После летнего инцидента я, похоже, стал самым близким ему человеком. Но, кажется, я переоценил себя. Андрюшка толком и мне ничего не рассказал. Но услышанного вполне хватило, чтобы схватиться за голову.

  - Понимаешь, - говорил брат. - Вот иногда я хочу что-то сделать. Что-то обычное самое. Например, съесть венскую вафлю. А мне внутри как будто что-то говорит: не ешь её. По-следние несколько месяцев я так долго задумываюсь над простыми вещами. И не знаю, что выбрать.

  Вот таков вот ответ.

  Спокойная жизнь кончилась. Я ломал голову, пытался объяснить подобный феномен, но не мог. Вернулось гадское состояние, как тогда двадцать третьего июля. Есть проблема. Ты видишь проблему. Но не хочешь её решать.

  Я старался объяснить брату, чтобы он посылал все голоса в тёмное место и не слушал их. Оставшись без внимания, голоса уйдут. Андрюшка хмурил брови, кивал, но ничего не говорил.

  Со временем я начал замечать за братом странное поведение. Иногда мелкий стоял по-среди комнаты и будто смотрел в никуда, иногда минутами смотрел на еду в тарелке, пре-жде чем съесть. Думаю, он слушал те самые голоса, но я не вмешивался. Хоть сердце и ще-мила тревога, решать проблему я боялся.

  Родители тоже замечали изменение в поведении, и в отличие от меня вели себя активно: отправили Андрюшку к детскому психиатру. Тот вынес вердикт, диагноз братишки: лёгкое диссациативное расстройство личности. Произошедшие летом события родили в мелком несколько личностей. Одна утверждала, что мальчик всё делает правильно, а другая винила Андрюшку в смерти Стёпки и прочих печальных событиях.

  Но мне казалось, что психиатр ошибся.

  Время утекало, Андрюшка посещал занятия психиатра, но лучше не становилось. В словарном запасе брата появлялись слова доселе ему неизвестные. Если двадцать третий Андрей двадцать третьего июля показался мне заумным, то новый индивидуум обходил его по многим очкам.

  Как-то в очередной раз, когда я с братом завёл разговор о его поведении, Андрей отве-тил:

  - Расщепление личности внутри меня обусловлено бифуркационным наслоением сорока девяти личностей меня же из других шизогонических реальностей.

  Его слова меня безумно напугали. Особенно бифуркационный и шизогонический. Помню, отошёл от брата в оцепенении и решил больше ни о чём его не спрашивать. Будто летние дни возвращаются и не в лучшем виде. Одна мысль не давала мне покоя: всё это когда-то должно будет закончится: либо Андрюшка вновь станет нормальны, либо мне придётся уживаться с сумасшедшим братом. А чего доброго, вообще засунут малого в психушку.

  В апреле я застал брата на заднем дворе. Я шёл в комнату с чашкой горячего кофе и за-метил силуэт Андрюшки на заднем дворе. Снег сошёл рано, мешая себя с потоками грязи; земля размягчилась. Андрей выкопал свои древние сокровища: разноцветные стекляшки, и теперь стоял в лучах солнца и любовался их светом.

  Сначала я даже с теплотой подумал, что братишка вернулся в реальность, но потом заметил, как Андрей откидывает каждый кусочек в сторону, а в конце вообще бесцельно отпускает банку, которая послушно падает в грязь. Расставив руки, будто всё ещё держит жестянку, братишка застыл и простоял так ещё несколько минут.

  Я тревожно сжал губы, ожидая, чем же закончится сцена. Андрюшка зашевелился и вдруг заговорил сам с собой. Не в силах дальше наблюдать, я скрылся в комнате. Долго думал в ту ночь о брате и решил, что я похож на крысу, которая бежит с тонущего корабля. Если я однажды спас Андрюшку из лап жутких Тварей, то почему я не могу спасти его ещё раз от самого себя. И я решил действовать.

  Тогда-то и вернулся Стёпка.

  *****

  Ты хочешь ананас. В первом продуктовом его не продают, во втором - тоже, в третьем узнаёте, что на ананасы не сезон, в четвёртом они закончились. Спустя целый день вы находите желанный фрукт в каком-то захудалом продовольственном подвале на окраине города. Вы возвращаетесь домой, разрезаете, но... он оказывается гнилым. Жизнь разочаровала, мир кажется подлым и несправедливым...

  Я не для того рискнул жизнью двух своих друзей, чтобы вытащить в свою реальность гнилого Андрюшку, и я решил с этим бороться. Кроме нападения я не видел иных спосо-бов.

  Когда ты просыпаешься среди ночи, а твой сосед по комнате храпит или икает, тебя это жутко раздражает. Андрюшка не храпел и не икал, он разговаривал. Клянусь. Как-то проснулся от его бормотания. Брат прятался в темном углу, на своей кровати, - я видел только сплетённые меж собой ноги - и бормотал невнятицу. Тогда я и прикрикнул на него, чтобы ложился спать и не мешал мне.

  Бормотание остановилось, но Андрей не ложился. Некоторое время сквозь прикрытые веки я поглядывал на сидящий силуэт братишки. Кроме злости сознание защекотал страх. Через минут пять мелкий удобно устроился в постельке и накрылся одеялом.

  Подобным образом я начал реагировать на всякий интроверсированный уход Андрюшки. Пару раз накричал на него за столом, когда он задумался над едой. Один раз потряс за плечи, когда мелкий застыл посреди комнаты. Мне было жалко его, но в то же время, я не знал, как ещё поступать. Сначала Андрей возвращался в этот мир растерянно, а на лице выражение нашкодившего щенка. Несколько раз я даже обнимал Андрея и предлагал поиграть во что-нибудь, но мелкий перестал интересоваться компьютером, телевизором и даже общением со сверстниками.

   Изменения в младшем замечал не только я. Родители перешёптывались, чаще у меня за спиной, но иногда и при мне. Как-то мать позвала Андрея смотреть сериал, но он отказался. В последнее время мелкий либо засыпал за просмотром, либо начинал что-то бормотать себе под нос прямо в объятиях мамы. А на днях так вообще наотрез отказался, а когда мать попыталась выяснить причину печального настроения Андрея, последний разозлился, накричал что-то и спрятался в туалете.

  Отец пытался всё объяснить взрослением. Андрюшке через месяц одиннадцать, он пре-вращается из ребёнка в подростка, но... кажется, даже сам папа не верил в свою теорию, а уж я и подавно.

  Через несколько дней отец вызвал меня на серьёзный разговор, в котором поинтересо-вался, куда же мы в самом деле путешествовали летом. Но я не ответил правду. Думаю, то-гда он решил бы, что в нашей семье два сумасшедших. Но хорошо помню последний во-прос:

  - Что бы ни случилось летом, скажи, это из-за этого Андрюшка сейчас такой странный?

  Самый что ни на есть правдивый ответ: ДА! Но я солгал.

  В школе об Андрюшке забыли. У него не осталось друзей, хотя мелкого сей факт не особо волновал. Учителя поступали подобно мне. Они видели проблему, но отказывались её решать. У братишки даже оценок почти не было, потому что мальчишку никто не спрашивал. Его посадили на последнюю парту, одного, где он мог уходить в свои миры.

  Через несколько дней после этого события отец устроил скандал психиатру. Дескать, мы платим вам огромные деньги, почему вы не помогаете, на что тот лишь пожал плечами: случай очень тяжёлый, и если так будет продолжаться, придётся Андрея госпитализировать.

  Пятнадцатого апреля, хорошо помню эту дату, проснулся ночью, а братишка сидит ря-дом со мной на кровати и в руках у него нож. Не настоящий, а пластиковый, который ему подарили на позапрошлый новый год, но меня даже этот напугал. Андрюшка что-то шеп-тал, а когда я дотронулся до него, он вздрогнул и осознанно посмотрел в мою сторону.

  - Почему не спишь? - почти что дрожащим голосом спросил я.

  Брат не ответил. Посмотрел на нож, встал и лёг в свою кровать, выбросив по дороге на пол пластиковое оружие.

  Я стал бояться ночей.

  Но продолжал вырывать Андрея из его шизогонических грёз. И теперь на лице братишки отражалась не растерянность, а гнев. Иногда он вырывался и кричал мне:

  - Пошёл ты!

  Я попался в тупике. Я не знал, что делать. Брат менялся, теперь мало чем напоминая старого доброго малыша, соседа по кровати.