Карл Великий сделал первое распоряжение о наследовании в 806 г., но при этом подчеркнул, что оно войдет в силу только после его смерти. Так как здесь король, насколько это было возможно, придерживался обычаев, распоряжение сводилось к разделу наследства (divisio regnorum) между тремя сыновьями; старший сын Карл получил основную франкскую территорию с восточными завоеваниями, Пипин — Италию, которой он уже владел, будучи соправителем, и Верхнюю Германию до Дуная, Людовик Благочестивый — Аквитанию и южные части страны. Таким образом, владения Карла по древнему франкскому обычаю были разделены на три королевства. Но между тем Карл стал императором, а империя в отличие от королевства считалась неделимой. Поэтому странно, что Карл не назначил императором ни одного из своих сыновей. Хотел ли он упразднить императорскую власть или же сделал выбор между единством и разделом? Но в завещании все-таки говорится об «imperium» или «regnum» (королевстве). Значит, он мог отложить распоряжение об императорской власти, что весьма вероятно. Это соответствовало бы принципу прежних разделов, когда от более сильного ожидалось, что он сам сможет добиться своего. Причем Карл, которого, впрочем, могло побудить к сдержанности уважение к Византии, ясно дал понять, что он предпочитает своего старшего сына. В 781 г. король не сделал его вместе с младшими братьями соправителем и не отослал в какую-нибудь часть королевства, а держал в своем окружении и поручал руководство важными походами. Наконец, на Рождество 800 г. сразу же после окончания своей императорской коронации Карл Великий распорядился совершить над своим старшим сыном обряд королевского помазания. Если кто-то и должен был унаследовать императорский титул, то Карл Великий, вне всяких сомнений, имел в виду именно старшего сына. Как мы видим, раздел королевства не исключал ни единства, ни императорской власти.
Однако раздел не состоялся. И не потому, что Карл решил иначе, а потому, что исчезли предпосылки для этого. Когда один за другим умерли Карл-младший и Пипин (810 и 811 гг.), было составлено другое завещание. Так как остался один Людовик Благочестивый и было заключено соглашение с Византией, исчезли препятствия для объединения королевской и императорской власти. Сделав Людовика своим соправителем на Королевской Курии в Аахене в 813 г., Карл тем самым завещал ему всю империю. Следуя византийскому обычаю, молодой монарх по распоряжению Карла сам возложил на себя корону под аккламацию франков. Сын Пипина Бернгард должен был править Италией от имени Людовика, но его отношение к будущему императору еще не определилось. В этой довольно простой ситуации возобладала прежняя склонность Карла (как и его предшественников) как можно меньше предвосхищать события: пусть будущее решит, как договорятся между собой новые люди. На самом же деле в будущем страну ожидала борьба за единство или раздел.
Карл не дожил до этой борьбы. При его жизни единство империи было гарантировано. Через несколько месяцев после коронации Людовика, 28 января 814 года он умер в своем любимом пфальце Аахен. Аахенская капелла — самая величественная постройка Карла, когда-то символ его власти, — приняла останки своего основателя, стала усыпальницей и памятником покойного монарха.
Карл победил смерть. Он стал символом. Его власть излучала удивительную силу: отныне истинный монарх должен был быть таким, как Карл Великий. Его примеру следовали императоры и короли Средневековья. Он был мерилом, согласно которому историографы расточали похвалы или высказывали осуждение, и народ, воспевший Карла как героя, считал его воплощением справедливости и законности.
Как сам Карл, так и его деяния остались актуальными для всего Средневековья: имя Карла символизировало империю во всей полноте ее могущества.
Империя Карла, равная Европе, вскоре после его смерти распалась. В результате образовались европейские нации, и законы их определили будущее. Эти законы указали каждой нации свой собственный путь. Нации Европы сильно удалились друг от друга в последующие столетия и даже сражались между собой. Однако с древних времен у них сохранились общие формы и содержание политической и культурной жизни, которые продолжают делать их сообществом, в отличие от неевропейских народов. Хотя из-за сильных внутренних противоречий эта общность почти не ощущается, а с возросшим патриотическим чувством вообще кажется канувшей в Лету, она продолжает существовать, пусть даже скрыто. Кризис нашего времени, которое преодолело непомерный национализм, сделал куда более заметной древнюю общность. В ней, несмотря на большие перемены, продолжает жить каролингское наследие.
