— Ну-ка дай я попробую, — наконец сказал он и взял у нее гребень. Медленно провел им по спутанным волосам, тщательно раздвигая пряди; он делал это так бережно, что она не чувствовала никакой боли. Когда волосы приняли свой прежний вид, он сказал.
— Может быть, попробуешь уложить их сама?
Попытавшись поднять левую руку, Мэри сморщилась от боли и покачала головой.
— Не могу. Пусть будут распущены, Стивен: здесь меня никто не увидит.
— Кроме меня, а мне очень нравятся твои кудри, они придают тебе особую прелесть, — сказал он и, просунув руки под ее волосы, погладил по щекам. Он посмотрел ей в лицо, казалось, внимательно и страстно.
Вот теперь она поняла. Она поняла, что любит его. Неистово и беззаветно. Она любит его, хотя совсем его не знает, не понимает; хотя ее возмущает его властность, хотя она сопротивлялась ему всегда, когда могла. Она любит его со всей силой, страстью и безумной преданностью, на которую только способна.
«Как это случилось?» — пыталась вспомнить она, теряя самообладание от его жадных поцелуев. Полюбила ли она еще тогда, когда впервые увидела его холодный, надменный взгляд? Не желала ли она его любви уже тогда?
Или это случилось позже, когда она уже испытала на себе его доброту и великодушие? Когда он во время, ее болезни пришел проведать ее, посмотрел на нее и, откинув ее рыжие волосы со лба, спросил, как она себя чувствует? Или это произошло, когда он защищал ее от шуточек Кристофера и пренебрежения со стороны обеих женщин, делая это так ненавязчиво, что она едва сознавала, что это делал он. Может быть, она полюбила его, когда впервые узнала как мужчину, поняла, как он нежен в любви и в то же время властен? Когда она полностью покорилась его чарам? Она не знала.
Любовь была посеяна в ней и росла в темноте, и она не знала про нее до того момента, когда чувство распустилось и расцвело. «Цветущая шотландская роза», — однажды сказал он, и теперь она осознала это.
— Мне ужасно не хочется уходить отсюда, — шептал Стивен, целуя ее щеки и шею, — мы совершенно одни… здесь… это прекрасно. Мне нравится быть с тобой вдвоем, Мэри, моя Мэри. Никто нам не помешает… В мире нет ни единого живого существа, кроме нас.
Она хотела ответить, но не могла. Ее любовь была безмолвной; она чувствовала робость и боялась сказать что-либо, что могло спугнуть очарование момента. Когда он отпустил ее, она отвернулась и неуверенным жестом откинула назад волосы.
— Я приготовлю чай, — деловито сказал Стивен. — Затем мы отправимся в обратный путь. Можно найти повозку у какого-нибудь фермера.
— Да… можно… найти повозку, — выдавила она, шагая впереди него в соседнюю комнату, зная, что он идет сзади, зная, что он смотрит на нее.
Они выпили чаю и съели несколько сухих бисквитов, кроме которых в шкафу почти ничего не оказалось; затем она надела плащ, подняла капюшон, и они вышли. Тропинка вилась по ухабам, и Стивен поддерживал Мэри.
Они шли медленно. Солнце поднималось все выше, и его тепло вытесняло прохладу раннего утра. Мэри увидела желтую примулу у ограды фермы; цветы, казалось, были ярче, чем обычно. Пятна диких фиалок, застенчиво выглядывавших из зеленых листьев, казались красивее, чем когда-либо раньше. А крошечные дикие розовые и белые анемоны были особенно прелестными и изящными.
Да, это была любовь — магия, которая делает мир в тысячу раз красивее! Любовь сделала весенние краски ярче; усилила сияние солнца и добавляла искр зеленой траве, покрытой росой. Любовь сделала прикосновение руки более желанным, более нежным и чистым, а от каждого воспоминания захватывало дух.
— Далеко еще? — спросила она, хотя ей было все равно. Она, пожалуй, даже хотела, чтобы эта прогулка никогда не кончалась.
— Часа два — два с половиной ходьбы, Мэри. Однако, по-моему, на дороге скоро появятся повозки, — Он посмотрел по сторонам. — Ты очень устала, любовь моя?
— Нет, совсем не устала, я хорошо поспала, — сказала она и глупо покраснела. Он успел заметить краску, прилившую к ее щекам, и коснулся ее лица свободной рукой.
— Я должен извиниться за эту ночь, — пробормотал он с озорными искорками в карих глазах, — мне следовало дать тебе отдохнуть. Но тут есть и твоя вина: ты такая очаровательная, что с тобой невозможно расстаться!
— Стивен! — прошептала она, на мгновение отвернувшись от него; в его глазах было столько понимания, и они были такими родными. Она тихонько засмеялась.
Ее дыхание стеснилось, и она почувствовала частое биение своего сердца.
Они одновременно услышали стук лошадиных копыт и посмотрели вперед, на изгиб дороги. Из-за поворота по направлению к ним выехал экипаж, запряженный двумя великолепными лошадьми.
— Эван Бэссет, — сказал Стивен бесцветным тоном, — это хорошо, нам не придется идти пешком.
Мэри почувствовала облегчение и в то же время острое разочарование. Она ничего не имела против того, чтобы немного пройтись; ей даже хотелось идти вместе со Стивеном долго-долго. Теперь здесь будет третий человек, и приятное шаловливое подтрунивание друг над другом закончится. Вернется официальность, и эта ночь будет забыта Стивеном. Она знала, что сама никогда ее не забудет. Эван Бэссет остановился рядом с ними, привязал поводья к столбу, слез и сразу начал их расспрашивать:
— Где вы были? Что случилось? Когда мне сказали сегодня утром, что лошади вернулись, я был в ужасе. Эта буря прошлой ночью… она вас застигла?
— Ну, ну, Эван, не так быстро, — спокойно сказал Стивен, — давай отвезем Мэри домой. Для нее это было тяжелым испытанием, и, кроме того, она повредила себе руку. — Он подсадил Мэри в экипаж, затем вспрыгнул сам и сел рядом с ней. Эван подождал, пока они уселись, занял место рядом со Стивеном и взял в руки вожжи.
— Так что же все-таки случилось? — снова спросил он. — Когда я услышал, что Звезда и Гром вернулись домой, причем экипаж весь ободран, я очень волновался. Какой-нибудь несчастный случай?
Стивен почти не колебался с ответом, и Мэри едва уловила паузу.
— Да, конечно. Гроза испугала лошадей. От сильного раската грома они рванулись, оборвали поводья и понесли. Я заставил Мэри выпрыгнуть, потом выпрыгнул сам и вернулся к ней. Увидел, что она повредила себе запястье и ее всю трясет. Я вспомнил об охотничьем домике, и мы под дождем добежали до него.
— Вы, должно быть, насквозь промокли! — воскликнул Эван, — Удивительно, как вы еще не простудились.
— Мы быстро согрелись и обсохли, — сказал Стивен без всякого выражения. — Мы разожгли огонь, и там были одеяла.
— Прекрасно. А пища? Или чай?
— Чай, но еды мало. Надо бы пополнить запасы, Бэссет.
— Хорошо. Я прослежу за этим.
Пока мужчины разговаривали, Мэри думала. Она ведь действительно почувствовала запах табачного дыма этой ночью. И в камине незадолго до их прихода горел огонь.
И еще одна деталь беспокоила ее.
— Я удивлена, что лошади вернулись только сегодня утром. Судя по их прыти, — невинным голосом объяснила она, — я думала, что они вернутся в конюшни гораздо быстрее — за полчаса, пожалуй.
Последовала короткая пауза. Мэри не видела лица Бэссета. Она поглядела на Стивена, он же пристально вглядывался вперед, как будто его интересовал только вид, открывавшийся вдали.
— Ах, лошади, — протянул Эван. — Да, конюхи в конце концов сказали мне, что они вернулись ночью. Можете быть уверены, я сделал им выговор за то, что они мне не сразу сообщили об этом. Вообще-то я сам приехал за полночь. Я был с Фрезерами, хозяевами, вы должны помнить их.
— Да-да, помню, как они там?
— Неважно. Я обо всем вам попозже расскажу. Но о лошадях мне сообщили только сегодня утром, когда я пошел в конюшни. Увидев, в каком состоянии экипаж, а потом узнав, что вы оба не вернулись, я был чуть ли не в шоке. Этот нерадивый дворецкий должен был послать конюхов на поиски.
— Я поговорю с Уэнриком, — невыразительным тоном сказал Стивен.
— В последнее время он стал довольно небрежно относиться к своим обязанностям, — нерешительно сказал Бэссет. — Я заметил, что он тяжеловат на подъем и невнимателен кое в каких делах. Я сам могу с ним поговорить, если хотите, милорд.
