным тоном продолжает она, чтобы я не отвлекалась. — Ягоды давили ногами; от такой работы повсюду грязь и насекомые, поэтому специально для этих целей неподалеку стояла давильная. Этот туннель соединял ее с собором, по нему готовое сусло приносили сюда для брожения. Когда почва истощилась, виноградники забросили, а давильная со временем обветшала и рухнула. Но сама винокурня — наш собор — уцелела, потому что была построена из камня.

Сестра Табита медленно поднимается по ступеням, сгибаясь в три погибели под самым потолком. Там она отпирает три замка на люке и возвращается к нам, оставив его закрытым.

— Давильная стояла здесь, — говорит она, грубо подталкивая меня к ступеням, так что я чуть не падаю.

Поднявшись к люку, я вжимаюсь спиной в шершавое дерево, окованное железом. Конечно, я и раньше знала, что Сестры бывают очень строги, нерадивых учеников они даже поколачивали. Но я никогда не видела их такими грубыми, холодными и отстраненными.

— Открывай, Мэри, — приказывает Сестра Табита.

Ее низкий, зловещий голос наводит жуть, и я с ужасом понимаю, что выбора у меня нет. Надавив спиной на люк, я распахиваю его, и он с грохотом падает на землю.

Сестра Табита тотчас принимается меня толкать: если я не выберусь наружу, то кувырком слечу вниз по лестнице. Я выпрямляюсь, словно вырастая из-под земли, и вдруг кто-то с силой пихает меня в ноги. Я оказываюсь на четвереньках в траве, сосновые иголки впиваются в ладони. Слышно птичье пение, под босыми ногами сухая трава, но от растерянности я не могу сообразить, куда попала. А потом до меня доносится первый стон. Чересчур громкий, чересчур близкий…

Я инстинктивно вскакиваю и приседаю, выставив перед собой руки и оскалившись. Попробуй только подойти! Я верчу головой из стороны в сторону: все вокруг как в тумане. Лихорадочно оглядываюсь на люк, но путь обратно, в безопасный подземный туннель, загораживает Сестра Табита.

— Вы что творите?! — ору я.

Мой голос хрипит от страха, слова с трудом вырываются из горла, потому что одновременно я пытаюсь глотать воздух. Руки уже ощупывают землю в поисках какой-нибудь палки или оружия, а стоны все ближе и ближе… Тут раздается знакомый лязг. Нечестивые дергают железную сетку.

Я наконец-то нахожу в себе силы оглянуться по сторонам. Вокруг меня небольшая полянка, окруженная забором в два моих роста. Со всех сторон подступают Нечестивые. Сделай я два шага — и они дотянутся. Кровь бушует в моих венах, панический ужас затуманивает зрение, руки дрожат и пульсируют в такт сердцу.

Я пытаюсь смотреть во все стороны одновременно. Тут Сестра Табита протягивает руку, из складок черной мантии высовывается палец и указывает на деревья за забором. До сих пор я не замечала ворот, но вот они, прямо передо мной: точно такая же замысловатая система заграждений и блоков, с помощью которой зараженных предают Лесу. Сестре Табите достаточно дернуть за веревку, лежащую на земле рядом с ней, и ворота откроются, Сестры спрячутся в своем тайном туннеле, а я останусь наедине с Нечестивыми.

— Что вы делаете?! — пытаюсь закричать я, но язык меня не слушается. — Зачем вы так со мной?

Я икаю, силясь вдохнуть. Куда ни повернись, всюду Нечестивые корчатся и стонут у забора, тянут ко мне руки. Слезы льются из моих глаз, стекают по подбородку.

— Прошу, — шепчу я, опускаясь на четвереньки и подползая к Сестре Табите, цепляясь за ее черную мантию. — Прошу, не оставляйте меня здесь!

— У каждого есть выбор, Мэри, — говорит Сестра Табита. Она стоит на ступенях, широко расставив ноги, нижняя часть ее тела все еще скрыта под землей. — Именно свобода выбора делает нас людьми, отличает нас от Нечестивых.

Я заглядываю в ее лицо, пытаясь найти способ положить конец этому кошмару. Щеки Сестры Табиты пылают от холода снаружи и огня внутри, в уголках глаз пролегли морщинки — свидетельство того, что давным-давно и она умела улыбаться.

Сгорбившись, я встаю на колени перед Сестрой Табитой и обреченно роняю голову на грудь. Я ничего не могу поделать.

Она кладет обе руки мне на голову:

— Я хочу, чтобы ты это понимала, Мэри. Ты должна сознавать, какое важное решение принимаешь, выбирая путь Сестры. Вступить в Союз не так легко.

По-прежнему глядя на землю, усыпанную бледной палой листвой, я киваю. Все мое тело содрогается, я никак не могу унять дрожь в мышцах. Нечестивые вокруг отчаянно трясут забор. Они чуют мой запах.

— Скажи это вслух, Мэри. — Ее руки скользят по моим волосам, и я невольно вспоминаю страшный выбор своей матери.

— Я хочу вступить в Союз Сестер, — говорю я, лишь бы выбраться из этого ужасного места.

— Хорошо.

Руки Сестры Табиты соскальзывают мне под подбородок. Она держит меня очень крепко, мне почти больно. Я заглядываю в ее темные серо-зеленые глаза, — цвета летнего грозового неба.

— В следующий раз ты откроешь рот только затем, чтобы восхвалить Господа.

Я не сразу понимаю ее слова — все кончилось, я в безопасности!.. Я лихорадочно киваю. Сестра Табита делает шаг в сторону и помогает мне спуститься по лестнице. Я молча иду за ней по туннелю в гулкий зал и поднимаюсь в собор, все думая о ее ледяном взгляде. Этот взгляд словно опалил мою душу, я до сих пор чувствую холод там, куда раньше проникало лишь тепло Сестер.

Мы возвращаемся в святилище, и Сестры отводят меня в ту же комнату, откуда я вышла сегодня утром, каморку с видом на Лес и Нечестивых. У окна теперь стоит письменный столик, а в углу — шкаф с двумя черными туниками. В маленьком камине развели огонь, чтобы отогнать холод надвигающейся зимы, но тепла я не чувствую.

Перед уходом Сестра Табита вручает мне Писание.

— Когда прочтешь его пять раз, начнешь отрабатывать свои привилегии, — говорит она.

И оставляет меня одну размышлять о своем выборе.

Писание — это толстенная книга с потрепанным, растрескавшимся корешком и тоненькими страницами, сплошь усыпанными мелкими буквами. Когда светит солнце, я читаю за столом у окна, а когда солнца нет, просто смотрю на огонь и вспоминаю маму. Я пытаюсь согласовать прочитанное в Писании с тем, что мне известно о жизни в деревне, и наконец прихожу к выводу, что никогда не найду всех ответов.