– Дай-ка попробую угадать, – произносит она вслух. – Она ведь больше других поддерживала предложение отца по модификации Аккордов Крика Ярости. Как она умерла?

– Весьма своевременное самоубийство. Кающиеся полагают, что это одержимость. Возможно, это были масруры, но до сих пор они не взяли на себя ответственность. Мы продолжаем расследование. Отец даже связался с Соборностью: сянь-ку пришлют кого-то, чтобы разобраться. Голосование по Аккордам состоится через три дня. За победу необходимо заплатить. Абу Нувасу это известно, следовательно, ты, дорогая сестра, должна постараться изо всех сил, чтобы сделать его счастливым.

– Удивительно, что отец решил доверить это дело мне. – Любовнице монстров.

– Господин Нувас лично просил у отца разрешения ухаживать за тобой. Кроме того, ходят слухи, что его пристрастия… несколько необычны. В любом случае, мне будет некогда – я должна присматривать за агентом Соборности. Скучнейшее занятие, но кто-то должен взять это на себя. Так что остальное за тобой.

– Как удобно. Тебе он доверяет, а меня продает купцу, словно гогола из пустыни.

Так было не всегда. Ей вспоминается шипящая сковорода, пышущий в лицо жар и мягкие руки отца на плечах. «Ну же, Тава, попробуй, что ты приготовила. Если считаешь нужным, добавь немного майорана. Пища должна иметь содержание».

– Дорогая сестра, я ведь стараюсь тебе помочь. Отец мягкосердечен, но он не забыл твоего поведения. Я предлагаю тебе возможность показать ему, на что ты способна.

Дуни берет Таваддуд за руку. Кольца джинна на её пальцах холодят кожу.

– И дело не только в тебе, Таваддуд. Ты говорила о Бану Сасан. Если голосование будет в нашу пользу, у нас появится возможность изменить положение вещей, улучшить жизнь всех жителей Сирра. Если только ты мне поможешь.

Взгляд Дуни искренний, каким он обычно бывал, когда она пыталась уговорить Таваддуд убежать на поиски счастья или спрятаться от джинна Херимона.

– Обещания? Я думала, ты попытаешься добиться своего угрозами, – спокойно произносит Таваддуд.

– Хорошо же, – отвечает Дуни. – Возможно, есть ещё кое-что, о чём отец должен знать.

Таваддуд зажмуривается от пульсирующей боли в висках. Это Аун наказывает меня за Вейраца и Аксолотля. Наверное, я это заслужила. Может, отец снова посмотрит мне в глаза.

– Прекрасно, – медленно произносит она. Таваддуд чувствует себя замёрзшей и слабой. – Будем надеяться, что я для него достаточно необычна.

– Чудесно! – Дуни вскакивает и хлопает в ладоши. Украшения и кольца джинна громко позвякивают. – Не хмурься. Это будет забавно!

Она оглядывает Таваддуд с головы до ног и качает головой.

– Но сначала мы должны что-нибудь сделать с твоими волосами.

Янерешительно вхожу в каюту. Если уж корабль испытывает тревогу, значит, Миели действительно в плохом настроении, а я слишком устал, чтобы выдержать бой с оортианским воином.

Мне не приходится тратить время на поиски. Она парит в центре каюты. Глаза закрыты, смуглое овальное лицо озарено свечами, похожее на тогу платье окутывает её тело, словно кокон гусеницу.

– Миели, нам надо поговорить, – начинаю я.

Ответа нет.

Я подтягиваюсь на продольной оси каюты и заглядываю ей в лицо. Веки не дрожат, и она почти не дышит. Чудесно. Наверное, она погружена в какой-то оортианский транс. Это понятно: поживите на одних ягодах в пустотелой комете, освещённой искусственным солнцем, и у вас тоже появятся галлюцинации.

– Это важно. Я хочу поговорить с Пеллегрини.

Или она погрузилась в боевую сосредоточенность? Однажды я сумел выдернуть её из подобного состояния, воспользовавшись биотической связью, но для этого мне пришлось проткнуть ладонь сапфировым осколком. Повторять этот опыт мне совсем не хочется, кроме того, связи больше нет. Я щёлкаю пальцами перед её лицом. Потом трогаю за плечо.

– «Перхонен», с ней всё в порядке? – спрашиваю я у корабля.

Но и корабль тоже не отвечает.

– Миели, это не смешно.

Она начинает смеяться – негромко и мелодично. А потом открывает глаза, и на её лице появляется змеиная улыбка.

– Ещё как смешно, – возражает Пеллегрини.

В голове у меня открывается и закрывается дверь тюрьмы. Но не «Дилеммы», а другой тюрьмы, из далёкого прошлого. Возможно, было бы лучше, если бы я там и остался.

– Привет, Жозефина, – говорю я.

– Ты ни разу меня не позвал, – заявляет она. – Я оскорблена.

– Ну, на Марсе мне показалось, что у тебя мало времени, – отвечаю я.

В прищуренных глазах появляется опасный блеск. Наверное, не слишком разумно напоминать ей о нашей последней встрече, когда из-за меня власти Ублиетта вышвырнули её с планеты. Хотя, с другой стороны, может, это и к лучшему.

– Жозефина Пеллегрини, – произношу я её имя.

С ним, безусловно, связаны какие-то воспоминания, но и они остались за закрытой дверью. Это и неудивительно: вероятнее всего, она сама тщательно отредактировала мою память. Для Основателей Соборности подобные фокусы в порядке вещей.

– Так ты всё понял, – говорит она.

– Почему ты мне не сказала?

– О, только ради твоего же блага, мой милый, – заверяет она. – Ты уже пару столетий бегаешь от меня. Я не хотела тебя расстраивать. – Она трогает средний палец левой руки, словно поправляет кольцо. – А знаешь, что происходит, когда пытаешься убежать от своей судьбы?

– Что же?

Она наклоняется ближе.

– Ты теряешь себя. Ты становишься мелким воришкой, сорокой, которая бросается на блестящие побрякушки. Тебе нужна я, чтобы ты стал чем-то бо́льшим.

Гладкой прохладной рукой она прикасается к моему лицу.

– Я дала тебе шанс вернуть самого себя. Ты не сумел им воспользоваться. Ты до сих пор остаешься ничтожеством, годным только на игры с оружием. Я считала, что ты мог бы стать семенем для чего-то грандиозного. Я ошиблась. – Её взгляд становится жёстким. – Ты не Жан ле Фламбер.

Мне больно это слышать, но я не подаю виду. Она по-прежнему говорит ласково, но в глазах загораются искры неподдельного гнева.

Хорошо.

Я отмахиваюсь от её руки.

– Значит, нас таких двое, – заявляю я. – Потому что я полагаю, ты не Жозефина Пеллегрини. Ты просто гогол. Да, наверное, из старейшей ветви. Но не Прайм. Ты никогда не послала бы свою важную составляющую ради такой работы. Ты просто незначительный гогол Основателя. Я хочу говорить с Праймом.

– Какие у тебя основания считать, что ты этого достоин?

– Ты хочешь похитить у Матчека Чена фрагмент Вспышки, а я знаю, как это сделать. И я хочу изменить условия сделки.

Она смеётся.

– О Жан! В прошлый раз ты потерпел неудачу. Всё, на что ты был способен, – ой, даже не знаю, как сказать, – когнитивные конструкции, украденные у зоку и у нас. Трюки с солнцедобывающими машинами. Превосходная маскировка. И всё равно ты был ребёнком по сравнению с ним, с Отцом Драконов. И ты ещё говоришь, что знаешь, как это сделать теперь? Ах, мой милый, мой маленький принц, это просто смешно.

– Ещё смешнее будет наблюдать, как тебя сожрут другие Основатели. Это будут василевы и сянь-ку, верно? Они всегда тебя ненавидели. И тебе необходимо оружие против них. Только поэтому ты меня и вытащила.

Её глаза словно две зелёные жемчужины, холодные и твёрдые. Я набираю полную грудь воздуха. Почти у цели. Только бы не забыть, что она способна читать по крайней мере поверхностные мои мысли. Есть способ их скрыть. Ассоциативное мышление. Жемчужины и планеты, глаза и тигры. Она хмурится. Надо её отвлечь.

– Мне и впрямь интересно, как они сумели меня поймать, если я был настолько хорошо подготовлен, – говорю я. – А ты случайно не имела к этому отношения, моя дорогая?

Она встаёт прямо передо мной. Губы сжимаются в тонкую линию. Грудь поднимается и опускается резкими толчками. Она даже расправляет крылья Миели, и они вспыхивают в лучах свечей двумя гигантскими языками пламени.