Я счастлива с Жо и за все эти годы ни разу даже и не поглядела ни на какого другого мужчину… Вот только сказать, чтобы я хоть когда-нибудь распоряжалась своей жизнью, – этого тоже сроду не бывало.
Возвращаясь в лавку и пересекая площадь Героев, я внезапно слышу свое имя. Это двойняшки – они пьют кофе и заполняют лотерейные карточки. Сыграй хоть разок, умоляет меня Франсуаза, ты же не собираешься всю оставшуюся жизнь торговать галантереей! Почему бы и нет, мне нравится моя лавка, отвечаю я. И тебе больше совсем-совсем ничего не хочется? – подключается Даниель. Ну пожалуйста, пожалуйста, сыграй! Вздыхаю, подхожу к табачному киоску и прошу продавца дать мне карточку. Какую? А какие есть? «Лото» и «Евро-миллионы» – так какую вам? Понятия не имею. Тогда берите «Евро-миллионы», советует киоскер, там в пятницу разыгрывается большая сумма. Карточка стоит два евро, я протягиваю монетку. Прошу включить автоматику, генератор случайных чисел выбирает для меня цифры и звездочки, заполняются необходимые три строчки, и я получаю готовый билет. Сестры аплодируют.
– Наконец! Наконец-то наша милая Жо увидит ночью радужные сны! Прямо сегодня.
–
Я очень плохо спала.
Жо всю ночь промучился. Его тошнило, рвало, у него был понос… А до того несколько дней подряд он – это мой-то муж, который никогда ни на что не жалуется! – ныл, что у него все тело ломит, ни сесть, ни встать, и знобит постоянно. Он и правда все время дрожит и ежится, и вовсе не оттого, что я кладу прохладную руку на его пылающий лоб, и не оттого, что растираю ему скипидарной мазью грудь, чтобы хоть немножко унять кашель, который его душит, и уж тем более не оттого, что напеваю детские песенки, стараясь его успокоить.
Ничего не помогало. Вызвала врача. Пришел, поставил диагноз.
Вероятнее всего, сказал врач, это грипп A/H1N1 – свиной, значит, тот самый подлый убийца…
Странно, ведь они там у себя на заводе принимают все меры предосторожности: «обязательное ношение маски, водно-спиртовой гель, регулярное проветривание цехов, запрет на рукопожатия и поцелуи». И на анальный секс, со смехом прибавлял Жо пару дней назад – понятно, до того, как его самого окончательно скрутило.
Доктор Карон прописал ему постельный режим, полный покой и противовирусное – осельтамивир (аналог пресловутого тамифлю). С вас двадцать восемь евро, мамам Гербетт.
Утром Жо все же заснул, и я, хотя у него совершенно не было аппетита, сбегала к Франсуа Тьерри за его любимыми масляными круассанами, а на тумбочку у кровати поставила термос с кофе. Так, на всякий случай…
Посидела рядом, посмотрела на него спящего.
Муж шумно дышал, капли пота, выступавшие у него на висках, стекали по щекам и беззвучно скатывались на грудь, а там высыхали. Я заметила новые складки у него на лбу, новые крохотные морщинки вокруг рта, заметила, что кожа на шее – как раз в том месте, куда он любил, чтобы я его целовала еще тогда, в самом начале, – начинает обвисать… Я увидела на его лице все прожитые нами вместе годы и увидела время, которое отдаляет нас от наших грез и приближает к безмолвию. Он вдруг показался мне таким красивым – мой Жо, похожий во сне на больного ребенка, и собственная ложь – вдруг так понравилась… И я подумала, что если бы сейчас передо мной появился самый красивый на свете, самый ласковый, в общем, самый-самый мужчина, я бы не пошевелилась, не встала бы с места, не пошла бы за ним, да какое там – я бы ему даже не улыбнулась.
Конечно, я осталась бы здесь – потому что необходима Жо, а любая женщина нуждается в том, чтобы чувствовать себя необходимой, и я тоже.
Зато самый красивый на свете, самый ласковый, в общем, самый-самый мужчина, он ни в ком и ни в чем не нуждается, ведь весь мир и так принадлежит ему. А чего, спрашивается, ему может недоставать, когда у него есть красота и есть неутолимый голод всех женщин, только и мечтающих им полакомиться? Правда, в конце концов они сожрут его с потрохами, а хорошо обглоданные, белые и блестящие косточки выбросят на свалку своего тщеславия…
Позже, отойдя от изголовья моего больного, я позвонила Франсуазе и попросила приклеить на витрину галантерейной лавки записку: «Закрыто на два дня по случаю гриппа». А потом сообщила и читательницам моего блога, что муж сильно заболел, поэтому лавочку на пару дней придется закрыть.
И за час получила сотню мейлов…
Авторы одних писем предлагали заменять меня в лавке до тех пор, пока Жо полностью не выздоровеет; авторы других интересовались размерами страдальца, чтобы немедленно начать вязать для него теплые свитера, варежки и шапки; авторы третьих спрашивали, не принести ли нам одеял, кто-то еще – не надо ли помочь по хозяйству, или на кухне, или хотя бы просто побыть рядом, поговорить – без дружеской поддержки в такой ситуации нелегко выстоять…
Просто невероятно: блог словно открыл шлюзы, и ко мне просто-таки хлынула глубоко упрятанная, где-то до тех пор таившаяся, забытая доброжелательность. Как будто благодаря моим рассказам о витых шнурах, продержках и сутаже между нами образовалась очень прочная связь, сложилось невидимое содружество женщин, которые заново открыли для себя удовольствие от шитья, от рукоделия. И одиночество уступило место радости внезапного открытия: мы – одна семья.
Кто-то позвонил в дверь.
Это оказалась женщина, живущая неподалеку, прелестная сухая веточка типа актрисы Мадлен Рено. Она принесла тальятелле, итальянскую домашнюю лапшу. Я закашлялась. Я задыхалась в этом потоке неожиданного участия. Я не привыкла, чтобы мне что-то давали, когда я ни о чем не просила. У меня горло перехватило, я не могла говорить. А сухая веточка, ласково улыбаясь, объясняла: я сделала к ним соус из шпината с творогом – вам ведь нужны силы, Жо, а в пасте с таким соусом есть и крахмал, и железо… Я пробормотала какие-то слова благодарности и залилась слезами. Неудержимыми.
–
Я зашла навестить папу.
Выяснив, кто я такая, папа осведомился, как поживает мама. Я сказала, что она сейчас ходит по магазинам и заглянет к нему попозже. Надеюсь, твоя мама принесет мне газету, сказал он, и еще пену для бритья, а то у меня совсем не осталось.
Когда я в сотый раз рассказала ему про свою галантерейную лавку, он в сотый раз спросил, я ли ее хозяйка, и, услышав, что да, я, преисполнился гордости и долго не мог опомниться. Он не уставал восторгаться: «Галантерейная лавка Жо, бывший торговый дом мадам Пийяр!» Галантерейная лавка, Жо, – и твое имя на вывеске! Нет, Жо, ты представляешь! Я так доволен, так за тебя рад! – повторял он. А потом поднял голову и взглянул на меня: вы кто такая?
Кто я такая. Шесть минут истекли…
А мой Жо уже чувствовал себя получше. Осельтамивир, покой, домашняя лапша со шпинатом и творогом и мои детские песенки победили-таки грипп-убийцу. Муж еще несколько дней посидел дома бездельничая, потом начал потихоньку что-то мастерить, а в тот вечер, когда он открыл банку безалкогольного пива и включил телевизор, я поняла, что Жо совершенно здоров. Жизнь снова вошла в прежнее русло, снова потекла спокойно, ее снова можно было приручить…
В следующие дни лавка не знала отбоя от покупателей, а блог насчитывал больше пяти тысяч посещений в день. Впервые за двадцать лет у меня кончились запасы многих товаров: казеиновые, галалитовые и из поддельной слоновой кости пуговицы, кружевная тесьма и гипюровое кружево, маркеры, алфавиты для вышивания крестиком, но главное – помпоны. Это было самое удивительное, потому что до того мне за целый год ни одного помпона продать не удалось. У меня было полное ощущение, что я оказалась внутри одного из слащавых фильмов Фрэнка Капра[13]. Что ж, теперь могу вам сказать со знанием дела: иногда сладкое тесто, из которого лепят эти фильмы, бывает очень вкусным.
