Он разорвал конверт, пробежал глазами содержание и стал жадно хватать ртом воздух, все еще не веря написанному. Вызов в полицию Келькхайма! Ему вменялось в вину причинение опасных телесных повреждений. Этого не могло быть! Жгучая ярость закипала в нем. В неистовстве он скомкал письмо и швырнул его в мусорную корзину.

Одновременно на письменном столе зазвонил телефон. Тина! Она наверняка увидела в окно кухни, как он входил в кабинет. Маркус неохотно снял трубку. Он знал, что ему придется оправдываться за то, что он отказался пойти с ней на концерт на открытом воздухе в бассейне в Келькхайме. Тина просто не хотела понять, что у него не было желания. Она была обижена, и пока женщина с плачущей интонацией, как молитвенный барабан, бросала ему привычные упреки, запищал мобильный телефон Маркуса.

— В следующий раз я пойду с тобой, — пообещал он своей жене, в действительности не собираясь этого делать, и откинул крышку своего мобильного телефона. — Правда. Не сердись…

Когда он прочитал полученное короткое сообщение, на его лице промелькнула радостная улыбка. Тина все еще ругалась и упрашивала его, а он большим пальцем правой руки набирал ответ.

Все ясно, — писал он. — Буду у тебя не позднее 12. До этого я должен еще кое-что сделать. Пока.

Предвкушение радости пронзило его тело. Он опять сделает это, сегодня ночью. Угрызения совести и чувство вины, которые его так мучили, были не более чем ослабевающим эхом где-то глубоко внутри его тела.

— Мы должны поставить в известность полицию. — Комендант пансионата Парвин Мультани была серьезно озабочена. — С ней, должно быть, что-то случилось. Все ее медикаменты здесь. В самом деле, фрау Кольхаас, у меня нехорошее чувство в отношении всей этой истории.

В половине восьмого утра она обнаружила, что одна постоялица отсутствует, и этому не было никаких объяснений. Рената Кольхаас, управляющая дома престарелых для особ аристократического происхождения «Таунусблик», была раздражена. Должно же было это случиться именно сегодня! В одиннадцать часов ожидалась делегация американской операционной компании по контролю качества. Нечего было и думать оповещать полицию, так как она точно знала, какое ужасное впечатление на руководство компании произведет никем не замеченное исчезновение одной из постоялиц, что относилось к сфере ее ответственности.

— Я позабочусь об этом, — сказала она коменданту с успокаивающей улыбкой. — Приступайте к своей работе и, пожалуйста, не говорите пока об этом ни с кем. Мы наверняка скоро найдем фрау Фрингс.

— Но, может быть, лучше… — начала Мультани, но управляющая прервала ее движением руки.

— Я сама займусь этим случаем.

Она проводила озабоченную даму до двери, села за компьютер и открыла учетную карточку постоялицы. Анита Фрингс уже почти пятнадцать лет жила в пансионате «Таунусблик». Ей было восемьдесят восемь лет, и уже длительное время из-за сильного артрита она в основном перемещалась в инвалидном кресле. У нее, правда, не было родственников, с которыми могли возникнуть неприятности, но в голове управляющей зазвенели тревожные звоночки, когда она прочитала имя лица, которое необходимо было известить в случае ее болезни или смерти. Ее заведение обретет настоящие проблемы, если эта дама в скором времени не появится невредимой в своей квартире на четвертом этаже.

— Этого только не хватало, — пробормотала она и взялась за телефон. У нее оставалось примерно два часа времени, чтобы найти Аниту Фрингс. Полиция в данном случае совершенно точно была бы неверным выбором.

Боденштайн со скрещенными руками стоял перед большой доской в переговорной комнате отдела К-2. Давид Гольдберг. Герман Шнайдер. Моника Крэмер. И, несмотря на обращения по региональному радио, никаких следов Роберта Ватковяка. Глаза Оливера следили за стрелками и кругами, которые рисовала фломастером Фахингер. Были некоторые совпадения. Например, и Гольдберг, и Шнайдер имели тесные отношения с семьей Кальтензее, оба они были убиты одним и тем же оружием и в молодые годы являлись членами СС. Но все это не помогло ему продвинуться дальше. Боденштайн вздохнул. Можно было просто сойти с ума. С чего начать? Под каким предлогом он мог бы еще раз поговорить с Верой Кальтензее? Поскольку расследование убийства Гольдберга было официально передано в другую инстанцию, разумеется, он не мог упоминать о результатах лабораторных анализов и тестов на ДНК со следов, взятых с бокала из-под вина. Подруга Ватковяка не была убита непременно тем же убийцей, что Гольдберг и Шнайдер. Не было свидетелей, не было отпечатков пальцев, не было следов, за исключением следов Роберта Ватковяка. Он, казалось, был идеальным преступником: оставил следы на всех местах преступления, знал жертв убийств и срочно нуждался в деньгах. Он мог убить Гольдберга, поскольку тот ему ничего не дал, Шнайдера, потому что тот пригрозил, что заявит на него, и Монику, так как она, будучи посвященной в его дела, представляла собой определенный риск. На первый взгляд все действительно прекрасно сходилось. Отсутствовало только орудие убийств.

Дверь открылась. Боденштайн не был особенно удивлен, когда увидел свою будущую начальницу.

— Приветствую вас, фрау доктор Энгель, — сказал он вежливо.

— Я так и предполагала, что ты любишь формальности. — Она смерила его взглядом, высоко подняв брови. — Ну, хорошо. Приветствую вас, господин фон Боденштайн.

— «Фон» вы вполне можете опустить. Чем могу помочь?

Советник уголовной полиции Николя Энгель посмотрела мимо него на доску и наморщила лоб.

— Я думала, дела Гольдберга и Шнайдера уже раскрыты.

— Боюсь, что нет.

— Директор уголовной полиции Нирхоф сказал, что доказательства против человека, который убил свою подругу, неопровержимы.

— Ватковяк оставил следы, не более того, — поправил ее Боденштайн. — Лишь один факт, что он когда-то побывал на местах преступления, не делает автоматически его убийцей в моих глазах.

— Но так было написано в сегодняшних утренних газетах.

— Бумага все стерпит.

Боденштайн и Энгель переглянулись. Потом она отвела взгляд, скрестила руки на груди и прислонилась к одному из столов.

— Вы вчера позволили пойти вашему начальнику на пресс-конференцию, снабдив его неверной информацией, — констатировала она. — На это есть какая-нибудь особая причина, или это здесь общепринятая традиция?

Боденштайн не отреагировал на эту провокацию.

— Информация не была неверной, — ответил он. — Однако господин директор уголовной полиции зачастую не может остановиться, особенно если считает необходимым получить быстрый результат расследования.

— Оливер! Как будущий руководитель данного ведомства я хотела бы знать, что здесь происходит. Итак: почему вчера проводилась пресс-конференция, если дела еще не расследованы? — Ее голос звучал резко и вызвал в памяти Боденштайна неприятные воспоминания о другом случае и другом месте. Тем не менее он не собирался перед ней тушеваться, даже если она тысячу раз была его начальницей.

— Потому что Нирхоф так захотел и меня не слушал, — парировал он с такой же резкостью в голосе. Выражение его лица было спокойным и почти равнодушным. Пару секунд они пристально смотрели друг на друга. Она пошла на попятную, стараясь придать своему голосу более спокойный тон.

— То есть ты не считаешь, что все трое являются жертвами одного и того же убийцы?

Боденштайн проигнорировал дружеское обращение. Как опытный полицейский, он хорошо разбирался в тактике допросов и не давал сбить себя с толку переходом с агрессивного тона на миролюбивый.

— Гольдберг и Шнайдер были убиты одним и тем же лицом. По моей теории, кто-то очень не хочет, чтобы продолжалось расследование, и поэтому пытается направить наше подозрение на Ватковяка, которого мы пока еще не нашли. Но пока это чистая спекуляция.

Энгель подошла к доске.