Стратегиум гудел от поступавших данных. Тактические офицеры, информаторы и адепты Механикума работали вокруг мерцавших гололитических демонстрационных столов. Джон взял инфопланшет и направился дальше, делая вид, что изучает информацию.

Он просматривал диспозицию сил. Орбита и высокий якорь были забиты под завязку. Так много кораблей. Пожалуй, почти треть военного флота Ультрамара и ещё один большой флот, совсем недавно занявший позиции ровно напротив.

Это — Тёмные Ангелы? Первый легион? Святой ад. Святой чёртов ад.

Джон присмотрелся, подмечая мелкие детали. Корабли держались на расстоянии. Это не бросалось в глаза, но Тёмные Ангелы не зашли в радиус действия орудий флота Ультрадесанта или главных орудий орбитальных станций. Дерьмо, что же Жиллиман ожидал от легиона брата?

Конечно. Конечно же. Ответ “всё что угодно”. Галактика перевернулась вверх дном. Никто никому не доверял.

А это ещё что? Какой, к чёрту, навигационный маяк? С каких пор на Макрагге появился Астрономикон?

Тем более, это — никакой и не Астрономикон. Джон чувствовал это. Он чувствовал, как свет пульсировал в его мозге, сердце, позвоночнике и яйцах. Ксено-технология. Жиллиман использовал какую-то ксено-технологию, чтобы пронзить варп-шторм и сделать Пятьсот Миров пригодными для полётов. Святой, святой ад. Галактика действительно перевернулась вверх дном. Даже здравомыслящие люди идут на крайние меры.

Мерзкая ксено-технология. Мерзкий свет — как у лампы, которая горит уже вечность. Джону он не нравился. Он напоминал о чём-то, что скрывалось глубоко в Остроте, которую он делил со своими чужаками-кукловодами из Кабала. Память другой расы, память о древних временах до человечества. Благодаря этой технологии иные путешествовали по звёздным заливам задолго до людей, да, пожалуй, и эльдар.

Это чувство вызвало дрожь. Оно заставило его испугаться за собственный вид — за человечество — хотя он предавал его дольше, чем хотел бы помнить.

Он — агент Кабала. И он задумался о том, как долго ещё им будет. У Джона Грамматика была совесть, хотя всё говорило об обратном. Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем он, наконец, признает, что совесть взывает к нему и обратит на неё внимание? Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем он станет руководствоваться ею в своих действиях?

Галактика перевернулась вверх дном. Что ещё должно произойти, прежде чем он наконец-то пошлёт своих инопланетных хозяев на три буквы?

Конечно же, они сразу прикончат его. И на этот раз навсегда.

Джон подходил к очередному столу с гололитическим дисплеем, засмотревшись на Макрагг.

И врезался в симпатичную женщину-офицера, которая отходила от стола.

— Извините, — произнёс он, поднимая её упавший инфопланшет. Она улыбнулась.

Возвращая его, Джон сумел коснуться её разума и быстро считать мысли. Её звали Леанина, красивое имя, хотя это и неважно. Гораздо важнее, что он получил коды доступа к консоли — чем-то всё это напоминало вытаскивание косточек из хорошо приготовленного куска рыбы.

Джон подошёл к столу и набрал пароль на приборной панели. Получил доступ и приступил к скрупулёзной и методичной работе, стараясь не показывать, что жадно поглощает информацию.

Он загрузил метеорологические сводки, прогнозы и пикты с данными. Он скопировал столько, сколько смог вместить украденный инфопланшет, рука металась в реагирующем на прикосновения облаке света. Некоторые файлы оказались защищены от копирования при его уровне допуска. Он взял всё, что смог, а остальное запомнил.

Было необычайно сложно псайкерски маскировать движения рук среди такого количества настороженных людей. Джон полагал, что в лучшем случае его хватит на полчаса, прежде чем концентрация начнёт слабеть. У него был всего один шанс узнать о приземлении.

Он посмотрел на Макрагг. Согласно данным Кабала его цель в любом случае находилась где-то там.

Джон много кем становился ради них: контрабандистом, подстрекателем, шпионом, сводником, вербовщиком, дипломатом, провокатором, бунтовщиком, вором.

Но он ещё никогда не был убийцей.

Он изменил ракурс и вращал глобус Макрагга вокруг его оси. Щёлкал по атмосферным слоям и схемам воздушного движения. Он искал информацию о системе безопасности.

И нашёл её. Он рассчитывал просто телепортироваться, но об этом не могло быть и речи. Какой-то в высшей степени умный ублюдок перенастроил несколько орбитальных ауспиков для наблюдения за поверхностью. Умно. Очень умно. Любой сигнал телепорта заметят и зарегистрируют. То же касается несанкционированных десантных капсул и транспортов. Без сомнений, до этого додумались Имперские Кулаки. Не получится перекрыть все пути. Зато можно узнать, куда приземлились.

Так, что ещё? Разрешённые посадки на планету можно совершать только в главном космопорте, и чёртов главный космопорт выглядел вполне безобидно, только вот мощные пустотные щиты кораблей были настроены таким образом, чтобы перекрыть низкие орбитальные траектории и территорию порта после второго предупреждения. Нулевыми были и шансы угнать спускаемый аппарат, а затем перед посадкой сослаться на незнание кодов. Его просто собьют в воздухе.

Джон Грамматик вздохнул. На лбу выступил пот.

Похоже, ему придётся пойти на безумную импровизацию, которая пришла в голову раньше.

Тео Лусулк превратился в армейского офицера Эдариса Клюта, занимавшегося вопросам репатриации. Когда “Гелион” оказался в тени планеты и наступила ночь, Клют поднялся на борт большого транспорта и мрачно и степенно встал в своей траурной форме рядом с другими, такими же, офицерами вдоль рядов саркофагов. Зазвучали фанфары.

Поднимаясь на раскалённом синем пламени из форсунок, корабль оторвался от палубы и вылетел в космос.

Дружный протяжный рёв шести огромных военных рогов древних боевых королей разнёсся по взволнованному Цивитасу. Их изготовили из бивней вымерших зверей, которые когда-то тянули в битву гигантские колесницы авангардов армий Конора и его предшественников. Теперь они размещались на минаретах укреплённых башен вокруг Марсовой площади и гигантской стены Крепости.

Как только хриплый рёв смолк, увядая, словно мычание чудовищного быка или обледеневшего древнего слона из мифов, резко ударили фанфары XIII-го — восемьсот серебряных труб и столько же карниксов — вознося звуки яркой триумфальной радости.

В полном властном боевом облачении, похожий на золотого и лазурного полубога, Жиллиман стоял на платформе колоссальной Арки Титаникус, “Вратах Титана”, которые служили северным входом на Марсову площадь. Это были врата-столпы столь огромные, что под ними могли пройти, не нагибаясь даже самые большие военные машины Коллегии Титаника, что и произошло дважды этим утром.

В честь сегодняшнего события Врата Титана были украшены цветами XIII-го легиона, обрамлены с обеих сторон свисавшими знамёнами легионов Титанов и различных армейских полков, вместе со штандартами V, VI, VII, X, XVIII и XIX Легионес Астартес.

Жиллиман глубоко вздохнул, проигнорировав ноющую боль от раны в спине и спазм в зарубцевавшихся лёгких. Отсюда открывался вид на площадь в девятьсот гектаров, вымощенную полированным лазуритом и мрамором из Калутских карьеров. Он видел Авеню Героев — центральную магистраль Цивитас. Только одну тысячную часть её тротуаров покрывала гравировка из имён павших. Авеню тянулась на север к мощной наклонной стене Эгиды, окружавшей Каструм. Над величественным похожим на утёс валом сурово возвышались башни и залы Крепости Геры, на фоне которой огромные Резиденция, Агизельские казармы и Верховный Сенат выглядели всего лишь игрушками у подножия Цитадели Легиона. Крепость и окружавшие её здания верховного Каструма называли Палеополисом или “Старым городом”. За ним вдали пронзали небеса пики гор Короны Геры, обычно призрачно-синие в это время года, но теперь тёмно-зелёные из-за Шторма.