Тотор оделся и сказал сестре, которая, опасливо озираясь, подошла к нему поближе:

— Какой у них, однако, веселый нрав…

— Не нравится мне все это… Посмотри, как они глядят на меня!

Действительно, когда дикари смотрели на девочку, в их глазах появлялся зловещий блеск, значение которого было, увы, ясно. И напротив, когда папуасы поворачивались к маленькому горбуну, то пренебрежительно плевали в его сторону.

— Понятно, — прошептал Тотор, — я им не нравлюсь. Тем лучше.

По отношению к мальчику дикари испытывали одновременно страх, неприязнь и уважение. Когда Тотор приближался, они быстро ретировались, как дети при виде пугала. Они избегали прикосновений и даже взглядов горбуна и, если бы не присутствие Лизет, давно бы оставили его в покое. Но девочка, являясь объектом добычи, привлекала их внимание. Людоедам не хотелось, чтобы их ненаглядная исчезла или с ней что-нибудь произошло. В них жил дух животноводов, кулинаров и гурманов.

Малышка молила брата о спасении. Тотор, готовый умереть, защищая любимую сестру, утешал, прижимал к себе и подбадривал ее как мог.

Положение становилось угрожающим.

И тут один из папуасов, по манерам поведения похожий на главаря, разрешил проблему. Он подбежал к стоявшим в обнимку детям и схватил Лизет. Тотор пытался удержать сестру, но тщетно. Бандит уносил ее в заросли бананов к местам, где папуасы обычно осуществляли свой дикий ритуал.

Маленький горбун со слезами на глазах преследовал бандита. Сильный удар по голове остановил его. Мальчик, потеряв сознание, упал на землю. Лизет в ужасе закричала:

— Братишка! Помоги мне! Меня убьют!

Однако людоеды не сразу собирались убить девочку. Сначала они связали ее легкой и мягкой, как шелк, тканью, чтобы не повредить хрупкое белое тело. Малышка продолжала страшно кричать, что производило на папуасов не больше впечатления, чем куриное кудахтанье на птичьем дворе.

Охрипнув от крика, девочка перестала плакать и звать на помощь и впала в состояние полного безразличия.

Каннибалы тем временем готовились к трапезе. Они принесли специальные ароматические дрова, которые хорошо горели и издавали приятный запах, клубни, похожие на картофель, и принялись жарить их на пальмовом масле, положив на большую глиняную плиту. У каждого головореза имелась плотно закупоренная бутылочная тыква с необходимыми для обеда специями, состоявшими из высушенных муравьиных яиц, смешанных со стручковым перцем, и куркумой[181]. Над костром был прикреплен вертел из сасафраса[182], на который должна быть насажена жертва, когда бататы поджарятся. Это обычный способ приготовления человеческого мяса, которым пользовались людоеды, когда им удавалось захватить кого-нибудь в плен.

Удар, полученный Тотором по голове, оказался не сильным, и вскоре маленький горбун пришел в себя. Он услышал совсем рядом стоны сестры, увидел дикарей, разводивших костер, почувствовал запах жареных бататов и быстро сообразил, что дело плохо. В нем проснулось желание бороться изо всех сил, драться до победного конца. О! Если бы у мальчугана был пистолет! Но папуасы отобрали даже нож Корявого. Машинально мальчик стал рыться в карманах. Но что это? Патрон? Какая находка! Возможно, от винчестера, о котором он так мечтал. В голове юного моряка тотчас родилась опасная идея. Появилась хоть маленькая, но надежда на спасение.

Тотор медленно поднялся и шепнул обессилевшей Лизет:

— Мужайся, сестренка, и пожелай мне удачи!

Пользуясь тем, что все каннибалы были увлечены приготовлением обеда, маленький горбун незаметно подошел к очагу и словно невзначай бросил патрон в огонь, а затем небрежной походкой вернулся на прежнее место. Все это он проделал с удивительным хладнокровием и так естественно, что никто ничего не заподозрил. В ожидании взрыва Тотор делал невообразимые жесты, прыгал на месте, дергал руками, тряс златокудрой головой и дико орал, стараясь напугать людоедов.

«Как долго нет взрыва», — подумал про себя Тотор, уже выдыхаясь.

Вождю племени показалось, что костер затухает, и он, подбросив полено в огонь, встал на колени и стал раздувать пламя. «Бах!» Тут-то и прозвучал взрыв. Горящие головешки, пепел, кусочки бататов полетели в разные стороны. Дикарь отпрыгнул, но тут же упал и остался лежать на спине без движений, как марионетка, у которой оторвали веревки.

Невозможно описать изумление и ужас папуасского клана[183]. Взрыв произвел на людоедов впечатление грома среди ясного неба. Они вспомнили поведение маленького горбуна и поверили в дурное предзнаменование.

Как все первобытные люди, папуасы верили в сверхъестественные силы и считали, что вожак был убит неизвестным духом. На самом деле патрон, разогревшись в огне, взорвался и поразил голову аборигена. Удивительная случайность сыграла роковую роль.

Вид мертвого предводителя племени произвел на папуасов жуткое впечатление. Они пали перед Тотором на колени, склонили головы к земле, выражая полную покорность. Никто не хотел новых взрывов.

Не теряя ни минуты, мальчуган бросился к трупу, выхватил свой нож, вернулся к Лизет и перерезал веревки, связывавшие ее тело. Воинственно потрясая оружием над головой, он крикнул:

— А теперь, берегитесь! Первый, кто приблизится ко мне, будет убит!

Папуасы замерли на месте и не поднимали глаз от земли. Наконец один из них, вероятно самый решительный и имевший отношение к потусторонним силам, прошептал:

— Табу!

Остальные тихо повторили за ним по слогам священное слово:

— Та-бу! Та-бу! Та-бу!

Начитавшись книг о приключениях и путешествиях, Тотор прекрасно понял его смысл. Ошибки быть не могло! Всемогущий бог, защищая маленького горбуна, показал свою волшебную силу. И чтобы подтвердить его святость, людоеды объявили Тотора табу. Отныне мальчуган становился священным и неприкосновенным для жителей всей страны. Теперь никто не имел права даже притронуться к нему, иначе смертная казнь. Зато горбун мог требовать исполнения любого желания. Его должны уважать, любить и защищать.

Хотя Тотор ожидал другого эффекта, но пришлось воспользоваться сложившейся ситуацией.

Взяв саблю покойного, маленький «король» крикнул снова:

— Табу!

И оружие тотчас превратилось в священный символ. В этих местах с запретами не шутили. Нарушителю вмиг отрубят голову и прикрепят на фасад хижины. Но Тотор хотел, чтобы и его сестра стала неприкосновенной. Мальчуган не ведал ничего о церемониях, он знал лишь одно слово, которого, как ему казалось, будет достаточно.

Маленький горбун изобразил фехтовальный прием, сверкая сталью клинка, затем положил саблю у головы Лизет и произнес три раза:

— Табу! Табу! Табу!

И добавил шепотом:

— Надеюсь, этого хватит.

Дикари как эхо повторили заклинание.

— Все! — произнес Тотор и эффектным жестом завзятого дуэлянта засунул шпагу за пояс.

Лизет все это время безучастно наблюдала за происходящим. Она была так напугана, что не осознавала случившегося: мертвый темнокожий, брат, командующий стоявшими на коленях папуасами, — все это показалось ей очень странным. Тотор бросился к сестре:

— Любимая! Мы спасены! Теперь мы — «табу», неприкосновенны, мы — полубоги или даже боги и можем делать что хотим.

— Не понимаю!

— Не важно, потом увидишь! Радуйся, смейся. Знаешь, у меня желание петь, плясать, прыгать и веселиться.

— Значит, опасности больше нет? — спросила девочка, постепенно приходя в себя.

— Нам нечего бояться. Как говорится, ты стояла на краю пропасти, вернее, была на острие вертела.

— Ты еще можешь шутить! — вздрогнула Лизет.

— Черт побери, худшее уже позади. Жизнь как рулетка… Если б не судьба отца и всех наших, я сейчас был бы самым счастливым человеком на земле.

— Так что будем делать?