Елену сердит бездеятельность отца. Книги, всегда одни только книги… Для чего он сидит над ними, если не может прокормить семью? Уже дважды она выручала его. Первый раз поехала и самостоятельно купила двадцать литров керосина у торговца, который живет в Лемберге, в столице. Накануне поездки приступ радикулита приковал отца к постели. Гитель не могла его заменить, на ней весь дом.

А Герцель не может отказаться от покупки. Он уже запродал этот керосин торговцу скота за двойную цену и получил от него аванс. Один раз в жизни он бы закончил месяц без долгов… Весь вечер Елена слышит, как ссорятся родители, отец жалуется, мать вздыхает. Упреки всегда одни и те же, Гитель жалуется на их беспросветную бедность. Герцель сердится, потому что ему стыдно. Ссоры родителей до смерти надоели Елене.

Поутру, едва встав с постели, Елена объявляет, что поедет в Лемберг вместо отца. Он называет ее сумасшедшей: кто ее там послушает? Только посмеются. Но Елена настаивает, и Герцель, получив согласие жены, позволяет дочери поехать, дав в сопровождающие своего помощника. Перед тем как дочь отправится на центральный вокзал на улице Любич, Гитель смотрит ей в глаза и говорит:

– Если вести себя умно, побольше помалкивай да слушай.

Елена повела себя умно: ей удалось купить керосин по цене, назначенной Герцелем. От нее потребовалась только твердость. Никто над ней не смеялся.

Спустя недолгое время Герцель закупил в Венгрии огромное количество яиц, которые нужно было распродать как можно скорее. Поезд опоздал, и груз прибыл на краковский вокзал накануне Успения. В католической Польше его праздновали четыре дня, ни одного грузчика, чтобы разгрузить вагоны, найти было невозможно.

В городе стоял августовский зной. На раскаленных добела улицах люди появлялись только к вечеру. Вагон с яйцами грозил превратиться в инкубатор: из яиц вот-вот могли вылупиться цыплята. Герцель не сомневался, что разорен, и тщетно пытался что-то предпринять. Гитель вновь плакала и жаловалась. Ничего не сказав родителям, Елена сама отправилась к начальнику вокзала, решив уговорить его разгрузить вагоны. Через четверть часа переговоров, в которых последнее слово осталось за Еленой, начальник отправил ее к директору железных дорог.

Директор сидел в кабинете, похожем на раскаленную печь, обливаясь потом. Когда Елена вошла к нему, он обрушился на нее со всем презрением, какое вызывала у него эта маленькая еврейка. Но Елене и дела не было до того, что он о ней думает, она хотела только одного: переубедить его и добиться своего. Она шмыгала носом, всхлипывала, обрушивала потоки слов: “яйца, папочка, разорение”! Одно и то же она твердила вновь и вновь, пока у директора не пошла голова кругом. В конце концов он приказал выгрузить яйца на платформу и рукой показал Елене на дверь. Елена мчалась по Кракову, словно за ней гнался диббук[1]. Домой прибежала едва дыша, вся красная и растрепанная и объявила с порога счастливую весть. Родители пришли в ужас от ее смелости, но не могли не поблагодарить. Герцель был спасен.

Позже Елена скажет, что своими первыми успехами была обязана своей юности и неопытности, а еще – мудрым советам матери. Иными словами, осторожности? Не совсем. “Желание победить всегда главенствовало у меня над выгодой”, – признавалась она.

Отец не одобрял попыток Елены как-то изменить их скудную однообразную жизнь. Страшный скандал разгорелся из-за продажи кровати, на которой Елена спала вместе с сестрой Полиной, младше ее на год. Елена ненавидела эту огромную, похожую на катафалк кровать палисандрового дерева. Ей снились на ней кошмары. Темными ночами она видела даже призраков и в ужасе хваталась за руку Полины. Изъеденные жучком тумбочки тоже казались ей немыслимо устаревшими. Герцелю и Гитель эту мебель подарили их родители. По мере того как рождались дети и семья переезжала с квартиры на квартиру, прибавлялись кровати, шкафы, комоды, их доставали с чердака или покупали за гроши на барахолке. Вся эта мебель, собранная по случаю, производила на Елену удручающее впечатление.

На улице Страдом, где она до мелочей изучила все витрины, только что открылся магазин мебели. Поначалу Елена только поглядывала на него снаружи, потом осмелела и вошла. Взгляд ее упал на строгую современную кровать с двумя тумбочками. Продавец сказал: стиль бидермейер, мадемуазель, лучшее, что делают в Вене. Тон у продавца был восторженный.

Елена провела рукой по полированному дереву. Приятное ощущение. Она инстинктивно отличала красивое от уродливого, утонченное от грубого. Вся ее дальнейшая жизнь послужит подтверждением ее врожденного тонкого вкуса. Но купить эту кровать – цена показалась ей головокружительной – у нее не было никакой возможности. Продавец принялся ее уговаривать, предложил кредит и даже выразил готовность забрать у нее старую мебель. И еще, поскольку ему показалось, что покупательница знает толк в его товаре, готов уступить ей за полцены кресло и большое зеркало.

Искушение оказалось слишком велико. Елена начала торговаться. Что-что, а торговаться она умела и добилась еще более выгодной цены. Теперь она не сомневалась, что сумеет расплатиться. Чтобы перевезти в дом покупку, она дождалась, когда родители уйдут из дома. Она приготовит им сюрприз. Мамины отец и мать, ее бабушка с дедушкой, Соломон и Ревекка, пригласили всю семью провести субботу в их старом домике на окраине Казимежа. Чтобы остаться дома, Елена отговорилась мигренью, какие часто у нее случались.

Гитель забеспокоилась. Дочка всегда с радостью навещала дедушку и бабушку, она любимая внучка Ревекки, и та всегда дарила ей подарки: вышитый платочек, кружевной воротничок. Когда Елене исполнилось пятнадцать, бабушка подарила ей нитку жемчуга. Сестры чуть не умерли от зависти. Елена хранила этот жемчуг всю жизнь, дорогой подарок пробудил в ней любовь к украшениям. А еще у нее с детства была страсть к кукольным домикам. В их доме в Казимеже был слуга, мастер на все руки по имени Стас. Он делал для девочек крошечную игрушечную мебель, совсем такую же, как у взрослых. Елена всегда восхищалась этими чудесными вещицами. Всю жизнь она будет коллекционировать прелестные кукольные домики.

– Ты уверена, что не поедешь? – спросила Гитель.

– Уверена, – ответила Елена. Она полежит у себя в комнате, больше всего ей нужен покой.

Скорей, скорей, торопил всех Герцель, сердясь на жену за бессмысленное хождение туда-сюда, а Гитель никак не решалась уйти. Мы, того и гляди, опоздаем, ворчал Герцель, а если дочка капризничает, то это ее дело. Гитель наконец позволила себя уговорить и присоединилась к остальному семейству, уже разместившемуся в коляске.

Разговоры и уговоры всерьез задержали их, и Елена не раз уже подбегала к окну. Она беспокоилась. Повозка с грузом должна вот-вот подъехать. К счастью, коляска с ее семейством уже повернула за угол, когда ей привезли покупку. Елене едва хватило времени, чтобы все устроить по своему вкусу, перестелить постель, разложить на ней новое покрывало, которое она только что закончила вышивать. Дочка пошла в маму: она искусно владела иглой.

Все устроив, она стала ждать родителей, не сомневаясь, что им все понравится.

Но она плохо знала своего отца! Герцель застыл на пороге спальни. Нет сомнения, его дочь meshuggeh, полностью лишилась рассудка. Диббук свел ее с ума. Продать семейную мебель! Кто может так поступить? У кого она это купила? Ах, в магазине на улице Страдом? Так у нее еще и мания величия! Все это, должно быть, стоит бешеных денег! Герцель приказал Елене следовать за собой и отправился в магазин: он спешил вернуть кровать и тумбочки, пока не поздно.

Всегда и во всем слушаться отца? До каких же пор?!

– До замужества, – твердо ответила Гитель. – А потом ты будешь слушаться мужа.

– Кто возьмет ее замуж? – с горечью возопил Герцель, глядя в спину отвернувшейся от родителей дочери.

Всем известен ее непокорный нрав. Она отказала четырем женихам. Ей давно перевалило за двадцать.