6.2.71. Засиделась жена Ден. Евгения Мих. Со следами жизни, симпатичная. Инженер по звуку в кино. Поправила резинку у проигрывателя, стало хорошо играть.
7.2 71. «Я потеряла жизни нить и не могу ее найтить». Всю неделю болит голова. В 70 годов лучше бы не менять образ жизни. А может, я и не права. Надо подумать обо всем понемножку.
В понедельник в «Малыше» худсовет постановил бороться общими силами с Мавриной. Предложение Дехтерева поддержали и Рогов, Никольский, Ермолаев — в одиночку не справиться. Причина — «Лукоморье», так всем не понравившееся. Во вторник Юрочка мне позвонил, зашел за книжками и все рассказывал. Срочно послала Сидорову «Лукоморье», вслед письмо. Анимаиса устроила рецензию, в издательстве заказали профессора. В понедельник он написал, Анимаиса отвезла — шик! блеск! красота! Ай да Алик, ай да профессор! Приняли в издательстве хорошо, обещали напечатать на неделе.
Вчера все же написала «Зиму» — первая картинка за всю зиму и осень в Москве. Получилось хорошо! Что я делала 4 месяца? Сначала рисовала буклет для Лейпцига — месяц, и напрасно — напечатали плохо. Потом писала тексты сказок. Еще не послала в «Сов. Россию», жду, не возьмет ли «Детгиз», мне с ним привычнее работать. Сделала макет «Чудес» для Либет. Все движется очень медленно. А мне все равно, работать или не работать, все равно тяжело. Болит голова, если не съем 3-х ноксиронов. А где их взять?
11.2.71. Бродский поздравлял с выходом «Салтана». Прислал листки, очень плохие.
12.2.71. Затеяли с Ганкиной мою выставку для того, чтобы издать хорошо каталог в «Сов. Худ.», выставки-то и не надо, куда как хорошо бы было один каталог. Чтобы навязать себе какие-нибудь заботы, а то их совсем нет, кроме никчемных хлопот. Согласилась и в Нижнем, и в Перми, и в Германии делать выставки. Да еще сама предложила в Пушкинском музее — Пушкинскую выставку.
Пишу Павлову слободу с собаками. Американцы второй раз побывали на Луне. Чудеса более невероятные, чем в сказках, но мало приятные.
14.2.71. Поехали смотреть якобы дачу в Троицком. Хотелось посмотреть церковку XVI века, около которой когда-то жили.
15.2.71. Приходил А. П. Рогов с неизменным настырным желанием как можно больше всего увидеть. Рассказал про Полхов-Майдан, как очень богато и пьяно живут. Он высчитал, чуть ли не 500 р. в месяц. Подарил ложечку чудно раскрашенную. Сидел часа 2. Я утомилась, а Н.В. разозлился. В Городце считают, что я туда приезжала с Глазуновым. В какие нелепые комбинации я попадаю. В «Известиях» все не появляется статья Сидорова.
«Таланту нужно сочувствие, ему нужно, чтоб его понимали, а ты увидишь, какие лица обступят тебя, когда ты хоть немного достигнешь цели. Они будут ставить ни во что и с презрением смотреть на то, что в тебе выработалось тяжким трудом, лишениями, голодом, бессонными ночами… Ты будешь один, а их много; они тебя истерзают булавками…» Достоевский. «Неточка Незванова», слова скрипача.
18.2.71. Билет такой: «По Индии». В Доме Дружбы — Аралова, Асламазян, Миронова. Неузнаваемый седой барбос — Хемингуэй — Горяев в президиуме. Рядом в дверях — Ирина Сокольникова. «Вот видали?» — и хотела тащить из сумки «Московский художник» со статьей об ее картине — «Крупская», кажется. Вид у нее жалкий, но платье по моде золотистое. «Он был очень жесток ко мне, но я его любила. Не мог одного моего парня переносить, оскорблял его, прогонял. А теперь у новой тетки трое детей, всех тянет. Она у него была уже давно. Мы 5 лет разводились. Он меня ненавидит. Нет, замуж я еще раз не вышла, я его любила». Наконец кончились речи, через пестроту стен добралась до Мироновой, отдала ей цветы (6 тюльпанов за 6 рублей). На несколько минут задержал меня Горяев. Любезный, светский. Как же он делает Достоевского? Пока я ходила по выставке, Анимаиса съездила в редакцию «В мире книг», отдала «Лукоморье», с тем чтобы они позвонили Лидину и попросили дать рецензию.
19.2.71. И вот что из этого получилось. Лидин отказался и «двумя словами» уничтожил книжку. После чего редактор позвонил Рачеву и тот обругал еще раз. После чего они заявили, что книжка им не нравится, это — формализм. Неудачно все вышло. Снег идет неудержимо.
20.2.71. Написала хорошую зиму с голубыми тенями. А вечером звезды. Дорошу очень плохо.
22.2.71. Блины. Принесла Анимаиса миноги — что-то рвотное. Пистунова читала по телефону статью Саши о Городце и пр. в их журнал. Что-то очень поэтическое и космическое, хоть святых вон неси. Но с жаром молодости и с проницательностью очень симпатичной. Он понял, что избушка на курьих ножках в «Лукоморье» — это первый снег, а баба Яга в ступе — весна. А я уж и забыла про это. Эта точность слов, разгадка моих ребусов даже трогательна. Не хочет, чтобы я ему звонила. Стесняется. Еще она сказала, что ей заказали статью про Маврину в «Правду». Но вообще-то много врет, а где — не поймешь.
23.2.71. Выезд на Льве к Гунсту смотреть икону. Икона «Сошествие во Ад» так себе, сильно зареставрирована и опять вздувается. Не показалась. Сам Гунст, толстый, с жесткими руками, в парижской куртке из пластика, был любезен и хорош. Показывал нам свои коллекции с удовольствием. У него все в идеальной чистоте — столовая, спальня, кабинет. Судейкин с поэтом под деревьями и нимфами — сомовская тема, но кладка масляной краски более рыхлая. Рокотов — в идеальном состоянии, пожилая дама. Висит моя знаменитая ню с раздвоенной прической и его портрет — не выбросил, несмотря на то, что я ему не польстила, ценит даже больше, чем портрет, сделанный Бебутовой масляной краской. Портрет ее безразлично непохоже приличный, а на стене в кабинете висят хорошие ранние пейзажи П. Кузнецова. Врубель — портрет карандашный — сразу скажешь: Врубель. Это про один, про два других не хочется этого сказать. Но самое неожиданное и очень интересное, несмотря на очень мелкоскопичную гуашную технику — гуашь Рябушкина «Коронация». Сделана так: красный верх (с окном посередине), красный низ — ступени. Оставлено, незакрашено красным — горностаевые мантии и фигуры, лица же сделаны по иконному на красном. Сапунова он собрал порядочно, с костюмами и две картинки с «маркизами». Дом новый, плохой, без номера, нашли не сразу, а переулок, несмотря на новую застройку, очень красив из-за горок. Получаются пейзажи — то, чего у нас, на Усиевича нет как нет. Вычитываю нужное из «Русской речи» № 3, 1971.
27.2.71. Вечером был С. Львов. Много, подробно, отшлифованно, с интонациями рассказывал, не очень утомительно. Принес свою статью. Подарила ему книжки, фломастер. Погулять вечером не удалось.
1.3.71. Была Либет. Кой до чего договорились, но когда же я буду делать — голову не опустить! Анимаиса приехала из Ленинграда. Каплан болен. В «Известиях» теперь распоряжается Пенкин, а Федин в стороне. Статью Горленко приняли в «Детскую литературу».
5.3.71. Бабские торжества. Вспомнила меня Ольга из Нижнего, но это уж очень далеко, и я даже боюсь близости. Читала Потебню о «Слове» — хорошо он пишет и хорошо рассуждает. 100 лет назад. Где-то он ошибся в инициалах в своей цитате, в журнале дают отдельную страницу, где он кается в этой ошибке. Набрано жирным 30-м кеглем! Внимательно и аккуратно жили!
Сидела у меня вечером Л. Лось, слушали новые пластинки. Она плакала, вспоминая, наверное, свое счастье с Игорем. Теперь жизнь заполнена озорным ребенком кавказского происхождения и, по-видимому, нелюбимым и мало зарабатывающим мужем. Подарила мне два больших офорта — хороши в общем плане, но своего пока еще нет. Куда мне такие большие положить? Когда она ушла, я пожалела, что мало ее одарила. Лицо по-прежнему ангельское, но сама несколько подюжела.
8.3.71. Бабий день. Звонил Дорош. Мы очень обрадовались и ликовали, говорили «по душам». Складно, видно, дело на лад идет.
12.3.71. Ездили на импрессионистов. Лев достал билеты. Но было так душно, что как следует поглядеть не удалось. По-прежнему те же любимые: Боннар — синее море, разглядела поближе, влюбилась, мальчик Мане, Сислей с зеленой водой. Увидала Берту Моризо. Портрет — очаровательно нежный, на полутонах, большая удача. Остальное хлам. Внизу лубок — для глаз приятно и весело, но останавливаться уже нет сил. А вся стенка в целом — что-то очень светлое, детское, если бы не заезженное слово — лучезарное. Светлее, нежнее даже французской живописи.
