как царица владений своих,

где наперсники — Образ и Слово,

а корона — сиятельный стих!

В раздевалке с усмешливой болью,

уходя от людей — от греха,

надевала побитые молью,

гумилевского кроя меха.

Там, в предбаннике злачного клуба,

что пропах ароматами щей,

подавал я Ахматовой шубу,

цепенея от дерзости сей.

И вздымался, по-прежнему четкий,

гордый профиль, таящий укор...

Как ступала она обреченно

за порог, на заснеженный двор.

Уходила тяжелой походкой

не из жизни — из стаи людей,

от поэтов, пропахших селедкой,

от терзающих душу идей.

Провожали не плача — судача.

Шла туда, где под снегом ждала,

как могила, казенная дача —

все, что Анна в миру нажила.

НАРОД

С похмелья очи грустные,

в речах — то брань, то блажь.

Плохой народ, разнузданный,

растяпа! Но ведь — наш!

В душе — тайга дремучая,

в крови — звериный вой.

Больной народ, измученный,

небритый... Но ведь — свой!

Европа или Азия? —

Сам по себе народ!

Ничей — до безобразия!

А за сердце берет...

* * *

Не спеши уходить

от меня — от былого.

Не оборвана нить,

не досказано слово.

Слышишь: благовест вновь

над страной, а не клекот.

Сядь и душу готовь,

словно пташку, к отлету.

Не спеши и не трусь.

...Дай, судьбу до листаю —

и тихонько вольюсь

в журавлиную стаю.

УЧАСТНИК ПАРАДА ПОБЕДЫ

Из глубины расейской,

из отдаленных сфер

возник тот, с виду сельский —

три «Славы»! — кавалер.

Он призван шаг печатать

и спинку разогнуть!

Кремлевская брусчатка

дает отдачу в грудь...

Есть, есть еще сноровка

и ножки — обе-две!

И кепочка-«лужковка»

торчит на голове.

Не Теркин и не Чонкин,

не «подвиг всех времен»,

а Митрич, заключенный

в колонну стариков.

Равнение направо:

туда, где быть звезде!

А там — орел двуглавый

на «должной высоте».

Нога с натуги млеет,

и взгляд косит едва.

Опять на Мавзолее —

мордастая братва...

Все как бы шито-крыто,

и вроде нет дождя.

И лапником прикрыта

фамилия вождя.

Вот только — боль в колене

и чтой-то с головой...

И в Мавзолее Ленин —

ни мертвый, ни живой.

ЛЕСТНИЦА

По каменной лестнице — к Богу,

по стертым ступеням ее.

По каменной, тяжкой — к истоку...

И нету перил у нее.

Свистит оглушительный ветер,

сомненья объемлют, как дрожь.

И, словно к далекой планете,

по стертым ступеням идешь...

А силы нажитые тают,

и нету ни ночи, ни дня...

Но медленно Воля святая

вздымает к вершине меня...

ПЕРЕКРЕСТОК

Земля, куда нас всех уложат, —

не символ смерти, не финал,

а перекрестье двух дорожек,

которых ты не распознал.

Чем ближе мы к концу-итогу,

тем суть ясней тебе и мне:

одна из них — дорога к Богу,

другая — в лапы к сатане.

Земля — чистилище. Все просто.

Смотри и — видь, смотри и — бди

Не промахнись на перекрестке

и в царство тьмы — не угоди.

СТАРЫЕ СЛОВА

Эти кроткие — без крику —

синеглазые слова:

брашн о, су мно, поелику,

греховодник, однова...

Эти грады, эти веси -

дивных слов косматый ряд,

словно буки в темном лесе,

напугают — не съедят.

Ведь за ними, как за синим

о к е я н о м, словно луч,

брезжит юная Россия

из-под злых и черных туч.

СЛОВА

Слова как дождь, слова как сверла.

Слова — невнятная труха.

Твои слова — берут за горло,

мои — берут за потроха!

Слова с подвохом, с подковыркой...

Слова — как бы напрасный труд.

Одни слова — берут за шкирку,

другие — за душу берут.

Слова любви, сердечной муки.

Слова — зеленая трава...

Но те и эти — только звуки,

то бишь — слова, слова, слова...

«СВОБОДА ЛИЧНОСТИ»

За что любил тебя, «свобода»?

За пыл разнузданный внутри?

За строчки, дьяволу в угоду?

За пьяных улиц фонари?

Да и была ли ты, химера?!

Свобода — в горней высоте.

Не там, где сердце жаждет веры,

а чуть повыше — на кресте!

Прощай, обман. Изыди в люди.

А от меня — сокройся с глаз.

Во мне — тюрьма. Я сам, по сути,