Шика, изящный, в позолоченных очечках, считался в Черновцах мастером высшего класса и причесывал, как он сам говорил, только первосортных дам. Мама входила в их число. Нашу маму Шика причесывал особенно тщательно и дольше всех, отчего папа наш всегда нервничал.

— Какой сорт! Какой сорт! Вы посмотрите на эту прэлестную грэческую головку! — приговаривал Шика, колдуя над маминой прической, при этом он прищелкивал языком и качал головой от восхищения.

Время от времени он отпрыгивал в сторону, откидывал голову и смотрел на маму так, как глядит художник на свою работу. Иногда Шику приглашали к нам домой, и он причесывал нас с сестрой перед походами в театр или на концерт. Однажды его пригласили стричь сестре косу. Он распустил ей волосы, взвесил их на руке и задумчиво сказал:

— Нет.

Потом подумал еще раз и повторил уже резче:

— Нет и нет!

И в третий раз он погладил роскошные волосы сестры и вынес окончательный вердикт:

— Таки да — нет!!!

И пошел стращать, размахивая руками, как крыльями, чем закончится для всех нас и для сестры эта неосмотрительная стрижка: и замуж в приличную семью ее не возьмут, и все от нее отвернутся, и вообще — от этих всех напастей моя стриженая сестра может! начать! курить!!! И тогда — все! Все!

К слову, моя сестра носит косу до сих пор, и все у нее хорошо — она не курит.

Если мама долго не приходила в парикмахерскую, озабоченный Шика звонил нам домой.

— Это Шика-Буревестник! — кричал он в трубку. — Мадам, или вы сменили мастера? — ехидно интересовался он. — Нет? Так что ж вы сидите дома и не идете причесываться? Имейте в виду, чтоб это не застало вас врасплох: у вас осталось не так уж и много, хочу вам сказать. Каких-нибудь двадцать-тридцать лет — и Шика-Буревестник уже ничего не сможет из вас сделать. Не теряйте времени! Если вы будете причесываться регулярно, — великодушно обещал Шика, — старость вас не заметит. Пройдет мимо и не заметит.

Шика готов был сделать краше весь мир. Встречая на улице красивую женщину, он вежливо кланялся ей и заводил проникновенную беседу о пользе парикмахерского искусства для отдельно взятой головы. Лохматая голова оскорбляла его эстетический вкус.

— Женщины — это украшение нашего мира. Если вы, такая видная женщина, ходите по улицам косматая, как медведь гризли, от этого жизнь тускнеет, наполняется хамством и повышается уровень преступности! — распалялся Шика-Буревестник.

Тогда, в моем детстве, когда Шика предрекал непричесанным женщинам скорую безнадежную старость, ему уже было за семьдесят. Но он боролся за красоту в этом мире изо всех сил. И сегодня, когда моя мама возвращается из парикмахерской, куда по привычке ходит регулярно, все еще очаровательная и элегантная, я понимаю, что Шика-Буревестник был прав и сделал для моей мамы невозможное. Старость ее не заметила. Прошла мимо и не заметила.

Зубик, вернувшись из туристической поездки в Голландию, решил освоить новый бизнес. А именно: начал разводить кур. И действительно: сколько можно питаться импортными гормональными монстрами, чемпионами по бодибилдингу имени старшего Буша?

Правильно, Зубик! Его поддержали все, включая районное начальство.

Зубик завез цыплят, таких уже не желтых, подростков, и на открытие курятников — двух небольших кирпичных сараев, которые гордо именовались павильонами, — Зубик пригласил военный духовой оркестр. Оркестр сыграл узбекскую песню «Чичалери», что означает «Цыплята». Солировал сам дирижер в звании майора. Подогретый шампанским, он голосил: «Ой, мои вы-и цыплятки, о-ой, мои вы-и касатки! Вы пушистые комочки, мои будущие квочки». Праздник удался, и во всех местных газетах поместили фотографию Зубика и его жены Зины.

Через несколько месяцев, в канун Нового года, в первом павильоне Зубик застал страшную картину: куры пали.

— Чумка, — поставил диагноз ветеринар, — вызывайте эпиднадзор, уничтожайте всех оставшихся птиц.

Во втором павильоне жизнь протекала по-прежнему. Куры выясняли отношения, петухи азартно вели организационно-массовую работу. Параллельно куры активно клевали все, что валялось на расстоянии досягаемости клюва.

— Так они же здоровы! — возмутился приговору Зубик.

— Они — носители! — безапелляционно отрезал примчавшийся эпиднадзор. — Уничтожайте. А то — штрафные санкции, не расплатитесь…

Хорошо сказано: «уничтожайте». А как? Расстреливать их, что ли?.. Зубик пригорюнился.

— Давайте окна в павильоне откроем. На дворе мороз, минус 18. Поморозятся за ночь и падут… — предложил выход сторож.

Зубик с женой Зиной суетливо, не глядя друг другу в глаза, открыли окна павильона и молча уехали в гадком настроении.

Наутро, опасливо войдя в сарай, Зубики увидали очаровавшую их картину. Куры сидели в огромной живой пирамиде, в центре которой восседал огромный петух с глазами бультерьера. Куры периодически организованно обменивались местами и выглядели бодрыми и здоровыми. Бультерьер смотрел на хозяев внимательно и зло. Он явно оголодал. Зубик спиной сполз по двери и задумался. Подгоняли угрозы о штрафных санкциях. Решили — кур не кормить, окна не закрывать. Жена Зубика Зина по дороге домой рыдала, повторяя глупое: «Зачем, зачем…»

А через несколько дней наутро вдруг спал мороз, потеплело необычно, по-весеннему, выглянуло солнышко, забарабанила капель. Куры повыпрыгивали из окон павильона, построились «свиньей» и вслед за Бультерьером, возглавившим куриную орду, весело перекликаясь, топоча и отряхиваясь, направились в город.

Зубики ринулись по следам и застали своих кур мирно пасущимися на центральной площади перед мэрией, рядом с новогодней елкой. На площади в хороводе кружилось много детишек, звучала музыка, продавались сладости. Дедушка Мороз со Снегурочкой проводили игры и конкурсы и вручали детям подарки. Куры были тут совсем некстати, и их количество вызывало недоумение. Время от времени Бультерьер кукарекал, призывая своих дам к порядку. Петушки помельче дрались и будили нездоровый азартный интерес у подростков. Куры топтались у лотков с пирожками и попкорном, гребли лапами плиты и принимали щедрое угощение от детей. Из мэрии выскочили служащие; вскоре и мэр, даже не накинув пальто, вышел, озабоченно оглядывая площадь. Зубики носились вокруг елки, отлавливая кур и запихивая в свой «фольксваген», где забыли закрыть окно. Куры выпрыгивали назад, радуя пришедших на праздник, и многие горожане на площади решили, что приехали клоуны с дрессированными курами.

К вечеру куры разбрелись по городу, пристроившись по подъездам и дворам. Зубиков оштрафовали на крупную сумму. Они закрыли свои павильоны и занимаются теперь продажей недвижимости.

Это событие произошло на самом деле несколько лет назад. Но до сих пор в нашем городе то там, то здесь встречаются странные недоверчивые создания, похожие на кур и петухов. Они одичали и окрепли. Некоторых можно увидеть на деревьях. Они склевывают почки или ягоды в зависимости от сезона. Кто покрупнее и посмелее — гоняются за кошками и щенками. Многие попрошайничают на базарах и стихийных рынках. В руки никто не дается. На заседаниях городского совета серьезно поставлен вопрос об отлове бродячих кур.

Оказывается, людей с птичьими фамилиями — не счесть. И среди писателей они тоже есть. Например, писатель-монументалист Шпак (с украинского в переводе на русский — скворец). Пишет глобальные романы о подполье. И в каждой книге, в каждом подполье какой-нибудь Шпак. Это он так неназойливо дает людям понять, что у него у самого революционное и боевое прошлое и что он, Шпак, потомственный подпольщик.

Но, как известно, писатели и поэты — люди ранимые, подозрительные и очень обидчивые. Во всем они видят подвох, издевательство и покушение на творческую свободу.

Однажды пригласили Шпака в нашу городскую библиотеку, в клуб интересных встреч. Приехал он такой — в значке, гладкий, как воробей летом. Он, наверное, все время думал, чтоб все увидели этот значок, и даже шел как-то левым боком, наваливаясь плечом на сопровождающих. А мы сидим в читальном зале, волнуемся: живой писатель, ко всему — подпольщик. Одна девочка, как потом оказалось, вообще решила, что он Ленина видел.