Я бегу по тропе, ориентируясь по кучкам камней, которыми отмечала дорогу к лагерю, и останавливаюсь только у развилок, чтобы прочесть надписи на табличках. Всякий раз, проводя пальцами по новым буквам, я невольно смеюсь.

Такой радостной и смеющейся я выбегаю из-за последнего угла и вижу на земле Кэсс. В нескольких футах от нее спит Джейкоб, стискивая крошечными ручками Аргуса как напоминание о прежней счастливой жизни.

— Бет умерла, — даже не глядя на меня, говорит Кэсс. — Остальные роют ей могилу. Я не хотела, чтобы Джейкоб видел, как ее обезглавят. Он и так уже всякого насмотрелся.

Вымывая из души мимолетную радость, меня захлестывает волна горя. Я так и не попрощалась с Бет. Я ушла, причинив ей боль.

— Пойду помогу. — Слова даются мне с огромным трудом, горло больно спирает. По щекам уже снова текут слезы.

Когда я прохожу мимо, Кэсс протягивает руку и хватает меня за лодыжку:

— Не надо.

Я падаю на землю рядом с ней и сворачиваюсь в клубок:

— Прости.

Опять я извиняюсь — такое чувство, что теперь мне дозволено произносить только это слово.

Кэсс кивает. У нее такое серьезное, такое мрачное лицо… Это уже совсем другая Кэсс. Моя подруга была сделана из улыбок и солнечного света, она всегда была беззаботной и счастливой. А теперь в ее душе прочно поселилась черная ночь.

Я прячу голову между колен и закрываю руками затылок. Моя находка вдруг перестает иметь какой-либо смысл. Передо мной словно раскрылась черная утроба мира. Реальность вновь напомнила мне, как несправедлива на самом деле судьба. Как бессмысленно пытаться жить в окружении смерти. Вечной, непреклонной смерти.

Солнце заходит за тучу, и мир вокруг нас становится холодным и неприветливым. По кронам деревьев проносится порыв ветра, и листья показывают белую изнанку. Язык обволакивает привкус дождя, а издалека слышатся стоны разбуженных мною Нечестивых. Они услышали мои шаги и идут на запах.

Я принимаю решение ничего не говорить остальным про буквы на железных бирках. Не давать им ложной надежды. Мне больше не хочется видеть истерику Кэсс и нести бремя общих ожиданий.

Вдруг буквы вообще ничего не значат? Что, если тропа никуда не ведет? Вдруг мы разгадаем загадку, найдем решение, а оно снова заведет нас в тупик? Достаточно уже того, что я знаю про размеченные тропы. Искать буквы, которые Габриэль оставила на стекле, я могу и в одиночку.

А может быть и так, что все дороги ведут к Нечестивым, и, куда бы мы ни пошли, нам не уйти от своей судьбы, верной, как смерть. Быть может, и нет на свете никакого океана, огромного водного простора, нетронутого Возвратом.

Похоронив Бет, Гарри и Трэвис возвращаются на тропу, где молча сидим мы с Кэсс и наблюдаем за спящим в обнимку с собакой Джейкобом; его костлявые плечики размеренно вздымаются и опускаются. Гарри объявляет новый план: пока солнце не село, вернуться к последней развилке и заночевать там.

Я прошу их идти без меня, а сама возвращаюсь к тупику и нахожу там Джеда, стоящего рядом со свежей земляной насыпью. Горе тяжелым бременем легло ему на плечи, руки безвольно висят по бокам.

— Ее укусила та, в красном жилете, — говорит Джед, не сводя глаз со свежей земли, которая в эти секунды уже проникает в плоть его любимой. — Она двигалась слишком быстро. А Бет… — Он сглатывает слюну и умолкает. — Бет опять забеременела, — наконец выдавливает Джед срывающимся голосом.

Я чуть медлю, но потом все-таки подхожу к брату и кладу его руку себе на плечо, чтобы разделить с ним горе.

Сперва мне кажется, что сейчас он меня оттолкнет, но Джед вдруг весь обмякает, и наконец-то мы снова брат и сестра. Узы, связывающие нас с детства, оказались очень крепки.

— Джед… — говорю я и боюсь продолжить, боюсь все испортить своим вопросом. — Расскажи, что случилось. Как ее заразили?

С земляной насыпи прямо к ногам Джеда соскальзывает круглый камешек. Брат выпускает меня из объятий, подбирает его и трет большим и указательным пальцами.

— Мы шли в собор, — говорит он. — Хотели сообщить Сестре Табите о беременности Бет, чтобы на церемонии Принесения Клятв ее благословили вместе с остальными будущими матерями.

Мои щеки вспыхивают: я вспоминаю, что должно было случиться в тот день.

Джед, прищурившись, смотрит вглубь Леса:

— Мы услышали сирену и спрятались в пустом доме. Я пытался заколотить окна, когда мимо пронеслись вы с Гарри. Я увидел, что вы бежите к тропе, и подумал, что это правильная идея. Единственный способ выжить. И еще… я страшно перепугался за тебя, Мэри. Но Бет… — Он качает головой, вспоминая. — Она не хотела идти на тропу. Слишком перепугалась. Она хотела забраться на платформу, к остальным. Ее так учили с детства. Я пытался ей объяснить, что на тропе тоже безопасно, что Стражи регулярно проверяют заборы и обновляют запасы, но она не слушала. — Джед замахивается, словно хочет швырнуть камешек в Лес, но в последний момент что-то его останавливает. — Я заставил ее пойти со мной. Потащил на тропу, как только начался ливень. Я подумал, что под дождем и в темноте… мы сможем прокрасться мимо Нечестивых. Но стоило нам выйти из домика, как Бет почти сразу схватила Быстрая. Да, дождь дал нам преимущество, остальные мертвяки нас не чуяли и не видели. Но не эта. Среди гвалта, криков и шума сражения я не услышал ее шагов. Каким-то чудом мне удалось оторвать ее от Бет… Господи помилуй, я бросил ее на живого человека, чтобы отвлечь…

Я крепко обхватываю себя руками, представляя, каково пришлось Джеду. Представляя, что значит быть в ответе за смерть любимой.

— И тогда у нас не осталось выбора. — Брат говорит еле слышным, мертвым голосом. — Люди на платформах видели, что Быстрая укусила Бет, и начали стрелять по ней из луков. Они хотели ее убить, поэтому вернуться мы уже не могли. Кровь от укуса стала привлекать внимание Нечестивых. Мы едва успели добраться до ворот.

Джед с трудом сдерживает слезы и едва дышит. Мне хочется прижать его к себе и укачать, как дитя, стереть его боль и горе.

Но я этого не делаю. Я стою у могилы Бет, смотрю в Лес и дивлюсь, что мы так и не привыкли к смерти. Мы сталкиваемся с ней каждый день своей жизни, она постоянно дает о себе знать, напоминает, чего может стоить одна-единственная ошибка, однако всякий раз она застает нас врасплох. Всякий раз нам слишком больно.

— У меня не было выбора, — наконец выдавливает брат, словно прося прощения. — Я не мог позволить ей стать одной из них. Мысль о том, что она уйдет в Лес, была невыносима.

— Знаю, — говорю я, вспоминая нашу мать и ее выбор, который я позволила ей сделать.

— Это был самый трудный поступок в моей жизни.

— Знаю, — повторяю я, не находя других слов.

Джед кивает, стискивает мое плечо и уходит по тропе за остальными разбивать лагерь. Я остаюсь у тупика, размышляя о своей лжи.

Потому что я не верю в Божий промысел, не верю в Божественное вмешательство и предопределение. Я никогда не смогу поверить, что все наши пути уже выбраны заранее и свободная воля ничего не значит. Что выбора на самом деле не существует.

На следующее утро солнце не столько встает, сколько просачивается в воздух, густой и так напитанный влагой, что кожа от него покрывается испариной. Хотя мы должны идти дальше, никто и шагу не делает с полянки, на которой мы заночевали. Кэсс отпивает из меха с водой и передает его дальше. До меня он доходит почти пустым.

После вторжения прошло три дня. Мы все измотаны, напуганы и раздавлены.

— Надо возвращаться, — говорит Кэсс.

Гарри рядом со мной громко выдыхает, словно долгое время задерживал дыхание. Аргус положил голову мне на колени и тяжело дышит; если провести рукой по мохнатому боку, можно пересчитать все ребра. Хвост безжизненно лежит в грязи.

— У нас нет воды, чтобы бесцельно шататься по Лесу, — продолжает Кэсс. — Без воды нам не выжить, а все время надеяться на дождь нельзя.