У фургона Перрин горели фонари, как бы поддерживая первый, еще неясный свет зари. Сара взглянула вверх, затем на повязку, которую она накладывала на плечо Перрин.
— Рана несерьезная, — коротко бросила она подошедшему Коуди. — Пуля прошла насквозь, кость не задета. Затянется через несколько дней. Фургоном Августы пока будет править Кора.
Коуди было совершенно все равно, кто будет править фургоном Августы. Он встал на колени перед Перрин, стараясь не коснуться ее, хотя ему так этого хотелось. Он заглянул в ее полные боли глаза:
— С вами все в порядке?
— Да.
Коуди помешкал, уверенный, что Сара наблюдает за ними, слушает их. Он не знал, как спросить о том, что его беспокоило. Хотя вопрос был весьма уместный.
— Миссис Уэйверли, с вами не происходило ничего странного во время путешествия?
Сара перерезала повязку маникюрными ножницами и хмуро посмотрела на Перрин.
— И ты ничего ему не рассказала? — спросила она. Коуди тихонько чертыхнулся.
— Если происходило что-то странное, вам следовало рассказать мне об этом раньше!
Перрин взглянула на него своими светло-карими глазами, огромными на бледном лице:
— Сначала это показалось мне незначительным.
Прерывающимся голосом, поглядывая на кровь, проступающую сквозь повязку на плече, Перрин поведала о дюжине разных шуточек, которые становились все серьезнее — вплоть до разрезанного платья. Из рассказа Перрин Коуди наконец-то понял, что под потником его коня оказалась ее старая «валентинка». Кто-то хотел о чем-то предупредить, кто-то знал об их отношениях уже долгое время.
Сдвинув шляпу на затылок, Коуди вцепился пятерней в свою шевелюру.
— Кто бы ни украл «валентинку», он засунул ее под мой потник. Я не понял, что это такое. И выбросил ее.
Перрин кивнула, и в глазах у нее появились слезы. Она посмотрела вниз, на свой подол.
— Я была больна несколько последних дней, — сказала она, когда смогла снова заговорить. — И Хильда тоже была нездорова. Я думаю… не знаю… возможно, кто-то подложил что-то нам в еду. Однажды вечером мы купили рыбу у индейцев, которые пришли к нам в лагерь. Мы ее сразу же приготовили, но она оказалась горькой на вкус. Мы даже не смогли ее съесть.
— А теперь в вас стреляли. — Коуди неотрывно смотрел на нее, ему очень хотелось обнять ее.
— Это произошло случайно? — сказала Перрин, вопрошающе глядя ему в лицо.
Он приподнял бровь, покосившись на Сару.
— Сопровождая своего покойного мужа в военных походах, думаю, вы насмотрелись на раны. Можете определить, куда пуля вошла, а где вышла?
Сара кивнула. Она уставилась на руку Перрин:
— Боже правый, ведь это значит…
Коуди рассказал им о пироге, ленте, разрезанном потнике и одеяле. Самые странные случаи, казалось, происходили одновременно с шутками, которые становились все серьезнее и были направлены против Перрин.
Когда солнце поднялось над горизонтом, Коуди заметил, каким бледным стало ее лицо. При мысли, что Перрин могли убить, сердце у него сжалось. Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и сказать о том, как он благодарен судьбе, что она осталась жива.
— Пропади все пропадом, — пробормотал Коуди. В караване не найдешь уединения. Нет места, куда можно отвезти ее, взять на руки и сказать, что ему очень не нравится ее холодность, ее равнодушие, как он догадывался, притворные.
Голос Сары вторгся в его путаные мысли:
— Кто же это все делает?
Перрин и Коуди разом посмотрели на нее. Коуди встал, сжимая и разжимая кулаки.
— Спросите что-нибудь полегче, — сказал он Саре, и взгляд его потемнел. — Давайте смотреть правде в глаза… Если рана Перрин — не случайность… значит, кто-то пытается ее убить. И тот, кто это задумал, должен знать, что мы догадываемся о его намерениях.
Коуди поймал взгляд огромных глаз Перрин. Он крепко стиснул зубы. Разве Эллин когда-нибудь удавалось настолько вывести его из себя? Разве она приводила его в смущение, разве выворачивала вот так наизнанку, как эта женщина, когда он просто смотрел на нее? Ответы на эти вопросы он прекрасно знал. Эллин никогда не имела над ним такой власти. Не то что Перрин Уэйверли.
Правда, словно предательский удар, сразила его. Он боялся ее. Если он допустит это, то полюбит ее так, как никогда и никого не любил. И эта любовь даст ей силу уничтожить его. То, что сделала Эллин с его гордостью и самоуважением, покажется детской шалостью по сравнению с тем, что может сделать с ним Перрин. Если только он позволит себе влюбиться в нее.
Оставив Перрин, Коуди шагнул в перламутровый восход. Кто-то пытался убить ее. И Куинтон совершит еще одно нападение. Отныне за караваном установлена слежка — извне и изнутри.
Покачиваясь на каблуках, он смотрел на холодное свинцовое небо, словно у него не было других забот. А их — по горло. Тем более что в этом году ожидалась ранняя зима.
Отныне каждый день у них на счету. ***
Банда Куинтона нападала на них регулярно — раз в несколько дней. Копченый Джо получил пулю в бедро и ковылял теперь на костылях, которые сделал для него Гек Келзи. В перестрелке они потеряли двух мулов и еще одного, принадлежавшего Копченому Джо. Хильда прищемила палец. Тия, забираясь под свой фургон, угодила в заросли колючих кактусов. Нервы у всех были натянуты, как струны рояля, а усталость сковала губы и веки.
Несмотря на трудности передвижения в горах, все почувствовали облегчение, когда вступили в горную местность и избавились от постоянных наскоков Куинтона. Тяжелые пихты стояли стеной, затрудняя набеги бандитов и давая передышку путникам.
Но их продвижение замедлилось до скорости черепашьего шага.
Очень скоро невесты поняли, что им предстоит преодолеть самый опасный и трудный отрезок пути. Теперь все были вынуждены идти пешком, спотыкаясь об острые камни размером с оловянную кружку. Ботинки у женщин разваливались, на ступнях и щиколотках появились мозоли.
Фургоны стали для них обузой; все с замиранием сердца ждали, когда придется поднимать фургоны на крутые склоны с помощью шкивов и веревок. Не обращая внимания на травмы и опасности, женщины подбегали, чтобы заблокировать задние колеса камнями.
Время от времени им приходилось, собравшись вместе, толкать задок фургона, чтобы он не скатился вниз, не разбился в щепки в случае, если у него откажет тормоз и он начнет скользить вниз по крутому склону. Мышцы их сводило от напряжения даже через несколько часов после подъема.
На третий день пути они, беспомощные, наблюдали, как в Синих горах с треском сломалась самодельная лебедка и фургон-кухня, перевернувшись, рухнул вниз.
Женщины молча, дрожа от усталости, помогали Копченому Джо спасти то, что еще можно было спасти. В конце концов Коуди согласился на двухдневный отдых, чтобы Гек Келзи мог починить поломанные фургоны и соорудить повозку для транспортировки оставшейся утвари Копченого Джо.
Поскольку Кора правила мулами Августы, пока заживала рука Перрин, она решила снова перебраться в свой прежний фургон.
— Это имеет смысл просто ради удобства, — как можно будничнее сказала Кора.
Как ни странно, Августа сразу же согласилась с этим предложением и, казалось, была даже рада возвращению Коры.
— Августа уже может сама править фургоном, — прокомментировала Перрин. Остановившись, чтобы перевести дух, она опустила на землю ящик, который взялась помочь перенести Саре. Затем, усевшись на пень, помассировала раненую руку.
По привычке Перрин оглядела пихты — не подкарауливает ли ее кто-нибудь с ружьем в руках. Но ничего не увидела, кроме далекой ледяной вершины Маунт-Худ и еще одного заснеженного пика, названия которого не знала. Она отметила сияние солнечных лучей на снегу и почувствовала, что стало гораздо холоднее. Пришлось поплотнее закутаться в шаль. Эти последние дни августа были похожи скорее на позднюю осень, чем на конец лета.
— Перрин! — Кора присела рядом с ней. — Я многое передумала с тех пор, как мы убили этого Игл-стона. И стараюсь искупить свою вину при малейшей возможности. Вот почему и перебралась обратно в фургон Августы. Чтобы загладить вину, ведь это я послала к ней Иглстона. — Румянец стыда окрасил ее щеки. — Я должна просить прощения и у тебя. Мне жаль, что я разболтала о тебе и о капитане Сноу. У меня просто это вырвалось, я не подумала о том, как это может быть воспринято ими. Ты хорошо ко мне относилась, и мне очень жаль, что я стала причиной стольких неприятностей.
