Примечательно, что идею о том, что "мировой системы социализма больше не существует" и, соответственно, "основное противоречие эпохи: между миром социализма и миром капитализма далее следует рассматривать в новом свете деления мира на три части", озвучил Дэн Сяопин. Сделано это было в апреле 1974 года на специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, где Дэн был главой китайской делегации.

Тем самым "преодоление хаоса", заявленное Мао Цзэдуном в стихотворении "Бэйдайхэ" 1954 года, приобрело еще при жизни "великого кормчего" масштабы, выходящие далеко за пределы собственно Китайской Народной Республики и "большого Китая".

Наиболее отчетливо работа китайской идеи деления мира на три части в пользу Китая видна на примерах из военной сферы, на изучение которой я потратил большую часть своих сил и времени, как профессиональный военный разведчик.

Заранее оговорюсь, что речь будет идти здесь о двадцатилетии 70-х и 80-х годов, со сроком давности более десяти лет от времени написания этой книги. Наблюдавшаяся мною тогда некоторая несуразица и огрехи в понимании военной силы Китая стратегической разведкой СССР в "новой России" за десять лет "стратегического партнерства" с Китаем, надеюсь, уже выправлены наилучшим образом.

В начале же 90-х годов, после крушения Советской сверхдержавы я отчетливо понимал, что главной концепцией китайской военной доктрины периода гонки ракетно-ядерных вооружений СССР и США была концепция стратегической маскировки и стратегической дезинформации. Эта концепция была хорошо прикрыта "рассуждениями о своем" в официальных заявлениях и средствах массовой информации и поразительно успешна по критерию "стоимость — эффективность". С позиции Канона Перемен маскировка и дезинформация — это, конечно, нечто темное, то есть Инь.

Если следовать тринитарной китайской логике, то между военной доктриной страны и мышлением, волей, памятью (опытом) ее политических лидеров возникают отношения, аналогичные диалектическим категориям явления и сущности. Сознание лидеров (сущность) и сформулированная доктрина (явление) вместе составляют содержание, которое реализуется в формах конкретной политики и собственно войны, как различных вариантах организации добровольного или насильственного повиновения замыслу, интуиции и духу лидеров. Свободная воля или, иначе, случайность того или иного выбора в сознании военно-политического руководства (сущность) при реализации военной доктрины (явлении) всегда, так или иначе, подчинена политической или военной необходимости (форме).

Политику государства определяют личности. Под личные качества политиков аппарат подбирает догмы в наборе на все случаи жизни. Экономические, социальные, военные и прочие вопросы государственного строительства подчинены амбициям руководителей. Стабильность расклада сил и амбиций в руководстве — это стабильность в стране. Однако мир без войны есть состояние баланса угроз и рисков применения силы в расчетах политиков. Угроза объективна в вещественном наличии силы, ее присутствии в том или ином районе и в демонстрации готовности к ее применению по приказу. Риск же субъективен и устраняется способностью руководителей хладнокровно наблюдать, не принимать поспешных решений и лишь с осознанной необходимостью реагировать на угрозы, а главное — в оценке будущей реакции противников на свои угрозы и приемлемости для себя такой реакции. Чтобы как-то ориентироваться в объективных (диктует необходимость) и субъективных (основа случайности) факторах угроз и рисков, формулируется доктрина.

Напомню, военная доктрина — это принятая в государстве на определенное время взаимосвязанная совокупность социально-политических и военно-технических концепций. Причем совокупность, устанавливающая:

— Политическую (власть), экономическую (богатство) и социальную (слава) стратегию национальных целей и путей их достижения. Причем как без применения военных средств (силы), так и с их использованием или угрозой использования (воля). Включая как меры предотвращения войны, так и условия вступления в войну.

— Военную стратегию видов, целей и способов ведения войны на суше, в море, воздухе и космосе, а также умах людей. А также концепции военного строительства и подготовки страны и вооруженных сил к возможной войне.

Так вот, в ряду мер для предотвращения войны, достижения национальных целей с опорой на потенциал силы и создания преимуществ на момент вступления в войну китайцы еще при жизни Мао Цзэдуна выбрали путь стратегической дезинформации и маскировки.

Для сравнения замечу, что в СССР и США аналогичные цели достигались в вещественном виде наращиванием арсеналов вооружений (прежде всего ракетно-ядерных) и лихорадочным добыванием информации о противнике как способе контроля за ситуацией. При этом внимание и тех и других уделялось не дезинформации, а сохранению тайны над истинной информацией, ибо угроза подавалась и воспринималась как дозированная истина!

Особенностью русского подхода к сохранению военной и государственной тайны выступает секретность. При этом секретность понимается как набор способов ограничения доступа к информации. Опечатанный сейф, скрупулезный реестр всех бумаг и обмен запечатанными пакетами по инстанции через живых курьеров — вот наглядные образы российской секретности, "тайны за семью печатями".

Американцы используют другой принцип сохранения тайны, а именно: создание избыточного потока информации, в котором настоящий секрет тонет и становится неотличимым на фоне обилия второстепенных данных. "Белые книги по обороне", масса справочников и специализированных открытых изданий, доведение до своей и чужой общественности навязываемых смыслов национальных интересов, океан Интернета и других электронных потоков сообщений, — вот чем представлены американские информационные технологии манипулирования угрозами.

Китайцы же вместо всей истины подсовывают не часть истины-, но вовсе не истину, ибо исходят из того, что угрозой выступает сама тайна, то есть незнание. Но чтобы противник излишне не волновался и не предпринимал судорожные шаги к ясности, его следует вводить в успокаивающее заблуждение. Заблуждение конструируется во многом официальными данными, ориентированными на систему ценностей некитайцев и изящными подставками под контроль технических средств спецслужб стран, вводимых в заблуждение. А частная информация, циркулирующая в электронных средствах связи и глобальной сети Интернет и могущая пролить для иностранцев лишний свет на затемненные места реальной картины, в автоматизированном виде подвергается цензуре.

Во времена "холодной войны" открытая борьба шла между СССР и США, а выгоды от этой войны получил Китай. В то время, как СССР и США до отдельного танка считали обычные вооружения в Европе и до последней боеголовки торговались на переговорах в Женеве, Вене, на Мальте и в Рейкьявике, китайцы лишь намекали на свою угрозу. Продемонстрировав, начиная с 1981 года, сперва пуск МБР в район островов Фиджи, затем БРПЛ из подводного положения в район Южно-Китайского моря, и, наконец, мобильной БРСД в направлении о. Тайвань, китайцам удалось создать в головах у противников ощущение их уязвимости и поддерживать впечатление, что такие средства у Китая не только существуют, но и о том, что эти средства боеготовы для применения с неприемлемым для противника ущербом.

Стратегические ядерные силы КНР были несравнимы количественно и явно уступали по качеству тому арсеналу, которым обладали СССР и США, особенно на театре военных действий: десятки ракет и боеголовок против более десяти тысяч. Громоздкие жидкостные малоподвижные ракетные комплексы с моноблочными зарядами против русских компактных твердотопливных высокомобильных комплексов с разделяющимися головными частями и американских трудноуязвимых крылатых ракет с сгибанием рельефа местности, базирующихся на бомбардировщиках кругосветной дальности.