– С этим всё ясно. Перейдём к следующему. Франческо дель Роко.

– Хула на Творца, чернокнижие, дьявольские опыты и ниспровержение основ религии. Он – лжеученый.

– Подробнее, пожалуйста. В чем состоит его хула на Творца?

– Этот дель Роко утверждает, что род человеческий, созданный нашим Творцом, не един во Вселенной. На каждой планете, говорит он, живёт своё человечество, сотворённое Господом, и он, БогТворец, делит свою благодать между всеми этими народами.

– Это, несомненно, страшная ересь. И последний. Леонардо де Сото. Кто такой?

– Моряк, капитан корабля. Был отправлен с экспедицией в Новый Свет. Вернулся три месяца спустя без корабля и без команды. Рассказывает, что будто бы на них напали дикари и хотели всех убить, но явился святой Николай и не допустил гибели моряков. Он приказал дикарям отпустить капитана…

– И дикари послушались христианского святого? Странно.

– Более чем странно. Вдобавок ко всему, святой Николай, якобы, потребовал, чтобы де Сото привёз семь тысяч золотых дукатов, и тогда дикари отпустят моряков.

– Хм! И зачем золото дикарям, а тем более святому Николаю?

– Вот это мы и пытаемся выяснить. Его ложь очевидна, но он упорствует; хотя уже третью неделю его допрашивают, применяя все методы убеждения.

– Что ж, я попробую поговорить и с ним.

– Когда вы желаете их допросить?

– Да прямо сейчас. Если, конечно, они не заняты с вашими следователями.

Кастро раскрыл большой журнал в переплёте из желтой кожи, просмотрел две последние страницы и сказал:

– Нет. Сейчас они свободны и находятся в своих камерах.

– Прекрасно! Не будем откладывать дело в долгий ящик. Бьюсь об заклад, ваше преподобие, что к концу дня трое из них дадут согласие на отречение. Принимаете?

– К сожалению, ваше высокопреосвященство, – проскрипел Кастро, – устав нашего ордена запрещает нам биться об заклад. Но мне было бы весьма интересно увидеть результаты вашей работы с такими упорными еретиками. Куда их вам доставить? Вы намерены допросить их здесь?

– Нет. Зачем же я буду занимать ваш кабинет и отрывать вас от дела. Распорядитесь доставить их в обычную камеру для допросов.

– Хорошо. Вам понадобятся помощники?

– Ни к чему. Достаточно будет одного писаря для ведения протокола. Пришлите его в ту камеру, куда вы меня сейчас отведёте.

– Тогда, прошу, – епископ широким жестом показал на дверь.

– Кстати, ваше преподобие, а что это за звуки мешали нам во всё время нашей беседы?

Многоголосый гомон, который я услышал, подъезжая к замку, пробивался даже через плотно закрытое окно кабинета епископа. Кастро прислушался и первый раз улыбнулся. Лучше бы он держал свою улыбку при себе!

– Это идёт допрос колдунов и ведьм, – ответил он.

– Всех скопом? – удивился я.

– Нет. Только восемнадцати. Больше там не помещается.

– Где это, там?

– Во дворе, где мы оборудовали место для их допроса. Это экономит время и позволяет одному следователю работать сразу с шестью подследственными.

– Интересно придумано! Покажете?

– С удовольствием!

Кастро ещё раз улыбнулся своей «замечательной» улыбкой, от которой у меня противно зашевелился желчный пузырь. Мы с ним прошли по мрачным коридорам, спустились по узкой и крутой лестнице и вышли в треугольный двор. Зрелище, которое нам предстало, было достойно пера великого Данте.

По периметру двора, на расстоянии трёх метров от стены, были выкопаны канавы около метра шириной. Канавы были заполнены тлеющими углями. Внутри этого огненного треугольника ходил по пояс голый, в одном фартуке из грубой кожи, монах и мехами раздувал угли. А со стороны стен вдоль этих канав, на деревянных салазках, были широкими ремнями пристёгнуты люди, по шесть вдоль каждой канавы. Их босые ноги были зажаты в колодки и обращены в сторону канав с углями. Салазки перемещались по специальным полозьям. Одни стояли подальше от канав, другие – ближе; а некоторые так близко, что ноги торчали прямо над огнём. Дальнюю от огня часть салазок можно было приподнять с помощью специального приспособления. Таким образом, ноги человека, закреплённого на салазках, можно было опустить к самым углям и даже погрузить в них.

Там были и мужчины и женщины всех возрастов, начиная лет с десяти до глубоких стариков и старух. Все они «шумели». Кто просто рыдал, кто стонал, кто вопил, кто верещал или визжал, а кто и просто выл звериным воем. Но все они, без исключения, корчились от невыносимой боли. А вдоль стен спокойно ходили три монаха в зелёных сутанах ордена святого Себастьяна (по одному вдоль каждой стены). Их сопровождали по два писаря в желтых одеяниях послушников. Монахи поочерёдно подходили к каждому из своих подопечных и задавали им вопросы. В зависимости от ответа салазки или подвигались ближе к огню, или отодвигались подальше. У некоторых допрашиваемых ноги покрылись уже ужасными волдырями, а у иных они уже почернели и дымились. А допрос продолжался, пся крев!

– И кто это придумал? – спросил я епископа, вдоволь насмотревшись на это зрелище.

– Я, ваше высокопреосвященство, – гордо ответил Кастро ещё раз чарующе улыбнувшись.

«Тебя бы, пьсяюка, я зажал в эту колодку за шею, лайдачей твоей харей вниз, чтобы она треснула, и ты раз и навсегда отучился улыбаться таким образом», – подумал я про себя, а вслух похвалил:

– Хвалю за изобретательность. Действительно, у вас освобождается сразу пятнадцать следователей. А какова эффективность этого способа?

– Мы применяем его уже пятый месяц. За это время только шесть ведьм и два колдуна не сознались в своих деяниях.

«Это, судя по всему, были психически больные. Нормальный человек признает здесь всё, что было, и чего не было», – вновь подумал я и спросил:

– И что же вы с ними решили?

– А что можно решить с такими людьми, которые не сознаются даже тогда, когда у них ноги обгорают до костей? Не иначе, как Князь Тьмы помогает им перенести адские мучения. Это ещё больше усиливало их вину, уже доказанную показаниями свидетелей. Все они пошли на костёр.

– Пошли? С обгоревшимито до костей ногами?

– Ну, я оговорился. Их отвезли.

– Получается, ваше преподобие, что по делам о колдовстве у вас оправданных не бывает?

– Разумеется, – самодовольно ответил епископ, но тут же спохватился, – Конечно, ваше высокопреосвященство, это относится только к тем, к кому начали применять методы убеждения. До этого момента оправдания бывают. Сами понимаете, злоба людская и зависть не имеют границ. Бывает, и наговаривают на невинных людей.

Я глянул на него. Его лицо было одухотворённым, глаза поблёскивали, и он с гордостью взирал на своё творение. А во дворе следователимногостаночники, пся крев, продолжали свою плодотворную деятельность во славу католической церкви. Что ни говори, а им тоже изрядно доставалось от жара из канав. Всётаки, у них вредная работа. Впору «спецмолоко» им выписывать. Двое из них уже откинули капюшоны своих сутан, и по их тонзурам обильно стекал пот, заливая глаза и тяжелыми каплями падая на землю. Горят, бедолаги, на работе, язви их в дышло! Надо подать идею, чтобы послушники время от времени вытирали им пот со лба, как хирургам. А что? Они, в своём роде, тоже хирурги. Пьсяки! Я кивнул, и мы с Кастро пошли дальше, а вдогонку нам нёсся несмолкаемый гомон.

Мы прошли ещё по нескольким лестницам и коридорам и, спустившись кудато глубоко вниз, оказались на восьмиугольной площадке, освещенной факелами. На ней дежурили два стражника. Широкая винтовая лестница, по которой мы спустились, уходила кудато ещё глубже. В каждой грани этой восьмигранной призмы находилась массивная дверь, обитая железом. Кастро подошел к одной из них, на ней охрой было написано 12.

– А что сейчас происходит в других? – поинтересовался я.

– Допрашивают еретиков.

– Заглянем.

– Как пожелаете, – пожал плечами Кастро и указал стражнику на соседнюю дверь, номер 11.

Тот быстро отворил дверь, и мы вошли в камеру, имеющую в плане вид трапеции. У дальней стены, напротив входа горел очаг. Справа у входа стояла бочка с водой, а слева за столом сидели монах в зелёной сутане и писарь в желтом одеянии. Кроме очага камеру освещали шесть свечей в трёх подсвечниках. За спиной монаха и писаря на полках и крюках были в идеальном порядке разложены и развешены всевозможные пыточные инструменты. Посредине камеры, ближе к очагу вделано в пол железное кресло, в подлокотниках которого были по два ремённых захвата. У правой стены – каменное возвышение в виде топчана. К нему тоже прикреплялись мощные захваты. В стену вделаны кольца с цепями. А в сводчатом потолке – железный блок. На протянутой через этот блок верёвке висел с вывернутыми руками человек неопределённого возраста, Ноги его были прикованы к полу короткой цепью. Это была классическая дыба. Всё тело человека было напряжено, по нему струился обильный пот. Глаза человека были вытаращены, он тяжело дышал. Воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.