Первая эскадрилья энергично роет землянки. По ночам уже холодно, в палатках не выспишься, да и дожди начинаются. Откудато появляется инструмент, и мы строим землянки себе и тем, кто еще не прилетел.

Когда землянка готова, Волков сгребает своих котят и пускает их первыми. Сам он стоит на пороге и наблюдает, какой угол они облюбуют.

– Где они успокоятся, там я и устроюсь, – объясняет он нам. – Кошки замечательно умеют выбирать лучшее место.

Утро “радует” нас обложным дождем, низкой плотной облачностью. Погода – абсолютно нелетная. Чуть ли не впервые с самого начала войны. Хорошо, что успели отрыть землянки. Весь день благоустраиваемся.

На другое утро Волков с ведомым вылетают на разведку. Едва они оторвались от земли, как тут же исчезли из виду. Интересно, как они будут возвращаться и что они смогут увидеть?

Возвращаются они часа через два.

– Ничего не видно. Везде сплошная облачность, до самой земли.

Настроение у всех – ниже нуля. Оно усугубляется вестью: немцы взяли Оршу, Могилев и Витебск. Утешает одно: их остановили на первой же линии смоленского рубежа. Дальше им придется тяжко. И тут же еще одна новость: такая погода продержится не менее недели. Грех не воспользоваться вынужденным перерывом, да и Волков говорит мне:

– Ну что ты томишься? Иди к командиру, отпросись на денек в Краснове.

Лосев отпускает меня до утра, и через час я уже подхожу к селу. Ольгу нахожу быстро. Они уже закончили работу и наводят порядок в операционной. Примерно через час мы уже сидим у Ольги, в учительской школы, где она живет вместе с пятью медсестрами. Гучкин “дает ужин” в честь гостя, то есть меня.

Застолье кипит, девушки вспоминают мирную жизнь, расспрашивают меня о полетах, о летчиках, особенно о молодых. Время катится к ночи, и я начинаю сожалеть, что кончилось лето и мы с Ольгой не можем сейчас уйти в копну сена или на берег реки. В этот момент Гучкин встает изза стола.

– Андрей, выйдем, поговорить надо.

Он ведет меня в другое крыло школы и отпирает дверь в небольшую комнатку. Заправленная койка, столик, две табуретки и даже занавески на окнах. Гучкин отдает мне ключ.

– Сиди здесь и жди. Ольгу я сейчас пришлю.

– А чья это комната?

– Моя. Есть еще вопросы?

– Есть. А ты где ночевать будешь?

– А вот это тебя пусть не тревожит. И еще. Пока мы здесь стоим, эта комната – в вашем распоряжении. Понял?

– Понятьто понял, только…

– Все, я сказал. – Гучкин резко поворачивается и уходит.

Минут через двадцать приходит Ольга с горячим чайником и пачкой печенья. Увидев меня, она чуть не роняет чай ник.

– Так это тебя надо чаем напоить? Ну, Константин!

Оказывается, Гучкин, вернувшись к столу, сказал ей:

– Оля, не в службу, а в дружбу. Вскипяти чайник и отнеси его с этой пачкой печенья в мою комнату. Я там одного товарища на ночлег устроил. Промок он, бедняга, пусть согреется.

Я многозначительно достаю ключ и запираю дверь. Ольга качает головой: “Ну, Костя!”, потом достает с подвесной полки заварку, кружки, и мы начинаем пить чай. Оглядевшись еще раз, она вздыхает:

– Почти как дома. Помнишь, как было у нас на даче? Давай сделаем все, как там было.

Оля достает с полки свечки, зажигает их, усаживается на постель и приглашающе манит меня рукой.

Пока стоит нелетная погода, мы с Ольгой еще два раза пользуемся гостеприимством Гучкина.

Днями в землянке, при свете коптилки, Волков занимается тем, что пытается обобщить опыт первых месяцев войны. Он рисует схемы боевых порядков при патрулировании и при сопровождении. Рассматривает различные варианты. Он постоянно советуется со мной, делится мыслями. Мы с ним часами спорим. Когда исчерпываем доводы, идем в другие эскадрильи.

Две общие тетради изрисовали мы с ним схемами и покрыли записями. Когда Волков достает свои тетради, через полчаса в землянке уже яблоку негде упасть, а от табачного дыма начинает есть глаза. Скоро за нашей землянкой закрепилось название “Академия воздушного боя имени гвардии майора Волкова”. Частым гостем на таких “конференциях” бывает полковник Лосев. Он с интересом слушает наши споры, просматривает схемы и записи. В конце концов он предлагает:

– Когда закончишь свой труд, дашь мне эти тетради. Покажу их в штабе корпуса. Надо это дело размножить. Пусть и другие истребители учатся бить немцев “посохатовски”.

– Да это никогда не закончится! Сколько войне длиться, столько и боевому искусству точиться.

– Пусть это будет первая часть. А продолжение писать будем все вместе.

На другой день к нам приезжают “тигры” и “медведи”. У них тоже есть свои теоретики воздушного боя. Землянка всех вместить не может, и Лосев созванивается с Гучкиным. Тот охотно соглашается, чтобы мы воспользовались одним из пустующих классов в школеоперационной. Но и этот просторный класс с трудом вмещает всех желающих. “Конференция” длится до полуночи. Отдавая мне ключ, Гучкин шутливо ворчит:

– Летной погоды на вас нет! Мало того, что такое помещение на весь день заняли, так и на ночь из своей же комнаты выгоняют.

Утром, когда я возвращаюсь в полк, Волков уже сидит над тетрадями. Увидев меня, он оживляется:

– Пришел! Нука, помоги мне вчерашние записи в порядок привести.

Часа через четыре у входа в землянку слышится оживленное движение.

– Встать! Смирно! – звучит команда.

Мы вскакиваем. Волков быстро ориентируется и делает шаг вперед.

– Товарищ генерал…

– Отставить! – командует комдив. – Ты бы еще строевым и за пять шагов. Смотри, люди от твоего рывка на нары попадали. Садись, садись. Показывай свои придумкиневыдумки.

Строев быстро просматривает записи, схемы, разрисованные карты, оценивающе смотрит на Волкова, потом неожиданно все сгребает.

– Конфискую!

– Как так, товарищ генерал?

– Конфискую по приказу Главкома ВВС. Это будет издано в Москве и разослано во все истребительные части и в училища в кратчайший срок. Не будешь возражать против названия “Наука Побеждать в воздухе”? И автор: гвардии майор Волков.

– Товарищ генерал, да разве я один над этим думал! Все мы: и Андрей Злобин, и Сергей Николаев, и…

– А основато все равно твоя. Не скромничай, не надо, – отрезает комдив.

Взгляд его падает на меня.

– Постой, постой! Это откуда у тебя шпала появилась? Кто посмел тебе капитана присвоить?

– По вашему представлению, товарищ генерал.

– Ну, Лосев, погоди! Подсунултаки в общем списке. Ладно, бог с тобой, снимать не буду, но на вторую не рассчитывай. Вот она, видишь? – Строев достает из нагрудного кармана пару новеньких шпал и вертит их у меня перед носом.

– Видишь? Больше не увидишь! Я их другому отдам, чтобы тебе не достались. Где Николаев?

Сергей пытается вскочить, но генерал останавливает его, положив руку на плечо.

– Сиди, сиди! Нары еще головой снесешь, чинить придется. Держи, гвардии капитан, и принимай звено. У тебя, Волков, в третьем звене – сплошной молодняк, вот пусть он их и учит.

– А Злобин с кем летать будет, товарищ генерал? – встревоженно спрашивает Сергей.

– Ишь, как за друга переживает, – смеется комдив. – Волков, это уже твоя забота.

– Из третьего звена переведем младшего лейтенанта Шорохова. Слышишь, Геннадий, с сегодняшнего дня ты – ведомый Злобина.

– Понял, командир, – отзывается молоденький парнишка, прибывший в полк десять дней назад.

– Вот и решился вопрос. Давай, комэск, пакуй свое хозяйство, и пойду я.

Мы сворачиваем карты и схемы, генерал забирает их, встает и вдруг, словно внезапно вспомнив, говорит:

– Вот дьявол! Чуть не забыл.

Он достает из кармана какуюто бумагу, разворачивает ее и читает:

– Указ Президиума Верховного Совета СССР и Ставки Верховного Главнокомандования от 12 сентября 1941 года. За выдающиеся заслуги в борьбе с немецкофашистскими захватчиками и самоотверженный ратный труд присвоить звание Героя Советского Союза… – генерал пропускает несколько строк, – гвардии майору Волкову Владимиру Геннадьевичу – командиру эскадрильи 2го гвардейского истребительного полка. Подписано: Калинин, Сталин.