Реформы начинались с того, что в деревне китайская крестьянская семья (живущие вместе поколения кровных родственников) на основе коллективного (малый клан), реже индивидуального, подряда получала в хозяйственное использование сроком на 50 лет землю, и очень часто в виде горы (80 % территории Китая — горы). Если на горе есть хоть какая-то почва, то ее можно уступами террасировать, сооружать горизонтальные площадки полей и выращивать зерновые. По законам геологии, на склонах гор часто бывают источники питьевой воды, необходимые для людей и домашнего скота (монастыри в горах везде устроены при таких источниках). Полив полей — естественными осадками, которых хватает. Если почвы мало, одни камни, то террасы засаживаются плодовыми деревьями. Если с почвой совсем плохо, то террасы не делаются, а склон засаживается лесом. Поскольку деревья вырастают до возможности их хозяйственной заготовки примерно за 20 лет, то пятидесятилетний срок подряда открывал крестьянам перспективу даже в самом худшем горном варианте двум поколениям семьи, получившей землю в-подряд, достичь хоть каких-то, но гарантированных результатов от хозяйственной разработки горы. Все китайцы еще при Мао Цзэдуне на политзанятиях в ходе "Большого скачка" и "культурной революции" учили наизусть его работу "Юй-гун передвинул горы" с идеей не бояться трудностей и возможности достижения результата кропотливым трудом нескольких поколений семьи. При Дэн Сяопине были созданы условия семейного (именно в нескольких поколениях кровных родственников) хозяйства. Дело реформ в сельском хозяйстве пошло, так как у массы крестьян появился интерес работать интенсивнее с видами на будущее. Был включен и "административный ресурс" китайской бюрократии, силой загонявшей крестьян в подряд наподобие советской коллективизации.

Сначала действительно только интенсивный и рачительный личный, ручной труд семисот миллионов китайских крестьян, получивших перспективу улучшения своей жизни и жизни своих детей, без оборотных денег, без механизмов, без химических удобрений, без помощи науки, примерно к середине 80-х годов позволил деревне накормить и себя, и городов китайской деревне появились хоть какие-то тощие накопления для потребления современных городских промышленных товаров.

В результате реформ коммуны распустили, но земля в Китае осталась государственной и лишь была отдана в семейный подряд на 50, а под некоторые цели даже на 70 лет] В благодатном теплом и влажном климате, где живет большинство китайцев, подряд стал почти повсеместным. Где местные условия умеренного климата, бедных почв и низкой плотности населения требовали широких коллективных усилий для товарного производства, там были сохранены большие производственные бригады. А в холодных, малолюдных и малопродуктивных степях Внутренней Монголии и Синьцзяна сохранили крупные госхозы с машинной обработкой полей и производством зерна в государственные резервы (мобилизационный запас на случай стихийных бедствий, беспорядков, войны и т. д.).

В 1997 году я участвовал в переговорах российского завода "Ростсельмаш" с китайцами на предмет продажи в Китай зерновых комбайнов. Российские комбайны рассчитаны на обширные поля и имеют ширину жатки 8,5 и даже 11 метров. Развернуться с такой жаткой в Китае почти негде. Так вот, покупали их китайцы, и то очень мало, только для степей Внутренней Монголии и Синьцзяна. На зажатых горами полях северного и центрального Китая, в конце 90-х годов, кроме ручного труда стали использовать маленькие зерновые комбайны собственного китайского производства с шириной жатки 2–3 метра. Такие комбайны я видел регулярно, дважды в год на шоссе Пекин — Бэйдайхэ, когда их срочно перегоняли своим ходом для быстрой уборки первого урожая из одной производственной бригады в другую. Использовали комбайны группами, по несколько машин, на принципе передачи техники полеводческим хозяйствам во временную аренду. В относительно равнинном и самом урожайном восточном и южном Китае в рисовых чеках я видел только буйволов, малую механизацию и сверхинтенсивный ручной труд. Этот пример показывает, что чем суровее климат, тем меньше урожайность, меньше численность населения, больше обобществления средств производства и больше техники на полях, а где климат самый мягкий, там самая высокая урожайность, больше всего населения, там нет госхозов, меньше используется техника. Справедливости ради нужно заметить, что рост урожайности в Китае даже при ручной обработке полей допотопными орудиями труда в ходе реформ во многом (до 30 % прибавки урожая) был достигнут за счет селекции высокопродуктивного семенного материала и массового внедрения на поля лучших в мире по продуктивности сортов риса и других злаковых культур. Огромную роль сыграло и почти повсеместное, регулярное повышение плодородия истощенной китайской почвы минеральными удобрениями. При этом по мочевине Китаю за 20 лет удалось на иностранном оборудовании создать достаточные мощности собственного производства и к 1998 году почти полностью свернуть импорт. А по хлористому калию провести геологоразведку и обнаружить скромные запасы на своей территории, позволяющие говорить о какой-то степени независимости от российского (и другого зарубежного) импорта в перспективе. В перемещениях по стране я наблюдал, как редкие и скудные, чернеющие то тут, то там, кучки навоза и другой органики на полях постепенно были заменены внушительными штабелями мешков, откуда растекались белые ручейки минеральных удобрений (к поставкам которых в Китай и я прилагал руку).

Таким образом, не только и не столько выставленный властями напоказ интенсивный труд в условиях семейной организации сельского хозяйства (как адекватного с традицией пореформенного типа осмысленной занятости подавляющего большинства нации), сколько оставленный в информационной тени высокопродуктивный семенной материал на хорошо удобренных почвах стали первоосновой "китайского чуда". Достигнутый Китаем достаток зерна — важнейший фактор стабильности для общества с уже почти полутора миллиардами едоков и культом еды.

Если пища — это один из природных факторов, взаимосвязанный с психофизиологическими особенностями нации, то любопытны следующие наблюдения. На Западе пища во французской кухне поднялась до изысканности удовольствия, а в американской быстрой еде опустилась до примитивного обжорства, даже уровень американского ресторана перешел на быструю еду. У созерцательных русских еда простая и неспешная. У китайцев же еда медленная и изощренная на всех уровнях социальной лестницы. Даже самый бедный крестьянин где-нибудь в провинции Шаньдун будет за чашкой риса без ничего долго обсасывать личинки цикад и разгрызать хитин скорпионов, выбирая совершенно неведомые европейской кухне пресно-сладкие и горько-кислые нюансы вкусовых ощущений. Кстати, реформа дала большинству китайцев прежде всего возможность нарастить в своем повседневном рационе "железную чашку риса" без ничего (по-китайски "основная еда") так называемыми "вспомогательными" продуктами (мясо, рыба, сахар и пр.).

Я совершенно точно помню разговор с молодым китайским крестьянином летом 1978 года. Тогда, отнюдь не в горах, а на равнине с поливным земледелием под Пекином, где снимают два урожая и растет даже такая теплолюбивая культура, как хлопок, денежные доходы в пригородной сельскохозяйственной коммуне составляли 8 фэ-ней на трудодень, или меньше чем два с половиной юаня в месяц. Помидоры в то время в Пекине стоили 5 фэней за цзинь (полкило), носки стоили около юаня, а комплект простой зимней одежды — около сорока юаней. Рентабельность продуктивного сельского хозяйства держалась близкой к нулю, и бедность в китайской деревне была ошеломляющей для европейца.

За годы реформ деревня в пригородах, где сбыт рядом, и на равнине, где тепло, вдоволь воды и много рабочих рук, интенсивным трудом разбогатела, приоделась, отстроилась новыми домами с городской мебелью и спутниковым телевидением. Особенно заметно поднялась деревня в равнинных восточных и южных районах, где по условиям климата снимают до трех урожаев, а водный транспорт по многочисленным рекам и приморский каботаж своей дешевизной обеспечивают выигрыш над накладными расходами в любых сухопутных и, тем более, горных перевозках.