«Она — невинная жертва того, кто сделал эту фотографию, — подумала Керри. — Робин, как я, она независима. Ей очень не понравится, что ее будут возить в школу и забирать оттуда, она будет злиться, что ей запретят ходить одной в гости к Кесси».

В голове Керри вдруг опять зазвучал голос несчастной Дейдры Реардон, раз за разом спрашивавший ее, как отнеслась бы она к тому, что ее ребенок оказался на десять лет в тюрьме за преступление, которого не совершал.

Выторговывание для себя выгодных условий сделки с правосудием проходило не слишком гладко для Барни Хаскелла. В семь утра в пятницу он встретился с адвокатом Марком Янгом в его роскошном кабинете А Саммите. Кабинет этот находился всего в получасе езды от зала суда в южных кварталах Ньюарка, но уже как бы в совершенно ином измерении, в другом мире.

Янг, глава команды адвокатов, защищавших Барни, был примерно того же возраста, что и его подзащитный, — 55 лет. На этом, правда, сходство между ними кончалось, печально признавался себе Барни. Янг был ухожен и элегантен даже в столь ранний час, одет в свой «адвокатский», в мелкую полоску костюм, сидевший на нем, как вторая кожа. Барни, естественно, знал, что, если адвокат снимет пиджак, его впечатляющего вида плечи тут же исчезнут. Но и это не поднимало ему настроения. Совсем недавно «Стар-Леджер» поместил статью с описанием типичного облика преуспевающего адвоката. Одной из неизменных черт такого адвоката было как раз ношение тысячедолларовых костюмов.

Что касается Барни, то свою одежду он покупал в магазинах готового платья. И все потому, что Джимми Уикс никогда не платил ему достаточно денег, чтобы поступать как-то иначе. И вот теперь ему, Барни, грозила тюрьма, если он и дальше будет держаться Джимми. До сих пор представители федеральной власти — «федералы» — вели себя с ним жестко. Они соглашались обсуждать только сокращение срока заключения, а вовсе не полное оправдание и освобождение. Даже если он сдаст им Джимми. Они почему-то считали, что смогут добиться осуждения Джимми и без помощи Барни.

Может быть, смогут, а может быть, и нет, размышлял Барни. Ему казалось, что они все же блефуют. Барни помнил, что адвокатам Джимми и раньше удавалось неоднократно выводить своего клиента из-под удара. Кинеллен и Бартлетт были, что ни говори, прекрасными специалистами своего дела и до сих пор неизменно добивались своего — проводили Уикса сквозь запутанные процедуры судебных разбирательств без существенного для того ущерба.

На этот раз, правда, судя по первому выступлению представителя министерства юстиции, у федералов было достаточно сильных аргументов. И все же обвинение не могло не опасаться того, что Джимми опять уйдет от них благодаря какой-то новой и неожиданной уловке.

Барни провел рукой по своей рыхлой шее. Он знал, что внешне всем кажется немного придурковатым, недотепистым банковским клерком. Эта внешность, кстати, часто его выручала. Люди обычно не обращали на него внимания, не запоминали его. Это касалось даже самых близких знакомых Уикса. Они считали его мальчиком на побегушках. Никто из них и понятия не имел о том, что именно Барни занимается обращением незаконных доходов в инвестиции, что именно он работает со счетами Джимми, разбросанными по банкам всего мира.

— Мы сможем включить вас в программу защиты свидетелей, — сказал Янг, — но только после того, как вы отсидите в тюрьме пять лет.

— Это слишком много, — возразил Барни.

— Послушайте, Барни, — вы все намекаете на то, что сможете привязать Джимми к какому-то убийству, — проговорил Янг, изучая идеально правильной формы ногти на своих руках. — Барни, я, как мог, приукрашивал это ваше обещание. Но пришло время сказать по этому поводу еще что-то, либо заткнуться. Они, федералы, безусловно хотели бы повесить на Уикса еще и убийство. Таким образом они смогут упрятать его за решетку навсегда. Если он получит пожизненное заключение, то развалится и вся его преступная организация. Именно эту цель они и преследуют.

— Я могу привязать его к убийству. Им, правда, придется доказать, что именно он убил. Кстати, насколько верны слухи, что прокурор, ведущий дело против Уикса, подумывает о том, чтобы выдвинуть свою кандидатуру в губернаторы и побороться за это место с Френком Грином?

— Так оно и есть, — подтвердил Янг. — Если, конечно, каждый из кандидатов будет поддержан своими партиями. — Он открыл ящик стола и извлек оттуда пилочку для ногтей. — Барни, боюсь, вам надо перестать ходить вокруг да около. Пора доверить мне то, что вы знаете и на что намекаете. Иначе я не смогу помочь вам принять верное решение по поводу того, какие шаги предпринять дальше.

Почти ангельской невинности черты лица Барни исказила гримаса. Затем лоб его вновь разгладился.

— Хорошо. Я скажу вам все. Помните «дело об убийстве возлюбленной», когда одну очень красивую молодую женщину нашли дома убитой с разбросанными по телу розами. Это произошло лет десять назад, и именно на этом деле Френк Грин сделал себе имя.

Янг кивнул.

— Помню. Грин добился осуждения мужа убитой. Вообще-то сделать это было нетрудно, но пресса писала о том процессе очень много. — Адвокат прищурился. — Ну и что? Не хотите ли вы сказать, что Уикс как-то замешан в этом деле?

— Если помните, муж утверждал, что не дарил жене этих роз, что их, следовательно, должен был прислать какой-то другой мужчина, с которым у его жены был роман. — Янг кивнул, а Хаскелл тем временем продолжал: — Те розы послал Сьюзен Реардон Джимми Уикс. Я-то это точно знаю. Именно я отнес их ей домой без двадцати шесть в вечер ее смерти. К букету была приколота записка, которую написал сам Джимми. Я могу даже показать вам, что в этой записке было. Дайте мне листок бумаги.

Янг протянул Барни блокнот, в котором помечал поступавшие по телефону сообщения. Барни взял ручку. Чуть позже он повернул блокнот к адвокату.

— Джимми называл Сьюзен «моя возлюбленная», — объяснил он. — На тот вечер он назначил ей свидание. И написал в своей записке следующее.

Янг изучил верхнюю страничку переданного ему Хаскеллом блокнота. На ней были изображены шесть музыкальных нот в ключе «До». И подпись: «Дж.».

Янг пропел ноты, потом поднял глаза на Барни.

— Это же первая фраза из песни «Позволь мне называть тебя моей возлюбленной», — сказал он.

— Ага. А после первой фразы в этой песне как раз следует вторая и слова: «Я влюблен в тебя».

— И куда же делась эта записка?

— В том-то и дело. Ни одна из газет не сообщала о том, нашли ли ее потом в доме Реардонов. А ведь цветы-то нашли — они были разбросаны по телу убитой. Я только занес букет и пошел дальше. Я тогда уезжал в Пенсильванию по делам Джимми. Потом, правда, много слышал, что об этом деле говорили другие. Так вот, Джимми просто с ума сходил по этой женщине, по Сьюзен, и его страшно бесило то, что она любезничает с другими мужчинами. Когда он посылал ей те цветы, он поставил ей ультиматум — требовал, чтобы она добилась развода и держалась отныне подальше от остальных мужчин.

— И как она отреагировала?

— О, ей нравилось дразнить Джимми. Ей это доставляло, казалось, колоссальное удовольствие. Я знаю, что один из наших ребят пытался предупредить ее, сказать, что Джимми может быть опасен. Но она лишь рассмеялась в ответ. Думаю, что в тот вечер она просто зашла слишком далеко. Разбросать цветы по мертвому телу — это как раз то, что сделал бы Джимми на месте убийцы.

— Да, но записку-то его так и не нашли.

Барни пожал плечами.

— На суде об этом никто ничего не говорил. Мне велели вообще помалкивать о Сьюзен. Но я знаю — в тот вечер она опять заставила Джимми ждать, а потом и вообще вывела его из себя. Один из ребят Джимми как-то сказал мне, что Джимми тогда страшно разозлился и кричал, что убьет ее. Вы же знаете его характер. И еще вот что. Джимми покупал ей кое-какие драгоценности, украшения. Я это знаю, потому что оплачивал их и у меня были даже копии чеков. На суде над Реардоном много говорили о всяких драгоценностях, о тех вещицах, которые, по словам мужа, он жене не дарил. Но, как утверждал неизвестно почему отец Сьюзен, все, что было в доме найдено, подарил дочери он.