— Верно, — сказал Коуди, стараясь внести успокоительную нотку в тон их беседы.

Подняв голову, он бросил взгляд в направлении фургонов, ища глазами Сару, на руки которой он мог бы передать Уну. Он сразу же увидел ее за фургонами.

— Меньше чем через три недели у вас, Уна, будет муж и собственный дом.

Уна смотрела на него во все глаза, потом плечи ее опустились, и она закрыла лицо руками.

— Благодарю тебя, Боже, — прошептала она. — Я так долго ждала… так долго… чтобы услышать, как ты это скажешь. О, Коуди!

Только Сара, Перрин и Мем обращались к нему по имени. Он насторожился. Тут что-то не так.

— Вас ждет не дождется мистер Риддли, — уточнил Коуди, осторожно подбирая слова. — Я знаком с мистером Риддли, он хороший человек.

Уна отняла руки от лица и неотрывно смотрела на него своими бесцветными глазами. Ее тонкие губы прошипели:

— Я тебя предупреждала, хватит игр! Довольно! Я сделала все, о чем ты меня просил, прошла все испытания, которым ты меня подверг. Я наказала эту шлюху и убрала ее. Чего еще ты от меня хочешь? Я вновь и вновь доказываю тебе свою любовь!

У Коуди челюсть отвисла, он смотрел на Уну в крайнем изумлении.

— Не мучай меня разговорами о Нейтане Риддли. Мне нужно знать наши планы. Мне нужно знать, Коуди. Мы уже почти приехали… я больше так не могу. — Задрожав, Уна снова закрыла лицо руками. — Иногда я думаю, что схожу с ума. Вот что ты со мной делаешь. Ты толкаешь меня на край бездны своими бесконечными жестокими играми! Мне бы тебя ненавидеть, а я все еще люблю.

— Ради Бога, о чем это вы толкуете? — пробормотал Коуди.

— О нас! — выкрикнула Уна, брызгая слюной. — Ты обещал жениться на мне, не притворяйся, что это не так! Я ждала, долго ждала. Я изводила себя. Я боялась, что наша тайная любовь безнадежна. Тогда Эллин написала мне и попросила составить ей компанию на время родов. Это был Божий знак, благословляющий нашу любовь.

— Эллин? Моя жена? Вам написала Эллин?!

— После ее смерти я ждала, что ты приедешь за мной. Но необходимо было выждать время траура — я вычислила это. И когда траур закончился, я наконец поняла, что ты ждешь, чтобы я приехала к тебе сама. Поэтому и отправилась в Чейзити к своим тете и дяде. Тебе следовало бы прийти ко мне тогда, сразу же, Коуди. Я не хочу сказать о тебе ничего плохого, но я очень разозлилась, когда ты этого не сделал!

Пока Уна рассказывала о том, как она его ждала, рассказывала о своих дяде и тете, о том, что она сделала, чтобы доказать свою любовь, Коуди смотрел на нее, совершенно ошеломленный услышанным. Наконец он заметил в ней некое сходство с родственниками Эллин; вот почему он с самого начала подумал, что она ему кого-то напоминает. Пробиваясь сквозь путаницу дат, он попытался вспомнить, где и когда он мог с ней встретиться. Когда же?! Если она знала Эллин, значит, она не выдумала всю ату историю.

Эллин… День его свадьбы… Дом тетки Эллин — Юджинии Норрис. Потрясенный, Коуди догадался, что миссис Норрис была матерью Уны. Дом был полон его друзей в военной форме и друзей семейства Эллин — десятки людей. Коуди вспомнил, как вошел в дом, все еще слегка под хмельком после последней холостяцкой пирушки, и заметил застенчивую девочку, забившуюся в угол, во все глаза смотревшую на него. Он внимательно посмотрел на Уну. Она стала старше, но… конечно же, это была она! Кузина Эллин. Переполненный радостью от своего приезда, он попытался тогда вытащить эту девочку из угла. Коуди вспомнил, что взял ее за подбородок, улыбнулся, глядя ей в глаза, и наговорил кучу разных комплиментов. Возможно, он спросил, почему самая хорошенькая девушка на этой свадьбе прячется в уголке. Возможно, он пригласил ее на танец. Ей не могло быть больше… больше… тринадцати или четырнадцати лет. Уна была еще ребенком, ребенком, который расцвел в лучах внимания взрослого человека.

Ей же он наверняка показался лихим военным, импозантным и приятным молодым человеком, готовым жениться на ее красавице кузине. Она смотрела на него во все глаза и выпалила признание: «Я вас обожаю». Коуди вспомнил, что рассмеялся, возможно, сказал, что тоже любит ее, чем смутил девочку. Такое было вполне возможно. Стремясь придать ей уверенности в себе, он мог неосторожно пошутить, что, возможно, женится не на той кузине. Коуди смутно припомнил: девочка, кажется, лепетала, что будет ждать его. А если Эллин умрет… Он же, скрыв свой гнев от подобного предположения, ответил, что хорошенькой девушке надобно ждать любви, которая будет достойна ее. Очевидно, она посчитала, что он говорит о себе.

Эпизод был таким мимолетным, таким незначительным, что Коуди совершенно забыл о нем, да и о ней тоже.

— Так это была ты? — резко спросил он, имея в виду и прошлое, и настоящее. — Ты положила кусок пирога мне в жилетку…

— Твоего свадебного пирога! Да, я!

— А лента…

— От свадебного букета Эллин. Я даже подарила тебе часть самого букета. Это куда больше, чем дарил мне ты!

— Уна… а мой потник? Его разрезала ты?

Щеки ее залились алой краской.

— Я думала, ты бросил меня из-за этой шлюхи. Это произошло еще до того, как я поняла, что ты испытываешь меня. Я тогда еще не знала, чего ты от меня хочешь. Я не убила ее, но ранила, если ты хочешь, чтобы я ее убила, я сделаю это…

— Ты — сумасшедшая, — в отчаянии прошептал Коуди.

Путешествие на Запад сводило с ума и не таких. Он должен был внимательнее следить за всеми, а он держался так неприступно. Ему нужно было…

Уна вцепилась скрюченными пальцами, словно когтями, в свою грудь.

— Не говори так! — зашипела она, бросая на него злобный взгляд. — Эллин тоже так говорила, и мне это совсем не нравится!

— Уна, послушай-ка… — Коуди не имел ни малейшего представления, что он скажет, и даже почувствовал облегчение, когда его прервали.

Два роковых события произошли одновременно. С неба лениво посыпались снежинки и стали садиться на темные волосы Уны — одна за другой. Это зрелище его очень огорчило. Но Коуди так и не успел подумать о последствиях раннего снегопада — из леса выбежал Уэбб Коут и решительно направился к ним. Одного взгляда на лицо Уэбба было достаточно, чтобы у Коуди заныло сердце. Случилось кое-что похуже мокрого снега. И это кое-что вот-вот обрушится на его голову.

Когда они прогнулись, вода в ведрах застыла и тяжелый, холодный туман плыл среди пихт и кедров, опускаясь ниже — к кустикам пижмы и крестовника, густо росшим в подлеске. Туман не рассеялся, но в конце концов поднялся, запутавшись в верхушках деревьев, с нижних ветвей которых уже капало. Холодный, неуютный денек.

Перрин распаковала свою самую теплую шаль и накинула ее на плечи, затем принялась разжигать костер, но дрова отсырели и дымили. Когда поленья затрещали, Перрин подсела к огню, у нее зуб на зуб не попадал, ледяные капли оставляли мокрые следы на юбке. Согревая руки о горячую кружку с кофе, она прикидывала, что ей предстоит сегодня сделать. Повседневные заботы, казалось, никогда не кончатся, усилия, потраченные на разжигание костра, совершенно истощили ее.

Все винили высокогорье, но, по правде говоря, женщины были истощены из-за плохого питания, болезней и тягот пути. Даже Хильда, по мнению Перрин, обладательница богатырского здоровья, страдала от дизентерии. Тию постоянно донимали простуды. У Бути слегка разлилась желчь. Месячные прекратились почти у всех. И все очень похудели.

Глубоко вздохнув, Перрин принялась за кофе — он быстро остывал на холоде. Не обращая внимания на унизительные сигналы дизентерии, Хильда отправилась на урок чтения с Корой, и Перрин осталась одна. Знакомые звуки лагерной жизни раздавались отовсюду: непрекращающийся стук молотка Гека; невнятное бормотание Майлза, который ухаживал за больным мулом; усталые голоса женщин, которые, перекликаясь, о чем-то спрашивали друг друга, на что-то досадовали.

Но эти звуки лишь подчеркивали одиночество Перрин.

Совсем скоро невесты выйдут замуж и разбредутся по своим домам вдоль долины Вилламет. Мем и Бути отправятся морем в Англию, а Перрин будет искать работу в Кламат-Фоллс; ее будущее — пустота, которую необходимо чем-то заполнить.