И, тут-то, за меня взялись основательно. Группа медицинского персонала, которая обязалась быть мне сиделками в послеоперационный период, приступила к разъяснению и обучению правильного поведения в этот отрезок времени. Я ощутила себя снова в школе, сидящей на самых скучных уроках. И главное, ведь, что не сбежишь.
Меня инструктировали: как следует кашлять, учили приемам глубокого дыхания, показывали, как применять прижатую к груди подушку, помогающую правильно дышать и унимать грудные приступы, обучали упражнениям, которые надо выполнять уже в послеоперационной палате, а также правильному дыханию с помощью не только мышц грудной клетки, но и диафрагмы. Но, это еще была малая часть из того, что мне приходилось терпеть. Помимо всего, я теперь существовала по новому графику приема диетической пищи и лекарств, которые увеличились, чуть ли, не в три раза. Так, что мой бедный желудочек вынужден был выполнять функцию внутриутробного склада для медикаментов.
Мне же хотелось столько запретного: шампанского, сливок, клубники, мандаринов, кофе гляссе, поджаренного зефира и молока с топленым печеньем, перчика чили, меда. Да и вообще делать — что хочу, когда хочу и в тех местах, где пожелаю.
Так, в один из дней, когда меня в очередной раз запрягли обниматься с тренировочной подушкой, я не выдержала. Решила: пусть все катится к чертям! Вскочила. Откинула эту обузу от себя подальше. И скинув с ног тапки, на носочках стала вращаться по периметру зала, повторяя танцевальные движения «Сальсы», которые подсмотрела из роликов на «Ютьюбе». Вот смеху-то было! Потому что, покрутившись тут, я пришла к выводу: а площади-то маловато, чтобы, как следует зажечь, да и зрителей негусто. Не раздумывая, сразу переместилась в коридор и вдобавок, стала напевать, да прищелкивать пальцами в такт телодвижениям.
Вот здесь-то и началась масштабная эпидемия, переросшая в настоящий флэшмоб.
Танцевали — все! Народ подтянулся поглазеть у кого очередной заскок, но втянулся по полной программе. Таким вирусом мне было приятно себя ощущать! Подключились пациенты из соседних палат: девочка двумя годами младше меня, с ишемической болезнью сердца, поставила на повторное проигрывание рингтон — «Shakira — Whenever, Wherever». Таким образом, мне больше не требовалось использовать голосовые связки. И я полностью погрузилась в свои па: двигала бедрами, махала руками и крутилась по проходу. В этот момент присоединился пацан с дефектом в перегородке, пару подростков с пролапсом митрального клапана, медсестры из дежурки, мои мучители и даже задиристый дедушка после инфаркта миокарда, в сторонке размахивал в такт музыке костылем.
В общем, картина такая: кто может, отчеканивает вместе со мной, кто не может, около стенки хлопает в ладошки. Отлынивающих нет!
Я счастлива так, как будто, только что в подарок получила весь мир. Но в нем кое-кого не хватает… Действительно, и нужно-то совсем немного — человек. Именно тот, который запал в душу. И я иду за ним.
Уплывая в танце, сквозь лица, смазанные стеной, я вихревым столбом пронеслась до кабинета — доктора И.
Раскинула руки и, кружась вокруг собственной оси, навострила лыжи к нему.
Но, не тут-то было. Когда из берлоги с табличкой «главный» — вылез медведь.
— Что здесь происходит?! — крякнул он, оглядев меня, а потом и остальных нарушителей спокойствия.
Медперсонал — притих. Но остальным-то терять нечего, кроме, как больничной койки, а мне и подавно.
Я прислонила палец к губам и шикнула на него. Подбородок у него упал в шейную выемку, там и остался.
Я отвернулась. И сунулась в нужную дверь, а когда мыс стопы зацепил край двери — толкнула. Дрейфующей походкой вплыла в кабинет с вытянутой рукой в жесте-вызове, слегка поманивая пальцем. Мол: вставай, вставай!
Он так и сделал: пошел на встречу.
Я улыбнулась ему: интересно, помнит ли он еще тот день?
Закинула руку на его плечо и летящими шагами обвила партнера, вытанцевав вокруг.
— Эй, дитя, успокойся! — подал он голос.
Я надула губы, сложила их в букву «о» и выдула:
— О-ш-и-б-а-е-т-е-с-ь!
Следом, толкнув его бедром, объявила:
— Я давно взрослая.
Он улыбнулся уголками губ и, испытующе прищурившись, заглянул мне в глаза.
— М-м. Вечности не хватит, чтобы ты повзрослела.
Хотела высказаться, но он взял меня за руку и сжал, переплетя мои пальцы со своими — раскрутил. Я зашлась смехом.
Из коридора нарисовался главный блюститель порядка. Ни кто иной, как — главврач.
— Это чистая провокация! — импровизированно оправдался доктор И.
На что каменное лицо, хмыкнув, ответило:
— Чтоб через пять минут все по кроватям были!
Итан Миллер кивнул, после его ухода покосился на меня:
— Зачинщица?
Я покачала головой.
— И что же ты вытворяешь, неугомонное создание?!
— Живу! — отозвалась я.
С каждой минутой во мне крепло чувство собственности. И я подумала — с какой скоростью я должна жить, чтобы создать немного новых воспоминаний? По крайней мере, чтобы почувствовать, что в этой жизни я хоть что-то успела сделать, чтобы дотянуться до счастья и разделить его с дорогими сердцу людьми. Мне казалось, я всегда буду непоколебимой, но что-то случилось. Начала мечтать о вещах, которые мне никогда не будут принадлежать, и нашла своё счастье в том, чем никогда не смогу обладать.
Но когда, кажется, что ты в тупике, невозможно дышать, и нет выхода, в конце пути всегда есть просвет. Мы просто не замечаем очевидности.
Любить — значит, жить в аду и сгорать каждый день, как пламенная свеча, охваченная огнем маленькой спички.
Пусть, даже это, так называемая — безответная любовь.
* * *
Сестра лежала поперек больничной койки, сучила ногами и вырисовывала пальцем ромбики на пододеяльнике. Я же, приковав себя к книге, с интересом пожирала глазами бестселлер прославленной ирландки Сесилии Ахерн — «P.S. Я люблю тебя», когда услышала:
— Он тебе нравится?
Я подняла на неё взгляд:
— Кто?
— Нейл!
Я перевернула страницу:
— С чего бы?
Она перспективно скосила глаза на тумбочку, где красовался букет.
Повода скрытничать не было, я сразу ответила:
— Обычный знак внимания… больному.
Она насупилась, выдав:
— Жестоко… я-то подумала, что вы… После того, как оказалось, что он и ты… — Она глубоко задумалась.
— Мы, что?! Пациенты одной больницы? Не смеши меня, ладно?
Она ненадолго умолкла, пока подползала по-черепашьи ближе ко мне, сидящей с подтянутыми к груди коленями. И приткнувшись к ним подбородком, невинно проговорила:
— Значит, не нравится?! Совсем? Даже, ни капельки?
В этот момент, я провела подушечкой пальца по краю страницы, словно отмечая, что добралась до двадцать второй главы.
— Ну, может… — сказала я уклончиво, подумав: как друг.
— Тогда, как на счет того, чтобы с ним встречаться?
— Встречаться?! — я прекратила чтение и рассмеялась. — Если бы! У меня нет уже времени, чтобы играть по правилам, ведь так? Переспать — возможно.
— Серьезно? — её сапфировые глаза изменились до темного синего оттенка. — Хочешь, я пойду, обсужу это с ним?
«Вот это да!» — подумала я, вложила закладку и сомкнула книгу. Она явно получает огромное удовольствие от нашего разговора, а я ей подыгрываю.
— Хочешь, я позвоню директору твоей школы и скажу: «у Алины М., ученицы десятого класса, роман с учителем по театральному мастерству?!».
Она хмыкнула:
— Нет такого! — И тут же взялась за мою личность: — А хочешь, я скажу твоему доктору, что ты прячешь таблетки под подушку, а потом спускаешь в унитаз?!
— Хорошая мысль! — Я прямо воодушевилась, ей богу. В голову столько всего завалилось: — Хочешь, я не буду умирать? Останусь старой девой, перееду к тебе и буду терроризировать твоего супруга. В очередной раз, талдыча о том, что он забыл: закрутить крышку от зубной пасты, заплатить вовремя по кредитке, о вашей годовщине свадьбы, о твоем повышении на работе, о запланированном отпуске. За то, что не помог с выбором гномиков для лужайки и не заплатил садовнику, чтоб тот подкорректировал ваш газончик, за то, что пропускает родительские собрания, опаздывает на матчи вашего сына и пропускает балетные тренировки вашей дочери, за то, что не заметил, как выросли ваши дети. И за то, что запретил дочери целоваться и назначил ей комендантский час, а сам прыгал, как заяц, когда сын первый раз поцеловал девушку и пришел к нему на откровенный разговор. Ну, как?