Над диваном висела «Мадонна», копия с какой-то

западноевропейской картины, в тяжелой золоченой

раме, купленная родителями в комиссионке. Карти-

на сия придавала нашей ничтожнейшей комнатушке

вид ничем не оправданного благополучия, и прежде

всего — внушительностью рамы и темы сюжета.

Единственное окно девятиметровки выходило в

глубочайший и темнейший двор-колодец, благодаря

чему обиталище сие никогда не посещали солнечные

лучи — ни прямые, ни косые, а на стенах длитель-

ное время не выгорали обои (хоть какая-то польза

от ситуации).

Прилег отец на диван, притомившись на работе в

школе, где обучал василеостровских старшекласс-

ников русскому языку и литературе, и, не закрывая

глаз, не задремав даже, совершенно отчетливо ви-

дит, как в комнату вошла его мать Ириныошка,

умершая пять лет назад и похороненная в ста двад-

цати километрах от Ленинграда — в Луге. Вошла,

присела на диван, в изножие, отец даже ноги подо-

брал, чтобы ей удобнее сидеть, а сама она плачет,

слезами обливается, и не беззвучно, а со всхлипами.

Одной рукой подбородок себе подперла, пригорю-

нилась, другой — слезы с лица сгоняет, согнать не

может.

Тогда отец и спрашивает:

— Мама, почему ты плачешь?

А Ириныошка молчит и все плачет и пла-ачет.

Отцу стало неприятно, что мать плачет, а он врас-

тяжку лежит и ничем ее утешить не способен. Хотел

приподняться, приласкать старуху, но что-то дер-

жит его плашмя, не дает шевельнуться. И тут плачу-

щая, судорожно вздыхая, отчетливо произносит:

— И ждет тебя холод и голод...

Сказала и, жалостливо посмотрев на отца, вы-

шла из комнаты. Будто соседка Пелагея или «ни-

чья» бабушка, живущая на сундуке в коридоре, ко-

торые к нам заходили редко, так как боялись хмуро-

го, «ученого» отцовского взгляда.

А в ночь перед самым арестом отцу приснился то-

варищ Сталин. В тридцатые годы такой сон считал-

ся плохой приметой.

Вот как через двадцать лет отпечаталась «мелан-

холическая» сценка разлуки с отцом в одном из

моих «неунывающих» стихотворений — «Визит»:

Постучали люди в черном.

Их впустили, как своих.

Папа мой сидел в уборной,

сочинял для сына стих...

Могут спросить: почему столь несерьезно — о тра-

гичном? Особенно те могут спросить, у кого плохо с

юмором. На что отвечу так: во-первых, свойство ха-

рактера — улыбаться там, где не положено; во-вто-

рых, и впрямь слишком много в нашей стране, в ее

истории (дальней и ближней) если не смешного, то

весьма забавного. Свойство нации? Вряд ли. То

есть — гораздо шире. Если у нас — Гоголи да Сал-

тыковы-Щедрины, то у них — Джонатаны Свифты

и Франсуа Рабле, у нас — Кирша Данилов и Прото-

поп Аввакум, у них — Мюнхгаузен и Уленшпигель,

у нас — князь Мышкин, у них — Дон Кихот, и на-

оборот: у них — Тартарен из Тараскона, у нас —

Теркин (с того и этого света).

Смешное не есть преступное. Оно может быть

трагичным под воздействием беззакония, насилия.

Но оно не может быть безнравственным, потому что

по природе своей добродушно. Смешное не есть на-

смешливое, впитавшее в себя элементы убийствен-

ного сарказма, то есть — зла. Улыбка, вытесняю-

щая с лица человека оттенки печали, отчаяния,

ужимки скуки, гримасу ужаса, — великое благо, да-

рованное нам свыше.

Смешное по своей природе ближе к возвышенно-

му, нежели всяческое угрюмство и сердечный мрак,

возникающие возле житейской грязи и ядовитых ис-

парений, неважно, откуда исходящих — от диалек-

тического материализма или так называемых рели-

гиозных предрассудков.

Недаром в устные воспоминания отца о «године

страданий», как золотые песчинки, вкраплены ис-

корки смешного или возвышенного и гораздо реже

возникают в них болотные пузыри всевозможной

мерзости, сопутствующей человеку, униженному не-

свободой и прочими производными насилия. Да и

полопались они в памяти незлобивой, пузыри эти,

боль содержащие, ибо дьявольская природа их про-

тивна смыслу утверждения на земле всего сущего,

прочнодуховного.

Разве не смешны, особенно по прошествии лет, те

смертные грехи отца, на перечислении коих стро-

илось предварительное (следственное) обвинение

его в контрреволюционной и антисоветской агита-

ции и пропаганде, а также — принадлежности к

«организации»? Перечислим некоторые из них.

Во-первых, создал «меньшевистскую группу» в

количестве... двух человек, куда входили отец и его

товарищ по работе, некто Посошков, тоже учитель,

с которым отец время от времени сиживал за стака-

ном чая и который довольно искренне поругивал

«порядки», подбивая отца на «откровенные разгово-

ры», сводившиеся к крамольному выводу, что

власть в стране «захватили жиды». Отец, не подда-