Когда Пия пришла в себя, у нее болело горло, и она не могла глотать. Она открыла глаза и увидела в сумеречном свете, что все еще находится в подвале. Уголками глаз Кирххоф уловила какое-то движение позади себя. Она услышала напряженное дыхание, и мгновенно к ней вернулись воспоминания. Аня Моорманн, пистолет, выстрел, после которою пуля попала Августе Новак в грудь… Сколько времени она была без сознания? У нее застыла в жилах кровь, когда она услышала щелчок позади себя, который очень походил на звук, возникающий при снятии пистолета с предохранителя. Пия хотела закричать, но из горла вырвалось лишь хриплое клокотание. Все ее существо сковала судорога, и она закрыла глаза. Что будет, если пуля пробьет кости черепа? Почувствует она это? Будет ли испытывать боль? Будет ли…

— Пия!

Кто-то схватил ее за плечо. Она открыла глаза. Волна облегчения прошла по ее телу, когда Пия увидела лицо своего бывшего мужа. Она закашлялась и схватилась за горло.

— Как… что… — прохрипела она с недоумением.

Хеннинг был смертельно бледен. К ее удивлению, он зарыдал и крепко обнял ее.

— Я так боялся за тебя, — пробормотал он, уткнувшись в ее волосы. — О господи, у тебя кровь на голове…

Пия дрожала всем телом, у нее болело горло, но сознание того, что в последнюю секунду смерть отступила, переполняло ее почти истерическим чувством счастья. Потом она вспомнила об Эларде Кальтензее и Августе Новак, высвободилась из объятий Хеннинга и поднялась с помутненным сознанием. Кальтензее сидел в песке среди костей своих расстрелянных предков и обнимал мать. Слезы бежали по его лицу.

— Мама, — шептал он. — Мама, ты не можешь сейчас умереть… пожалуйста!

— Где Аня Моорманн? — прошептала Пия хриплым голосом. — И тот парень, которого я ранила?

— Он лежит там, — ответил Хеннинг. — Я ударил его настольной лампой, когда он хотел выстрелить в тебя. А женщина исчезла.

— Где Мирьям? — Пия обернулась и увидела расширенные от страха глаза подруги.

— У меня все в порядке, — прошептала та. — Но мы должны вызвать «Скорую помощь» для фрау Новак.

На четвереньках Пия поползла к Августе и ее сыну. Здесь уже не помог бы никакой врач. Августа Новак умирала. Узкая струйка крови стекала у нее из уголка рта. Глаза были закрыты, но она еще дышала.

— Фрау Новак, — голос Пии звучал все еще хрипло, — вы слышите меня?

Августа открыла глаза. Ее взгляд был на удивление ясным, рука искала руку сына, которого она много лет назад потеряла именно на этом месте. Элард Кальтензее взял ее руку, она глубоко вздохнула. Более чем через шестьдесят лет круг замкнулся.

— Хайни?

— Я здесь, мама, — сказал Элард, с трудом сдерживая себя. — Я с тобой. Ты поправишься. Все будет хорошо.

— Нет, мой мальчик, — пробормотала она и улыбнулась. — Я умираю… Но… ты не должен… плакать, Хайни. Ты слышишь? Не должен плакать. Все… хорошо. Я… у него… у моего… Эларда.

Элард Кальтензее погладил лицо своей матери.

— Позаботься… позаботься о Маркусе… — прошептала она и закашлялась. Кровавая пена выступила у нее на губах, ее взгляд затуманился. — Мой дорогой мальчик.

Она еще раз вздохнула, потом застонала, и ее голова отклонилась в сторону.

— Нет! — Элард поднял ее голову и крепче сжал тело старой женщины в своих руках. — Нет, мама, нет! Ты ведь не можешь сейчас умереть!

Он рыдал, как маленький ребенок. Пия почувствовала, что у нее на глаза тоже наворачиваются слезы. В порыве симпатии она положила руку на плечо Эларда Кальтензее. Он поднял глаза, не отпуская тело своей матери. Его мокрое от слез лицо было опустошено болью.

— Она умерла с миром, — сказала Пия тихо. — На руках своего сына и в кругу своей семьи.

Марлен Риттер металась взад и вперед по небольшому помещению рядом с комнатой для допросов, как хищник в зоопарке. То и дело она бросала взгляд на своего отца, который выглядел постаревшим на десяток лет. Он неподвижно, с пустым взглядом, сидел в соседнем помещении, отделенном от нее стеклянной перегородкой, и казался марионеткой, у которой обрезали нити. Потрясенная, Марлен осознала то, что все эти годы не хотела признавать. Ее бабушка была не доброй старой женщиной, которой она ее всегда считала, а полной ее противоположностью! Она лгала, как ей заблагорассудится. Марлен остановилась у стеклянной перегородки и пристально посмотрела на мужчину, который был ее отцом. Всю свою жизнь он исполнял прихоти своей матери и делал все, чтобы угодить ей и завоевать ее расположение. Но все было напрасно. Для него, должно быть, самым горьким было осознание того, что его просто цинично использовали. Но Марлен, несмотря на это, не испытывала к нему сочувствия.

— Да присядь же ты хоть на минуту, — сказала Катарина позади нее.

Марлен покачала головой.

— Тогда я сойду с ума, — ответила она. Катарина все ей рассказала: историю с ящиком, гибельную идею Томаса с биографией и то, как с помощью дневников вскрылось то, что Вера была не тем человеком, за которого себя выдавала.

— Если с Томасом что-то случилось, я никогда этого не прощу отцу, — сказала она глухим голосом.

Катарина не ответила, так как в этот момент в комнату для допросов повели Ютту Кальтензее, ее когда-то лучшую подругу. Зигберт поднял голову, когда вошла его сестра.

— Ты все это знала, я прав? — раздался его голос из динамика.

Марлен сжала руки в кулаки.

— Что я должна была знать? — холодно ответила Ютта по ту сторону перегородки.

— Что она распорядилась убить Роберта, чтобы тот не проговорился. А потом его подругу. И ты — точно так же, как и она, — хотела, чтобы исчез Риттер, так как вы обе боялись того, что он напишет про вас в своей книге.

— Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, Берти. — Ютта села на стул и хладнокровно положила ногу на ногу. Самонадеянная женщина, полная уверенности в своей неприкосновенности.

— Полная копия матери, — тихо пробормотала Катарина.

— Ты знала, что Марлен вышла замуж за Томаса, — упрекнул Зигберт свою сестру. — Ты знала также, что она ждет ребенка!

— Даже если и так? — Ютта Кальтензее пожала плечами. — Я ведь не могла предположить, что вы додумаетесь его похитить!

— Я бы этого не допустил, если бы все знал.

— Ах, оставь, Берти! — Ютта издевательски рассмеялась. — Каждый знает, что ты ненавидишь Томаса, как чуму. Он всегда был для тебя бельмом в глазу.

Марлен, как парализованная, стояла у перегородки.

В дверь постучали, и вошел Боденштайн.

— Они распорядились похитить моего мужа! — закричала Марлен. — Мой отец и моя тетя! Они…

Она оцепенела, когда увидела лицо главного комиссара. Прежде чем тот успел что-то сказать, она уже все поняла. Ее ноги подкосились, и Марлен опустилась на колени. А потом она начала кричать.

Когда Пия поздним вечером поднималась по ступеням здания комиссариата, она чувствовала себя так, как будто ее освободили после длительного удержания в заложниках. Не прошло и двадцати минут после смерти Августы Новак, как прибыли польские коллеги. Они отвезли Хеннинга, Мирьям, Эларда и Пию в отделение полиции в Гижицко. Потребовалось сделать несколько телефонных звонков в Германию фрау Энгель, чтобы прояснить ситуацию, после чего Пию и Эларда Кальтензее наконец отпустили. Хеннинг и Мирьям остались в Гижицко, чтобы сразу на следующее утро при поддержке польских специалистов в подвале развалин замка извлечь останки. В аэропорту их уже ждал Бенке и сначала отвез профессора во Франкфурт, в больницу к Маркусу Новаку.

Было десять часов вечера. Пия прошла по пустынному коридору, потом постучала в дверь кабинета Боденштайна. Он вышел из-за своего письменного стола и, к ее удивлению, крепко обнял ее. Потом взял ее за плечи и так на нее посмотрел, что она смутилась.

— Слава богу! — сказал он охрипшим голосом. — Я чрезвычайно рад, что вы вернулись.

— Вряд ли вы могли по мне так сильно соскучиться. Меня не было менее суток, — попыталась Пия с помощью иронии справиться со своим смущением. — Вы можете опять спокойно отпустить меня куда-нибудь, шеф. Со мной все в порядке.