— Тогда не говорите мне здесь о забывчивости! — оборвал его Мерси.
Допрос продолжил сэр Джон Саймон. Он спросил Стьюарта, рассказал ли ему второй помощник капитана Стоун, сдавая вахту в четыре часа утра, об увиденных ракетах. Стьюарт ответил утвердительно. Тогда Саймон спросил, обратил ли Стьюарт внимание на то, что в вахтенном журнале об этом нет записи. Офицер вновь ответил утвердительно, но заметил, что обратил на это внимание лишь в конце своей вахты, то есть в восемь часов утра. Наконец, государственный прокурор спросил, довел ли он это до сведения второго помощника капитана или самого капитана.
— Нет, сэр, — ответил Стьюарт.
По окончании допроса старшего помощника подозрение, что на «Калифорниан» в ночь с 14 на 15 апреля происходило нечто странное, во всяком случае с судовым журналом, только усилилось.
Последним, кого допрашивали в тот день в качестве свидетеля, был радист «Калифорниан» Сирил Эванс. Его допрос не принес ничего нового, и лорд Мерси отпустил капитана Лорда, Стьюарта, Стоуна, Гроувза, Гибсона и Эванса, поскольку надобность в них отпала. Благодаря сообщениям о ходе заседания комиссии Мерси уже на следующий день вся Англия была убеждена, что судно, которое видели с мостика «Калифорниан», было «Титаником». И миллионы людей уже не сомневались, что капитан Лорд никак не отреагировал на сигналы бедствия.
Следующим важным свидетелем был капитан «Маунт Темпля» Джеймс Генри Мур. В сущности, повторился допрос, уже имевший место в Нью-Йорке, включая вопросы о неизвестной шхуне и судне, которые видели 15 апреля вблизи места гибели «Титаника». Мерси и члены его комиссии уделили этой проблеме минимум внимания — судно, находившееся рядом с «Титаником» и не пришедшее ему на помощь, было уже известно.
В пятницу 17 мая стало наконец возможным допросить супругов Дафф-Гордон. Слушание проводилось по их требованию, поскольку, как они сообщили через своего юриста — члена палаты общин британского парламента, королевского судебного советника Генри Дака, — они намерены избавиться от циркулирующих вокруг них слухов. Лондон действительно был полон слухов о том, что шлюпка № 1, в которой спаслись Гордоны, могла взять еще тридцать человек, но ушла от сотен тонущих в ледяной воде: кто-то из пассажиров якобы подкупил членов команды шлюпки, и они отплыли на безопасное расстояние, и такой отвратительный шаг предпринял якобы именно сэр Космо.
Зал заседаний был набит битком. Среди присутствовавших находились два принца из Германии, русский посол в Лондоне, представители высшего английского общества. Вместе с Гордонами допрашивали командира шлюпки №1 матроса Джорджа Саймонса и бригадира кочегаров Чарлза Хендриксона. Ответы Хендриксона были для Гордонов очень неприятны, поскольку тот заявил, что именно они были против возвращения шлюпки к месту катастрофы. Обсуждение «дела» Гордонов продолжалось и во второй половине дня в понедельник 20 мая. Сэр Космо и его жена категорически отвергли обвинение, что они оказывали воздействие на команду, требуя грести подальше от тонущих, и что вопрос о возмещении убытков матросам имел к этому прямое отношение. Самые трудные минуты Гордоны пережили тогда, когда вопросы начал задавать У.Д. Харбинсон, представлявший интересы пассажиров III класса. Темпераментный ирландец действовал весьма решительно. В ходе всего заседания, а не только в случае с Гордонами было видно, что агрессивность Харбинсона крайне неприятна лорду Мерси. После одного из его вопросов сэру Космо Мерси раздраженно заметил: «Ваша обязанность — помогать мне установить правду, а не стремиться превратить расследование в классовую битву». И хотя супруги Гордон в своих показаниях не были достаточно убедительны, благодаря доброжелательности Мерси, а нередко и его явному заступничеству они довольно успешно выпутались из этого весьма щекотливого дела. Комиссия пришла к выводу, что обвинения, выдвинутые против них, необоснованны.
20 мая начался допрос второго помощника капитана «Титаника» Ч.Г. Лайтоллера. Он был единственным старшим офицером, пережившим катастрофу, поэтому, как и в Нью-Йорке, надеялись, что именно он многое сможет прояснить. Никто не понимал этого лучше, чем сам Лайтоллер, представший перед виднейшими лондонскими юристами, знакомыми со всеми тонкостями «искусства допроса». При этом положение судоходной компании, интересы которой должен был защитить Лайтоллер, было незавидным. Требовал разъяснений целый ряд серьезных фактов. Почему никак не прореагировали на предупреждения о ледовой опасности по трассе «Титаника»? Почему, несмотря на опасность, «Титаник» продолжал идти полным ходом? Почему не хватило опытных матросов для укомплектования экипажей спасательных шлюпок? Почему, оказавшись лицом к лицу с грозящей опасностью, не усилили вахту? Почему большинство пассажиров III класса оказались на шлюпочной палубе уже после спуска на воду всех спасательных шлюпок? Перечень неприятных вопросов можно было бы продолжить. И Лайтоллер отлично понимал, что, дай он на них правдивые и исчерпывающие ответы, судоходная компания «Уайт стар лайн» окажется в труднейшем положении.
Опасения офицера полностью подтвердились. Он боролся изо всех сил, и у него было одно, возможно, единственное, но значительное преимущество: он был профессионалом, говорил о том, что, в отличие от юристов, знал до мельчайших подробностей, он был уверен в себе, и его доводы отличались убедительностью. И хотя члены комиссии поняли, что второй помощник ведет с ними странную игру, они отступили.
В качестве примера можно привести выдержку из протокола допроса, который вел Томас Скэнлен, представитель Национального союза моряков и кочегаров, пытавшийся доказать обоснованность обвинений в том, что «Титаник» в опасной обстановке шел полным ходом.
Скэнлен. Не кажется ли вам, что, учитывая условия, которые вы сами назвали чрезвычайными, и сведения, которыми вы располагали из различных источников о наличии льдов в непосредственной близости от судна, было крайне легкомысленно идти со скоростью 21,5 узла?
Лайтоллер. Могу сказать, что такая легкомысленность присуща практически каждому капитану и каждому судну, пересекающему Атлантический океан.
Скэнлен. В этом я с вами не спорю, но можете ли вы квалифицировать это иначе, чем легкомысленность?
Лайтоллер. Могу.
Скэнлен. То есть, по-вашему, это осторожное судовождение?
Лайтоллер. Это нормальное судовождение, включающее и осторожность.
Скэнлен. Вы хотите сказать, что, несмотря на опыт, приобретенный вами в результате катастрофы «Титаника», оказавшись в районе со сложной ледовой обстановкой, вы вновь поведете судно типа «Титаника» со скоростью 21 узла?
Лайтоллер. Я не говорю, что поведу судно именно с такой скоростью.
Скэнлен. А какие меры вы предприняли бы, если бы не снизили скорость?
Лайтоллер. Я же не говорю, что я не снизил бы скорость.
Скэнлен, уже по горло сытый увертками и уклончивыми ответами Лайтоллера, взорвался:
— Вы можете наконец сказать прямо — сбавили ли бы вы ход или нет?
Лайтоллер и тут не позволил вывести себя из равновесия:
— Нет. Боюсь, что сейчас я не смогу сказать, как бы я поступил. Я предпринял бы все меры, которые посчитал бы необходимыми.
Допрос продолжался еще какое-то время с тем же результатом. Наконец Скэнлен, совершенно обессилевший, констатировал:
— Я не думаю, что есть хоть что-нибудь, способное убедить вас в том, что в ту ночь вам грозила опасность.
— Я уверен в том, что это была очень опасная ночь, — ответил второй помощник.
Скэнлен понял, что Лайтоллер вновь с помощью бесхитростного на первый взгляд каламбура увильнул от нужного ответа: все знали о его почти невероятном спасении, и он свел ответ лишь к опасности, которой подвергся лично. Поэтому Скэнлен уточнил свой вопрос:
— Я говорю об общих условиях, которые вы сами назвали опасными.
