Мем уставилась на нее, потом разразилась истерическим хохотом. Бути есть Бути, немного испуганная, слегка возбужденная. Однако Бути уже не та женщина, которую Мем знала в начале путешествия. Больше она не будет такой беспомощной, зависимой от обстоятельств и людей. Теперь это уже новая Бути Гловер.

— Насобирай сучьев или коровьих лепешек, и я разожгу тебе костер, самый большой в лагере.

— Вот переоденусь и пойду поищу растопку. — Бути вдруг широко улыбнулась. — И возьму с собой чугунок. На всякий случай.

Покачав головой, Мем пошла за ней к фургону.

— Бути! — Когда Бути остановилась у самого фургона, Мем сказала со слезами на глазах: — Я так рада, что ты отправилась со мной в это путешествие. Я горжусь, что ты моя сестра, и я тебя люблю.

— О Мем! Ты никогда не говорила мне таких слов! — Лицо Бути осветилось радостью. — Я думала, что ты не хотела брать меня с собой. Я даже думала… — Она замолчала, и слезы блеснули на ее ресницах. — Я тоже тебя люблю. Я всегда хотела быть похожей на тебя. Но мне это никогда не удавалось.

— Ты замечательная, когда остаешься сама собой.

Сестры обнялись, и это было восхитительное мгновение, омраченное только одним обстоятельством — они причастны к убийству. И еще Мем вдруг вспомнила, что потеряла рисунок Тии — тот, где изображен Уэбб. Мем сказала себе, что ей не нужен никакой рисунок, пока она хранит его образ в своей памяти. На всю жизнь запомнит она это удивительное путешествие.

Из моего дневника.

Август 1852 года.

Джейн убежала. Я рада. У Джейн был острый, всевидящий взгляд. Иногда я замечала, как она смотрела сперва на меня, а потом на Коуди и все знала. Если бы ей не пришлось сбежать после того, как она убила своего мужа, я была бы вынуждена наказать ее.

Мне хочется наказать кого-нибудь за то, что мне так плохо. Мне хочется сделать это. У меня столько всего накопилось внутри. Я с трудом могу стоять прямо, у меня возникает боль в желудке, когда я вижу его с этой шлюхой. Я боюсь, что то, что началось как испытание для меня, превращается в нечто другое, я так боюсь, что его чувства к ней сильнее, чем ко мне. Я ее предупредила. Лучше ей убраться с моего пути.

Я уже близка к тому, чтобы наброситься на него со слезами и криками. Я устала от всех этих секретов. Устала до смерти от этой игры, в которую мы играем. Он пугает меня своими отношениями с этой шлюхой, испытывая глубину моей любви и моего доверия. Не знаю, сколько еще я смогу все это вытерпеть. У меня в голове все перемешалось.

Я поняла, он не сознается в нашей любви до конца путешествия. Но он считает возможным проявлять симпатию к этой шлюхе. У меня от этого болит голова, потому что я его не понимаю.

Единственное, что меня успокаивает, это возможность смотреть ему в глаза. Он садится напротив меня на спевках по пятницам у костра Копченого Джо. Я вижу его любовь. Я чувствую ее. Я понимаю тайные знаки, которые он мне посылает. И почему так не может быть всегда? Я бываю тогда так счастлива. Но потом, на следующий день, он смотрит мимо меня, словно я невидимка. И тогда мне хочется наброситься на него с руганью, терзать его, кусать и царапать.

Она говорила, что я не в своем уме. Время от времени я вспоминаю ее слова. Она была не права. Я не сумасшедшая. Я просто злюсь. Я так сердита!

Отрезок пути на юго-запад от Саут-Пас до форта Бриджер был таким пустынным, что вряд ли Перрин видела что-либо подобное. Даже полынь высохла и сморщилась при температуре, превышающей к полудню сто градусов[5]. Ручьи пересохли, и дно их растрескалось, словно головоломка, где нужно сложить мелкие кусочки, чтобы получилась картинка. Поскольку вода была слишком драгоценной, чтобы ее тратить попусту на умывание и стирку, толстый слой пыли покрывал лица, руки и одежду людей.

Сара внимательно разглядывала грязь под ногтями, потом вздохнула и лениво ударила вожжами по спинам мулов. Теперь уже ни у кого не осталось полной упряжки. А от дюжины коров остались только две.

— Мем правду сказала, Джейн действительно — я просто не могу думать о ней как об Элис — отправилась в Калифорнию? — переспросила Сара.

И в третий раз Перрин повторила историю, которую ей поведала Мем. Скандал из-за сбежавшей жены, насильственная смерть мужчины и побег Джейн целую неделю были темой всех разговоров. У каждого костра восхищались храбростью Мем и героизмом Бути.

Сара покачала головой:

— Я до сих пор не могу атому поверить.

Наклонившись, Перрин перевязала веревкой свою туфлю, чтобы не хлопала отставшая подошва. Она надеялась найти новые ботинки на распродаже в форте Бриджер, которого они достигнут завтра рано утром. Посмотрев на солнце, Перрин уже приготовилась ступить на подножку фургона и спрыгнуть на землю.

— Я вернусь через два часа, — сказала она, завязывая ленты своей шляпки под подбородком.

— Подожди.

Когда Перрин посмотрела на Сару, она увидела под темным загаром розовый румянец на ее щеках.

— Не уходи, — сказала Сара, не сводя глаз с пыльных спин мулов. — Конечно, если ты этого хочешь…

Хотела ли она? Перрин чуть было не рассмеялась. Земля была такой сухой, пыль, поднимаемая колесами, — такой плотной и густой, что они с Сарой были единственными женщинами, которые шли за фургоном, когда кончалась их очередь править мулами. На их волосах осело столько пыли и грязи, что при ярком свете солнца они казались седыми.

— Я согласилась помогать тебе править мулами, чтобы Кора могла ехать с Хильдой и учиться. Ты дала мне понять, что не нуждаешься в моей компании. Мы сошлись на том, что я буду идти позади, пока ты правишь, а ты — когда вожжи у меня. Ведь так?

Перрин вдруг подумала о том, как сильно она переменилась за последние несколько месяцев. Когда-то у нее не хватало храбрости касаться деликатных вопросов, говорить без обиняков.

— Жара невыносимая. Посмотри только, от земли поднимаются волны жара. — Сара бросила на нее косой взгляд. — Мне бы очень не хотелось идти пешком. Не могу представить, что ты этого хочешь.

— Не хочу. Спасибо.

Снова устроившись на сиденье, Перрин позволила себе расслабиться. Фургон то и дело подпрыгивал на ухабах. Жесткое деревянное сиденье все еще оставляло синяки у нее на теле, а зубы постоянно выбивали дробь, но это было гораздо лучше, чем спотыкаясь идти за фургоном, идти, задыхаясь в облаках горячей пыли.

Они ехали в молчании с полчаса, прежде чем Сара, решительно откашлявшись, начала разговор:

— Хочу прямо тебе сказать, Перрин. Ты и Джозеф Бойд согрешили против тех ценностей, что дороги мне больше всего в жизни.

Перрин, сжав руки на коленях, смотрела через пыльную дымку на задок ведущего фургона.

— Но я стала тебя уважать. Не понимаю, как можно презирать и одновременно уважать кого-то, но это на самом деле так.

Склонив голову набок, Перрин заметила на дороге белеющие кости мула и гору брошенной кем-то мебели.

— Ты ведь хотела быть представительницей от женщин, не так ли? — спросила она после продолжительного молчания.

Сара утерла пот с шеи и затолкала носовой платочек под засученный рукав.

— Я бы неплохо справилась с обязанностями представительницы.

— Да, конечно.

Следующую милю они проехали молча.

Сара тяжело вздохнула:

— Когда ты просила за Уинни, я спрашивала себя: смогла бы я поступить так же? И скажу по совести: нет, не смогла бы, я бы попросила мистера Сноу отправить Уинни домой тотчас же, как только обнаружила, что она пристрастилась к настойке опия.

Перрин наклонила голову и принялась рассматривать свои ногти.

— Именно так мне, наверное, и следовало поступить, — пробормотала она.

Сара внимательно посмотрела на Перрин:

— Я была не права. В конце концов Уинни сама упустила свой последний шанс, но она получила его благодаря тебе. — Сара задумалась. — После смерти майора я решила, что и моя жизнь кончена. Поскольку Чейзити не наводнен подходящими мужчинами, я распрощалась с возможностью вторично выйти замуж и заиметь детей. Но то, что ты сказала, когда просила за Уинни, относится и ко мне тоже. Это путешествие — мой последний шанс. Это последний шанс для всех нас.