Голос невидимого Анатолиди, который попытался вмешаться в разговор. Собеседник Тины отмахнулся, но потом прислушался и бросил:
— Да, тебя не задержат и не убьют. Все, женщина! Делай как тебе сказано.
— Вы слышали, Кристина, он подтвердил, — произнес занявший его место Анатолиди. — А теперь будьте умничкой, действуйте! Когда будет готово, свяжитесь со мной, кабельная связь работает. Мой внутренний код один-четыре-шесть.
«Парни, почему-то я вам не верю. Вы меня не убедили, хотя очень старались».
Экран погас. Нашарив на стене выключатель, Тина включила свет. Сколько у нее времени? На пару минут — в туалет (у человеческого организма своя специфика, и это не всегда проявляется вовремя), потом надеть черный с серебристыми вспышками-пауками бронекостюм — двойник костюма Лиргисо, плюс обязательный на Савайбе шлем. А дальше?.. В одиночку ей отсюда не выбраться. Будь она киборгом, она бы переключилась в ускоренный режим и прошла сквозь атакующих как нож сквозь масло — но это осталось в прошлом.
Тина взглянула на «цербера»: тот по-прежнему пребывал в трансе, мигал оранжевым глазом и смотрел недоступные людям оранжевые сны.
Представление о людях рахад она более-менее составила. Поверхностное, неполное и наверняка неточное в деталях… однако вполне достаточное для того, чтобы не доверять им. Тина перебрала в памяти все моменты разговора с графом Анатолиди и предводителем атакующих, Она хочет избавиться от Лиргисо — и вот жизнь сама подсовывает решение, все за тебя сделают другие, от тебя требуется только согласие… Зеркало в резной псевдодеревянной раме, до сих пор Тина ни разу к нему не подходила, ее взгляд натренированно огибал покрытую амальгамой стеклянную плоскость в половину человеческого роста. Вообще-то стоит туда заглянуть: завораживающе красивая девушка с нарисованной вокруг глаз черно-сине-серебряной лярнийской полумаской и серебристыми с синим отливом губами. Убитая Лиргисо шестнадцатилетняя иммигрантка с Кутакана была похожа на прекрасную галлюцинацию, искусно выполненный несмываемый макияж усиливал впечатление до почти нестерпимого. Где гарантия, что после развязки она не станет живым имуществом какого-нибудь уважаемого всеми сородичами человека рахад и не застрянет навсегда на Савайбе? Разделаться с Лиргисо — оно, конечно, хорошо бы, но не такой ценой.
«Это все равно, что благополучно выбраться из емкости с кислотой, чтобы тут же утонуть в выгребной яме. Не хочу я в вашу выгребную яму, живите там без меня. Возможно, я сейчас сделаю ошибку, о которой буду очень долго жалеть… но я именно это и сделаю».
Тина оглянулась на безучастного «цербера» и рывком отодвинула скользящую дверь, включила в соседней комнате свет. Лиргисо спал, с головой укрывшись серым шелковым одеялом. Тина усмехнулась: вот уж не подозревала за ним такой привычки. Забрать на всякий случай свои документы и кудонские материалы? Впрочем, он ведь не под подушкой их прячет… У стены ловил электронный кайф, прерывисто мерцая оранжевым глазом, робот-сейф, дальний родственник Амеика. На столике у изголовья низкого и просторного ложа лежало сразу два карманных пульта — из тех, что граф Анатолиди настоятельно советовал спустить в унитаз.
Тина сдернула с Лиргисо одеяло. Тот застонал, но не проснулся. Дать ему пинка, она давно об этом мечтала… Только не по ребрам, со сломанными ребрами он будет плохим бойцом. Бронированный ботинок (прилагается в комплекте к бронекостюму) соприкоснулся с телом Живущего-в-Прохладе ниже поясницы. Пинок был профессиональный, достойный киборга. На секунду Тина почувствовала себя счастливой, а Лиргисо взвыл и принял сидячее положение.
— Тина?.. — Его мышцы напряглись, синие глаза беспомощно щурились. — Фласс… Ты что?..
— Вставай, мерзавец, — сказала Тина. — Сейчас начнется атака.
Чаепитие протекало чинно и неторопливо. А каким еще может быть чаепитие почтенной пожилой дамы, занимающей пост старшей администратор-воспитательницы в Приюте кротких вдов, и скорбящей вдовы манокарского президента, безукоризненно воспитанной и элегантной Меи Ришсем? Обе откинули черные сетчатые вуали и с подобающей грустью смотрели на столик, уставленный золочеными розетками с разнообразными лакомствами. Обе держали миниатюрные чашечки, белые с золотыми звездами, в которых дымился ароматный красноватый чай. На Полину Вердал обе не обращали внимания.
Полина стояла в стороне, около пузатого, украшенного блестящей филигранью автомата для кипячения воды. По правилам хорошего тона, вдовам государственных мужей первого уровня полагалось бы пригласить к столу вдову администратора второго уровня, но Эмфида этого делать не собиралась, а Мея вскользь взглянула на рыжеволосую молодую женщину с привлекательным, хотя и чересчур мальчишеским лицом, и тут же о ней забыла. Мею не интересовало, кто ей прислуживает.
Полина видела их сквозь грязноватый кисель «ваты». Величественный профиль Эмфиды Турнав с тройным подбородком и кокетливым жемчужным шариком на мочке дряблого уха. Точеный, как на камее, профиль Меи Ришсем — из тех, что называют «античными». При жизни президента Ришсема искусстводелы утверждали, что глава государства владеет «самым гордым и прекрасным цветком на Манокаре», под коим подразумевалась Мея. После трагической кончины супруга Мея из гордого и прекрасного цветка превратилась в никому не нужную бездетную вдову: сами по себе манокарки мало что значили.
Зимняя иллюминация в Аркатаме. Двуслойный шепс (Поль не сразу понял, что речь идет о ткани) и его сравнительные достоинства. Чьи-то родственники, которые донельзя избаловали свою старшую дочь и теперь никак не могут пристроить ее замуж. Изредка Эмфида и Мея умолкали, чтобы сделать по глотку чая. Когда чашки со звездами опустели, хозяйка слегка повернула голову в сторону Полины Вердал и небрежно окликнула:
— Милочка, позаботься…
Разговор опять вернулся к двуслойному шепсу. Никто не смотрел, что там делает Полина, никто не заметил, как она бросила в каждую чашку по крохотной капсуле. Ни привкуса, ни запаха, ни осадка. Здоровый полуторачасовой сон гарантирован.
Поль пытался рассмотреть напоследок затейливый текстильный интерьер Эмфидиной комнаты, но не мог разобрать, где кончается «бахрома» и сцепившиеся друг с дружкой «инфузории», принадлежащие к потустороннему миру, и начинаются сплетенные воспитанницами кружева. То и другое сливалось, срасталось, беззастенчиво предавалось мимикрии. Поль начал разглядывать край салфетки, свисающей с подставки для терминала, а потом вдруг заметил, что «салфетка» шевелится и вообще просвечивает… но, если присмотреться, под этой призрачной пакостью, притаившейся возле вычурного манокарского прибора, как будто лежит настоящее кружево.
Он бросил это занятие и перевел взгляд на объект. Вовремя. Вдова президента всем корпусом покачивалась, тщетно пытаясь удержать чашечку в расслабленных пальцах. Еще чуть-чуть — и свалится на пол. Эмфида поступила практичней, словно ей уже доводилось отключаться во время чаепитий: откинулась на спинку стула и начала тихонько похрапывать.
Поль шагнул к ним, прислонил обмякшую Мею к спинке стула. Сунул обе чашки из-под чая со снотворным в карман своего вдовьего платья. Запер дверь — замки здесь механические, удобно. Отключил кипятильный агрегат.
Послал сигнал Стиву, и через секунду посреди комнаты вырос столб ослепительного радужного пламени. Ошеломленная Полина, которую не успели вовремя свернуть, увидела, как исчезают в этом пламени «бахрома», «инфузории» и все остальное, как съеживается и отползает более живучая «вата». Под конец Полине все-таки довелось посмотреть на кружева, а потом ее свернули, чтобы не путалась под ногами у базовой личности.
— Слушай, вся эта информационная нежить рядом с тобой сгорает! — обрадованно сообщил Поль. — Раз — и нету! Классно, ты бы видел!
Стив выслушал, кивнул (поскольку он не мог это увидеть, бурного интереса новость у него не вызвала), взял на руки Мею, бросил Полю: «Держись за меня», и они оказались в салоне яхты.
