А заплечных дел шоу, между тем, продолжается. Управляющий вызывает одного за другим провинившихся слуг. Их секут, им откусывают пальцы, рубят кисти рук и ступни ног, сдирают кожу с ноги или с руки. Один был приговорён к тысяче ударов плетьми. Им занимаются помощники Гората. Помоему, после трёхсотого удара они уже стегали безжизненный, ни к чему не чувствительный труп. Насмерть был засечен мальчик лет восьмидесяти, ему дали двести пятьдесят розог. Гдето на сотом ударе он только слабо стонал, а после сто пятидесятого и стоны стихли.

Петр, Дмитрий и Сергей давно уже сидят с каменными лицами и стеклянными глазами. Это над ними поработала Лена. Спасибо ей! К сожалению, они всё видят и слышат, но не могут никак на это реагировать. Чтобы отрубить их вовсе, ей пришлось бы вставать с места и подходить к каждому из них. А это всё, что Лена смогла сделать на расстоянии. И то слава Времени!

В очереди за своей порцией «поощрений» остаётся всего пять человек, когда управляющий произносит равнодушным, усталым голосом:

– Мария. Кол.

Услышав своё имя, женщина не может собраться с силами и выйти вперёд. Колени у неё подгибаются, и она падает на них. Двое помощников Гората поднимают её и приводят в чувство какимто снадобьем. Мария озирается диким взглядом, пытается вырваться. Но помощники держат её крепко. Они влекут её к скамье в центре зала. Там они снимают с неё мантию и юбку и, оставив в одних серебряных туфельках, укладывают лицом вниз. Кисти рук они связывают под скамьёй, а лодыжки захлёстывают ремёнными петлями с длинными концами. Двое других приносят трёхметровый кол, острый конец которого обшит ярко начищенной медью. Горат тщательно и неторопливо смазывает кол салом. Он наклоняется к молодой женщине, ощупывает её промежность, зад, массирует поясницу. Ведёт себя так, словно он врач, обследующий пациентку. Делает он всё обстоятельно, не спеша. Мария дышит тяжело, всхлипывая, её бьёт крупная дрожь.

А зрители привстают, чтобы не пропустить ни одной детали этого шоу. Глаза горят, на лицах возбуждение и любопытство. Марсун хвастает:

– Горат – мастер! Бьюсь об заклад, она околеет не раньше чем через два дня!

– Это уж ты хватил, тан Марсун, – возражает один из гостей, – два дня! Так не бывает.

– Не бывает? Бьёмся об заклад! Моё ружьё против твоей упряжки!

– Принимаю! – Глаза у спорщика разгораются еще больше.

– Горат! – кричит Марсун. – Слышал? Два дня!

– Как прикажешь, хозяин, – соглашается Горат, не прекращая своих манипуляций с Марией, – два так два. Прикажешь четыре, будет и четыре.

– Тан Марсун, – вступаю я в разговор. – А что будет, если Мария не протянет на колу двух дней?

– Как что? Я проиграю ружьё.

– А Горат? Он же ручается даже за четыре дня. Вы ведь идёте на заклад, надеясь на его мастерство.

– А Горат… Гората тогда его помощники насадят рядом с этой лахудрой. Пусть полюбуется на свою работу! Слышишь, Горат?

– Слышу, хозяин, – спокойно отвечает Горат, расставляя по местам своих помощников.

– Тан Марсун, – предлагаю я, – ставлю своё ружьё против Гората, что Мария не проживёт и одного дня.

– Что?! Какое ружьё? Из которого ты по яблокам стрелял?

– А что? Оно не стоит Гората?

– Стоит! Принимаю заклад! Прощайся со своим ружьём, тан Андрей!

– Поживём – увидим, – отвечаю я, пожимая плечами и подмигивая Лене.

Двое помощников берутся за ремни, привязанные к лодыжкам Марии, и разводят ноги пошире. Третий держит кол горизонтально, нацелив остриё в промежность женщины. А четвёртый с деревянным молотом стоит у основания кола.

Горат берётся за остриё кола и медленно и осторожно вводит его в женское тело. Мария приподнимается над скамьёй, но тяжелая рука палача прижимает её за поясницу. Тело женщины прогибается, и она испускает дикий крик. Крик боли, страха, ужаса. Крик срывается на пронзительный визг, а палач засаживает кол всё глубже и глубже. Крик достигает немыслимых пределов громкости и высоты. Да и как не вопить, когда молодое, полное жизни тело медленно пронзает грубое орудие казни? Я пробую представить, что сейчас чувствует эта женщина, которая исступленно бьётся лицом о скамью и царапает пальцами связанных рук пол. Но моё воображение бессильно.

Я отворачиваюсь, и тут моим глазам предстаёт зрелище еще более гнусное. Тан Марсун и его гости стоят на ногах. Они пожирают глазами захватывающее зрелище казни. Облизываются, причмокивают, шевелят пальцами. У них на физиономиях нарисовано страстное желание подбежать к скамье, оттолкнуть в сторону палача и начать самим терзать несчастную жертву.

Когда Старый Волк сказал мне: «Они внешне похожи на людей, но они уже не люди», я посчитал, что он преувеличивает. Нет, Старый Волк не преувеличивал. Он преуменьшил. Да, это точно не люди. Это даже не звери. Звери так не поступают. Кто же они? «Оружие применяй без колебаний», – вспоминается еще одно напутствие Старого Волка. На всякий случай засовываю «вальтер» поглубже, его время еще не пришло.

А Горат начинает дирижировать. Повинуясь его знакам, молотобоец то бьёт по основанию кола с силой, то слегка постукивает одним или несколькими ударами. Помощники то натягивают ремни, насаживая жертву на кол, то ослабляют их. А сам Горат многоопытной рукой направляет движение кола так, чтобы он не повредил какихлибо жизненно важных органов, что могло бы вызвать преждевременную смерть жертвы. А ведь неплохо, бестия, знает анатомию, в Схлопку его!

Мария уже не кричит. Она стонет, хрипит и даже рычит. И только пальцы продолжают царапать пол, и голова колотится о скамью, и тело содрогается и корчится в ответ на каждый толчок ужасного кола, проникающего всё глубже и глубже в несчастное, истерзанное тело.

Всё это длится бесконечно долго. Наконец, когда, по моим прикидкам, кол пронзает диафрагму и углубляется в полость грудной клетки, Горат прекращает работу. Жертву освобождают от верёвок и ремней, и кол вместе с ней водружается на специальный постамент. Палач нарочно не загнал кол до конца, дальше тело будет оседать само, под тяжестью собственного веса. Горат проверяет установку и кланяется зрителям, словно артист после блестящего выступления. И точно: в награду за явленное искусство звучат аплодисменты и выкрики восхищения.

А с кола на нас смотрит то, что несколько минут назад было Марией. Взгляд остекленевших, выкатившихся глаз смотрит на всех сразу и ни на кого конкретно. Распухшее лицо искажено жуткой гримасой. Оно одеревенело. Руки с сорванными до мяса ногтями безвольно висят вдоль раздувшегося туловища. По колу стекает струйка крови. Из горла жертвы вырывается хрип, грудь часто поднимается и опускается.

– Великолепно! Прекрасно! Мастерская работа! Браво, Горат! – слышатся возгласы.

С оставшимися кончают быстро. Двоим отрубают левые руки, третьего кастрируют. Приходит черёд последнего.

– Динак. Кукла.

Помощники притаскивают яйцевидное металлическое сооружение высотой в человеческий рост. Щелкает замок, и передняя стенка «яйца» откидывается на петлях. В верхней части сооружения видно отверстие не более пятнадцати сантиметров. Динак раздевается и залезает в «яйцо» таким образом, что его шея размещается в отверстии, а голова остаётся снаружи. Крышку закрывают и запирают. А «яйцо» с Динаком устанавливают на решетку большого очага.

Я сразу заметил этот очаг, как только вошел сюда, но не понял его назначения. А помощники раскладывают под решеткой дрова и хворост. Горат разводит огонь. Проходит несколько минут, и торчащая из «яйца» голова начинает беспокойно вертеться из стороны в сторону и скрипеть зубами. Затем лицо искажается гримасой невыносимой боли, глаза выкатываются, на губах выступает кровавая пена. Зал оглашается воплями.

А зрители хохочут, тычут пальцами, пытаются воспроизвести жуткие гримасы несчастного. Наконец всё стихает, и зал наполняется смрадом горелого мяса.

– Я вижу, тан Андрей, твои друзья не оченьто привычны к таким развлечениям, – говорит мне Марсун, кивая на Петра, Дмитрия и Сергея, всё еще пребывающих в ступоре.