Я точно знал, что на меня таращатся, для этого мне даже не нужно было поднимать глаза. Все вокруг рассматривали меня и подталкивали друг друга локтями. Я считал, что давно уже к такому привык, но оказалось, не совсем.
За девчачьим столом неподалеку тоже шушукались обо мне, это я понял по тому, как они прикрывали рты руками и то и дело бросали на меня взгляды.
Ненавижу, как я ем. Зрелище и в самом деле не для слабонервных. Чтобы поправить волчью пасть, в два года мне сделали операцию, а потом еще одну, в четыре, но у меня до сих пор дыра в нёбе. И хотя несколько лет назад мне вроде бы выровняли челюсти, жевать мне приходится передними зубами. Долгое время я даже не осознавал, как это выглядит со стороны, но как-то раз, на чьем-то дне рождения, один из гостей сказал маме именинника, что не хочет сидеть со мной рядом, потому что у меня изо рта во все стороны летят крошки. Само собой, этот мальчик не хотел меня обидеть, но потом ему все равно досталось, и вечером его мама звонила моей и извинялась. Когда я вернулся со дня рождения домой, я подошел к зеркалу в ванной и начал жевать крекер, чтобы посмотреть, как я ем. Тот парень был прав. Я ем, как черепаха – если вы когда-нибудь видели, как едят черепахи. Как доисторическое болотное чудище.
Летний стол
– Привет, тут не занято?
Я поднял глаза и увидел незнакомую девочку. У нее были волнистые каштановые волосы до пояса, а на коричневой футболке красовался фиолетовый пацифик. В руках она держала поднос с едой.
– Э-э… нет, – ответил я.
Она поставила поднос на стол, скинула рюкзак на пол, села напротив меня и принялась за макароны с сыром. И тут же поморщилась:
– Надо было принести с собой бутерброд, как ты.
– Ага, – кивнул я.
– Кстати, меня зовут Джун. А тебя?
– Август.
– Круто, – сказала она.
– Джун! – К нам приблизилась еще одна девочка с подносом. – Ты чего сюда села? Возвращайся к нам.
– У вас там тесно, – ответила ей Джун. – Лучше ты сюда.
Девочка на мгновение смутилась. Я догадался, что они говорят про тот девчачий стол, где обо мне шушукались. Думаю, Джун тоже сначала сидела с ними.
– Ну как хочешь, – сказала девочка и отправилась за тот самый стол.
Джун посмотрела на меня, пожала плечами и улыбнулась, а потом вернулась к своим макаронам.
– Слушай, у нас имена друг к другу подходят, – сказала она.
Я не понял, о чем она, только хлопал глазами.
– Джун – значит июнь, правильно? А ты Август. – Она улыбалась и ждала, когда до меня дойдет.
– Ой, точно, – сказал я.
– Можем сделать свой собственный летний стол, – предложила она. – Только для тех, у кого летние имена. Так, у нас есть еще имена с какими-нибудь летними месяцами?
– Есть Майя.
– Формально май – еще весна, – заметила Джун. – Но если Майя захочет к нам присоединиться, мы можем сделать исключение. – Она говорила так, будто и правда излагала настоящий план. – Есть Джулиан. Это имя, как и Джулия, в честь июля.
Я помолчал, а потом сказал:
– Со мной на английский ходит Росс.
– Да, я знаю Росса, но разве это летнее имя? – спросила она.
– Ну, просто похоже на росу, а она бывает как раз летом.
– А, тогда ладно. – Она кивнула и достала блокнот. – И мисс Петоза тоже может тут сидеть. Ее имя похоже на «петунью» и «розу», а это летние цветы.
– Она у меня классный руководитель, – сказал я.
– А у меня ведет математику. – Джун скорчила рожу.
Она записала имена на предпоследней страничке блокнота.
– Ну, кто еще?
К концу обеда мы составили целый список учеников и учителей, которые допускались за наш стол. Большинство имен не были совсем уж летними, но какая-то связь с летом всегда находилась. Я даже придумал, как связать с летом Джека Тота: ведь с его именем можно составить массу летних предложений, например «Джек – тот, кто любит ходить на пляж». И Джун согласилась, что это вполне годится.
– Но если у кого-то нелетнее имя и он захочет с нами сидеть, – сказала она, – мы разрешим ему, если он хороший, ладно?
– Ладно, – кивнул я. – Если хороший, то пусть его хоть по-зимнему зовут!
– Круть! – Она засмеялась и подняла вверх большие пальцы.
Джун была похожа на свое имя. Загорелая, с глазами зелеными, как июньские листья.
От одного до десяти
У мамы есть такая привычка – спрашивать, как я себя чувствую по шкале от одного до десяти. Это началось после операции на челюсти, когда я не мог говорить, потому что челюсть у меня была обмотана проволокой и рот не открывался. Врачи взяли кусочек бедренной кости и вставили в подбородок, чтобы тот выглядел поприличнее, так что у меня болело сразу в нескольких местах. Мама показывала на какую-то из повязок, а я поднимал пальцы, чтобы дать ей знать, сильно болит или не очень. Один – значит, немножко. Десять – очень, очень, очень сильно. Потом, во время обхода, мама говорила врачу, что меня больше всего беспокоит. Иногда у мамы здорово получалось читать мои мысли.
После этого мы стали оценивать по десятибалльной шкале любые болячки. Например, если у меня просто саднило горло, она спрашивала: «Ты как, от одного до десяти?» А я отвечал: «Три», – ну или сколько там было.
Когда уроки первого сентября закончились, я вышел на улицу и увидел маму, которая ждала меня у школы, как и остальные родители и няни. Первое, что она спросила, обняв меня:
– Ну и как? От одного до десяти?
Я пожал плечами.
– Пять. – И, скажу вам, я ее огорошил.
– Ого, – выдохнула она. – Даже лучше, чем я надеялась.
– Мы заберем Вию из школы?
– Ее подвезет мама Миранды. Понести твой рюкзак? – И мы двинулись сквозь толпу. Дети «незаметно», как они думали, показывали на меня своим взрослым.
– Не надо, – сказал я.
Но мама принялась стаскивать с меня рюкзак.
– Он же тяжеленный, Ави!
– Мам! – Я вывернулся от нее и рванул вперед.
Тут раздался голос Джун:
– До завтра, Август!
Она шла в другую сторону.
– Пока, Джун, – помахал я ей.
Как только мы вынырнули из толпы и перешли улицу, мама спросила:
– Кто это, Ави?
– Джун.
– Она учится в твоем классе?
– Мам, я учусь в разных классах. Каждый предмет – это свой класс.
– Она в каком-нибудь из твоих классов?
– Не-а.
Мама ждала, что я еще что-нибудь скажу, но мне совсем не хотелось разговаривать.
– Так как все прошло? Хорошо? – У мамы явно накопился миллион вопросов. – Тебя не обижали? Учителя понравились?
– Ага.
– А те дети, с которыми ты познакомился на прошлой неделе? Как они себя вели?
– Да все нормально. Джек сидел рядом со мной на уроках.
– Это прекрасно, дорогой! А тот мальчик, Джулиан?
Я вспомнил, как Джулиан спрашивал у меня про Дарта Сидиуса. Как будто лет сто назад.
– Тоже нормально, – ответил я.
– А девочка со светлыми волосами, как ее зовут?
– Шарлотта. Мам, я уже сказал, никто меня не оби-жал.
– Хорошо.
Если честно, я не знаю, почему я злился на маму, но я злился ужасно. Пока мы переходили дорогу и шли по Эймсфорт-авеню, мама молчала, но, когда свернули на нашу улицу, она опять стала задавать вопросы:
– А как ты познакомился с Джун, если она не ходит ни в один из твоих классов?
– Мы вместе обедали.
Я начал пинать камешек то одной ногой, то другой: гнал его перед собой по тротуару, как футбольный мяч.
– Кажется, она очень милая, – сказала мама.
– Да.
– И очень хорошенькая.
– Да, знаю. Мы как Красавица и Чудовище.
Я не стал дожидаться маминого ответа. Просто пнул камешек изо всех сил и побежал за ним.
Падаван
Вечером я отрезал свою косичку. Первым заметил папа.
– О, наконец-то, – сказал он. – Мне она никогда не нравилась.
Зато Вия кипятилась и никак не могла успокоиться:
– Ты же растил ее несколько лет! Почему ты ее отстриг?!