— Как я могу получить какую-нибудь информацию о погибших немецких солдатах? — спросила она у подруги после краткого приветствия.

— Например, через Службу по уходу за могилами погибших воинов, — ответила Мирьям. — Что конкретно тебе нужно? Ах да, я должна тебя предупредить: наш разговор может тебе дорого обойтись. Я со вчерашнего вечера нахожусь в Польше.

— Да что ты? Что ты там делаешь?

— Эта история с Гольдбергом не дает мне покоя, — сказала Мирьям. — Я подумала, что, может быть, разузнаю что-нибудь на месте.

На какой-то момент Пия потеряла дар речи.

— А где ты? — спросила она.

— Я в Венгожево, — ответила Мирьям, — в бывшем Ангербурге на Мауерзее.[25] Настоящий Гольдберг здесь родился. Знание польского языка иногда имеет свои преимущества. Бургомистр сам открыл мне городской архив.

— С ума можно сойти! — Пия усмехнулась. — Тогда успехов тебе! И спасибо за совет.

Она шарила по Интернету, пока не остановилась на сайте под названием Weltkriegsopfer.de.[26] Там имелась ссылка на «поиск могил» онлайн. Кирххоф ввела полное имя погибшего Германа Шнайдера, а также дату и место его рождения. В ожидании ответа она пристально смотрела на монитор. Через несколько секунд Пия с изумлением прочитала, что Герман Людвиг Шнайдер, родившийся 2 марта 1921 года в Вуппертале, кавалер Рыцарского креста, старший лейтенант и командир 6-й эскадрильи 400-го истребительного авиаполка, погиб 24 декабря 1944 года в воздушном бою под Хаузен-Обераула. Он летал на истребителе «Фокке-Вульф» FW 190A8. Его останки были захоронены на главном кладбище в Вуппертале.

— Этого не может быть! — воскликнула Пия и рассказала Остерманну о том, что она только что прочитала. — Настоящий Герман Шнайдер мертв уже пятьдесят три года!

— Герман Шнайдер — идеальный псевдоним. Распространенная фамилия. — Остерманн наморщил лоб. — Если бы я захотел изменить свои личные данные, я бы тоже выбрал для себя самую неброскую фамилию.

— Точно. — Пия кивнула. — Но откуда наш Шнайдер взял данные настоящего Шнайдера?

— Может быть, они были знакомы, служили в одной воинской части… Когда нашему Шнайдеру после войны потребовалось изменить личные данные, он вспомнил о своем погибшем друге и взял его имя.

— Но как же семья настоящего Шнайдера?

— Они давно похоронили своего Шнайдера, и на этом дело для них было закончено.

— Но это ведь слишком легко выяснить, — усомнилась Пия. — Я нашла его в течение нескольких секунд.

— Ты должна перенестись в те времена, — возразил Остерманн. — Война закончилась, кругом царит хаос. Мужчина в гражданской одежде, не имея документов, является в официальные органы оккупационных властей и утверждает, что его зовут Герман Шнайдер. Возможно, он даже достал военный билет настоящего Германа. Кто знает? Шестьдесят лет тому назад невозможно было предвидеть, что однажды по компьютеру в течение пары секунд можно будет добыть информацию, для получения которой раньше потребовались бы детектив, большое везение, куча денег, времени и случайностей. Я бы совершенно точно так же воспользовался бы личными данными какого-нибудь знакомого, о котором что-то знаю. Только из осторожности. Кроме того, я бы постарался держаться в стороне от внимания общественности. Наш Шнайдер это и делал. Всю свою жизнь он оставался воплощением самой скромности.

— Непостижимо. — Пия делала некоторые записи. — Тогда нам надо искать Ганса Калльвайта из Штайнорта в Восточной Пруссии. Штайнорт располагается недалеко от Ангербурга, откуда родом настоящий Гольдберг. И если твоя теория верна, то лже-Гольдберг — Оскар — действительно мог быть тем, кто знал настоящего Гольдберга.

— Верно. — Остерманн бросил алчный взгляд на остывший дёнер-кебаб Пии, который лежал на ее письменном столе. — Ты будешь есть?

— Нет. — Пия отрицательно покачала головой. — Угощайся.

Остерманн не заставил себя упрашивать дважды.

Пия уже опять погрузилась в Интернет. Анита и Вера были подругами, лже-Шнайдер — Ганс Калльвайт — и лже-Гольдберг — Оскар — также. Не прошло и трех минут, как на мониторе появилась краткая биография Веры Кальтензее.

Родилась 14 июля 1922 года в Лауенбург-ам-Добензее, — читала Кирххоф. — Родители: барон Хайнрих Элард фон Цойдлитц-Лауенбург и баронесса Герта фон Цойдлитц-Лауенбург, урожденная фон Папе. Братья и сестры: Генрих (1898–1917), Мейнгард (1899–1917), Элард (1917, пропал без вести в январе 1945 года). Бежавшая в январе 1945 года оставшаяся часть семьи погибла при налете русских войск на колонну беженцев из Лауенбурга.

Пия опять вернулась на страницу с информацией о Восточной Пруссии, ввела «Лауенбург» и нашла ссылку на местечко под названием Доба-ам-Добензее, вблизи которого находились руины бывшего замка семьи Цойдлитц-Лауенбург.

— Вера Кальтензее и Анита Фрингс жили в том же месте в Восточной Пруссии, что и лже-Гольдберг и лже-Шнайдер, — сказала Пия своему коллеге. — И, конечно, все четверо знали друг друга с давних пор.

— Может быть. — Остерманн уперся локтями в письменный стол и посмотрел на Пию. — Но почему они сделали из этого такую тайну?

— Хороший вопрос. — Пия грызла свою шариковую ручку. Затем, какое-то время поразмышляв, взяла мобильный телефон и еще раз позвонила Мирьям. Через несколько секунд подруга ответила.

— У тебя есть с собой ручка? — спросила Пия. — Если уж ты занимаешься поисками, наведи справки о Гансе Калльвайте из Штайнорта и Аните Марии Виллумат.

Франкфуртский Дом искусств, один из первых адресов среди музеев национального и международного современного искусства, располагался в исторической Ратуше, непосредственно на площади Рёмерберг. Пия подумала, насколько непрактичен оказался ее внедорожник в городе субботним вечером. Все места в паркингах вокруг Рёмерберга и исторического здания Главного отделения полиции были заняты, и не было никаких шансов найти свободное место для неуклюжего «Ниссана». В конце концов, потеряв последние нервы, Кирххоф поехала прямо на большую площадь перед франкфуртской Ратушей. Не прошло и двух минут, как появились две женщины-полицейские из специальной службы, осуществляющей контроль за парковкой автомобилей, и дали ей знак немедленно убрать автомобиль. Пия вышла из машины и предъявила дамам удостоверение и полицейский жетон.

— Он настоящий? — недоверчиво спросила одна из них, и Пия мысленно представила себе, как дама вгрызается в жетон, чтобы проверить, не сделан ли он из шоколада.

— Разумеется, настоящий, — сказала она нетерпеливо.

— Вы не представляете, что нам здесь только не предъявляют! — Женщина вернула ей удостоверение и жетон. — Если бы мы все это сохраняли, можно было бы открыть собственный музей.

— Я здесь ненадолго, — уверила Пия женщин и направилась в Дом искусств, который в субботу во второй половине дня, конечно, был открыт.

Сама Кирххоф не особенно разбиралась в современном искусстве и была удивлена, увидев, как много народу толпилось в фойе, в выставочных залах и на лестницах, чтобы полюбоваться произведениями чилийского художника и скульптора, имя которого Пия до сего времени никогда не слышала. Кафе на первом этаже Дома искусств также было битком набито. Пия огляделась и почувствовала себя настоящей невеждой. Ни одно из имен художников на проспектах и флаерах не было ей знакомо даже отдаленно, и она спрашивала себя, что видели все эти люди в кляксах и штрихах.

Пия попросила молодую даму у информационного стенда сообщить профессору Кальтензее о своем визите и решила скоротать время ожидания, листая брошюру с программой Франкфуртского Дома искусств. Кроме так называемого «современного искусства» во всех формах, Фонд Ойгена Кальтензее, которому также принадлежала и недвижимость, поддерживал молодых и талантливых музыкантов и актеров. На одном из верхних этажей размещался даже собственный концертный зал фонда, а также жилые и рабочие помещения, которые на определенное время предоставлялись в распоряжение отечественным и зарубежным деятелям искусств. Учитывая репутацию профессора Кальтензее, речь преимущественно шла, видимо, о юных деятелях искусств женского пола, которые с физической точки зрения нравились директору Дома искусств.