Теперь про экзамен — суждение уже совсем личное и отчасти даже фантастическое.

Как большинство людей моего поколения и воспитания, я не религиозен, но и не атеист — допускаю все возможные версии и гипотезы, завидую верованиям других людей и жалею, что не могу к ним присоединиться. Мысль о возможности самостоятельного, по собственным правилам, ухода из жизни мне, как и многим, придает экзистенциальной храбрости и согревает душу. Какая чудесная штука эвтаназия, думаю я. Если б еще избавиться от не объяснимого никакой логикой чувства вины… Тогда можно было бы жить, совсем ничего не боясь, как эпикурейцы. Коли все сложилось не так — всегда можно поставить точку. Без боли, без унижения и даже красиво.

Откуда же берется досадное ощущение внутреннего запрета? Закон не закон, но ведь на самом деле всегда чувствуешь, что правильно, а что неправильно, что делать можно, а чего ни в коем случае нельзя. Это не от христианского воспитания, которого не было.

Когда же я стал копаться в себе, постаравшись забыть обо всех прочитанных книгах, чтобы не путать привнесенное со своим собственным, верной нотой зазвучало примерно такое ощущение — отнюдь, впрочем, не оригинальное: жизнь — это какой-то многоступенчатый экзамен, который нужно сдать. Зачем? Не знаю.

Нет, знаю — чтобы не проходить переэкзаменовку. А она уже была, эта переэкзаменовка, и возможно, даже не раз. Я уже заваливался на этом экзамене раньше. Вот чем, вероятно, следует объяснять стоп-кадры под названием дежавю — неуловимые, но совершенно точные ощущения, что именно этот момент уже был, вплоть до мельчайших деталей. Будто на видеопленке вдруг мелькнула картинка из прежнего, стертого изображения, поверх которого ведется новая запись. Значит, до данного этапа своего экзамена я доходил и раньше. Пункт, на котором я «завалился» — впереди. Надо двигаться дальше по уже хоженному пути. Тут-то и возникает совершенно иррациональное, но, отчего-то кажется, верное чувство: самоубийство — это добровольное бегство с экзамена. Тебя не срезают, ты уходишь сам, добровольно обрекая себя на переэкзаменовку. Что ж, дело твое. Придешь осенью или на следующий год и начнешь все сначала.

Такая вот странная фантазия.

Наверное, «энциклопедия» слишком громкое название для небольшого справочника, состоящего из трех с половиной сотен кратких биографических статей, однако величественный термин «литературицид», изобретенный Артюром Рембо, требует адекватного соседства. Пожалуй, это все-таки именно энциклопедия — если не по масштабу, то по концентрированности важных сведений.Разве есть в человеческой жизни что-то важнее итога, которым она завершилась?

Это приложение к основному тексту книги по жанру является мартирологом, поэтому здесь содержится мало сведений о творческом пути того или иного литератора, упор сделан на причинах и обстоятельствах трагического конца. Суицидный финал — та специфическая призма, через которую «Энциклопедия литературицида» смотрит на писательскую биографию.

Сюда включены все сколько-нибудь значительные случаи литературицида, попавшие в поле зрения автора. Первоначально «Энциклопедия» была существенно объемнее, однако на стадии редактуры я исключил из нее персонажей, не оставивших заметного следа в литературе. Убрал я и тех именитых самоубийц (Нерона, Геббельса или деятелей японской и китайской истории), для кого сочинительство было временным или маргинальным занятием.

Размер справки вовсе не обязательно соответствует установившейся литературно-энциклопедической иерархии. Наоборот, хрестоматийные истории, знакомые всякому читателю, могут быть изложены короче, чем обстоятельства смерти какого-нибудь не слишком известного писателя — если эти обстоятельства представляют особенный интерес для темы книги. Поэтому, например, про великого Гомера (которого, впрочем, на самом деле не было) в «Энциклопедии» всего несколько строчек, а невеликому Кано Асихэю отведена целая страница.

Встречаются в справочнике эпизоды спорные — например, мифологизированные версии смерти некоторых античных литераторов или те случаи, когда факт самоубийства не доказан со всей очевидностью, но весьма вероятен. В отборе, безусловно, присутствует определенный элемент авторского произвола: скажем, умерший от передозировки наркотика А.К. Толстой в «Энциклопедию» включен, а уморивший себя голодом Гоголь — нет. Критерием здесь были косвенные признаки, по которым принято различать суицид и суицидное поведение (см. I и IV разделы книги).

Среди читателей наверняка есть любители статистики, поэтому приведу некоторые цифры, из которых складывается собирательный образ литературицида.

Опаснее всего с точки зрения суицидальности ремесло поэта — почти две трети персонажей «Энциклопедии» занимались стихотворчеством. Лишь один из шести литераторов-самоубийц был философом, а самой благополучной выглядит драматургия — к «театральной секции» нашего специфического Союза писателей относится всего одна девятая мартиролога.

Женщин среди литераторов-самоубийц тридцать восемь, чуть больше одной десятой списка.

Делить писателей по признаку национальности мне кажется не совсем верным, поэтому я попробовал сгруппировать фигурантов по языковой принадлежности, а не по подданству. Получилось, что четыре макролитературы — англоязычная (60 имен), немецкоязычная (54 имени), франкоязычная (50 имен) и русскоязычная (41 имя) — наполнили «Энциклопедию» больше чем наполовину.

Попытка анализа наиболее распространенных мотиваций писательского суицида обречена на предположительность и некорректность, но все же из имеющихся в «Энциклопедии» сведений можно заключить, что среди причин, подтолкнувших героев этой книги к самоубийству, чаще всего встречались: политика (62 случая), психические заболевания и склонность к депрессии (52), а также тяжелая болезнь (48).

Если говорить о способах самоубийства, более всего распространенных среди литераторов, то картина получается следующая: на первом месте самоотравления, включая передозировку наркотиков или снотворного (86 случаев); на втором — использование огнестрельного оружия (69); на третьем — самоутопление (37). Далее идут самоповешение (32), прыжок с высоты (27), использование режущих и колющих предметов (25), отказ от пищи (20), отравление газом (19), гибель под колесами поезда или автомобиля (7).

В заключение — несколько необходимых пояснений.

Цифрами в конце биографической справки обозначены номера страниц, на которых встречаются упоминания о данном литераторе. Если цифра выделена жирным шрифтом, значит, на соответствующей странице об этом авторе содержатся более подробные сведения, чем в «Энциклопедии».

Японские и венгерские имена даны без запятой, потому что для этих языков обратный порядок (сначала фамилия, потом имя) является стандартным.

Если писатель вошел в историю литературы не под собственным именем, а под псевдонимом, справка дается на псевдоним, настоящее же имя указывается в скобках или в тексте статьи.

Я буду весьма признателен читателям, которые сообщат мне об упущениях, ошибках и неточностях, обнаруженных в «Энциклопедии», и непременно учту эти замечания в следующем издании книги.

Адамич, ЛьюисLouis Adamic(1899–1951) Американский писатель. Родился в Югославии. Эмигрировал в США в четырнадцатилетнем возрасте. Главная тема первых публицистических произведений — жизнь иммигрантов в начале века, трудности ассимиляции, неприглядная сторона американского «плавильного котла народов». В 1934 году А. вернулся в Югославию, однако обнаружил, что возврат к прежней жизни уже невозможен. Затем взгляд А. вновь устремляется к Америке, стране, которая, по мнению писателя, находится на краю гибели, но обладает огромным позитивным потенциалом — в случае, если удастся преодолеть межэтническую разобщенность («Моя Америка»). С 1940 издавал журнал «Коммон граунд», посвященный проблемам многокорневой американской культуры. А. живо интересовался политикой, тяжело переживал оккупацию Югославии и был страстным сторонником Тито, как в годы войны, так и позднее. Обстоятельства гибели А. не вполне ясны и вызвали не меньше толков, чем смерть Хемингуэя несколькими годами позднее. А. тоже был обнаружен с охотничьим ружьем в руках, и поначалу преобладала версия о неосторожном обращении с оружием и даже политическом убийстве. Однако расследование установило, что писатель застрелился из-за нервного срыва, ставшего результатом депрессии.