Он шел, как всегда с прямой спиной, с красными песчинками в волосах и в складках одежды, стремительный. Синди следовал за ним, глядя, как развеваются от быстрой ходьбы полы фиолетового плаща, и понимал: вот оно. Катастрофа, к которой он готовился столько времени, произошла, чуда не случилось, все имеет свой конец. Он столько раз представлял себе, как это будет, что, когда беда случилась на самом деле, Синди не мог до конца в нее поверить. Он сказал себе, что всегда знал, что этим кончится. Лучше от этого не становилось, но Синди все-таки испытывал странное, сродни мазохизму, облегчение — теперь хотя бы не нужно было гадать, когда все оборвется.

В Харе «Черная Луна» была популярнее, чем в Джугве, там и тут мелькали вспышки камер, и Синди старательно держал лицо. Он помнил, что любая его эмоция могла быть замечена, заснята, рассмотрена под лупой и обсуждена, а то и осуждена, и поэтому улыбался всем. Раньше он ненавидел такие улыбки у Саймона, а теперь и сам понимал, что в них — спасение. Он справлялся неплохо (или ему казалось, что неплохо), но, придя в гостиничный номер, обнаружил, что не может расслабить затвердевшие в приветливом оскале лицевые мышцы, словно их свело судорогой.

Ему хотелось остаться одному, и он, пообещав Смиту вернуться вовремя, натянул очки, спрятал волосы под повязку и отправился гулять по Харе.

Все здесь было припорошено красной пылью, от которой не спасали никакие щиты и усилия уборщиков. Ветер гнал маленькие багровые облачка по мостовым. Словно в попытке противопоставить что-то природе в Харе строили белые, серые и черные дома, однако рано или поздно они все равно приобретали красноватый оттенок.

У местных жителей давно уже отпала необходимость всегда быть готовыми к эвакуации или спасению в убежищах, но память прежних поколений давала о себе знать — у большинства прохожих были серьезные, даже суровые лица, крепко сжатые челюсти, сведенные на переносице брови.

Синди не имел какой-то определенной цели прогулки, экскурсии его не интересовали, так что он шатался по улицам. Людей на улицах было немного — стоял разгар рабочего дня. В Анатаре днем на улицах можно было встретить кого угодно — отпускников, уличных артистов, богатых бездельников, курьеров, да мало ли народа! Здесь же только по главным магистралям неслись автомобили, и на центральных улицах попадались группки пешеходов. Переулки пустовали.

Синди поднялся на смотровую площадку и оказался там единственным туристом. У его ног лежала Хара — монохромные кубики зданий, покрытые пылью, как сыпью. Пустыня была болезнью города, и рано или поздно ей заражались все.

На руке запиликал комм, и Синди принял вызов. С развернувшегося экрана на него смотрел Тим.

— Привет! — улыбнулся он.

— Привет, рад тебя видеть, — искренне ответил Синди. Тим был кусочком другого, спокойного мира, который не могли поколебать никакие катастрофы. Любимый или одинокий, успешный или потерпевший поражение Синди всегда мог прийти к Тиму, или Фредди, или Тинто, так же как и они могли всегда обратиться к нему.

Они поболтали немного о пустяках. Тим снова влюбился, и Синди закусывал губу, улыбаясь, — когда Тим говорил о своей очередной пассии, у него делался совершенно блаженный и вместе с тем идиотский вид. Синди в свою очередь рассказал о гастролях: о киберах Стиллуотера, о Харе, об улицах Джугвы. Он немного переиначил историю с наркотиками, превратив ее в забавное приключение.

— Влетело мне тогда будь здоров, — смеялся он, — но зачем лететь в Джугву, если ничего не пробовать?

— У тебя сейчас все нормально? — спросил Тим.

— Ну да. Видишь же, что я уже не обкуренный.

— Я не об этом…

— А о чем? — Синди нахмурился. Легкость, которая возникла в их разговоре, вдруг пропала, а Тим мялся и все пытался подобрать нужные слова.

— Ну… пишут всякое в новостях про вас. Чуть ли не что вы разошлись, и ты уходишь из группы. Что Блик твой «в активном поиске» и все такое…

— Он не мой, — раздраженно отозвался Синди.

— Так это правда?

— Тим, ты бы меньше новостей читал! Если верить во всю хуйню, которую там пишут, можно с резьбы съехать! Их послушать, так Блик «в активном поиске» всю жизнь, начиная с пеленок. И из группы я никуда не собираюсь, пусть мечтают.

— Аааа… Ну… если ты все же решишься, ты же знаешь, что мы тебя ждем.

— Знаю, знаю, — проворчал Синди. — Как вы вообще? Как остальные?

— Фредди жалуется на сердце, — неохотно сказал Тим.

— Фредди? Жалуется?! Так к врачу надо немедленно, если она и вдруг жалуется!

— Так была уже. Говорит, что пока время не потеряно и операция не нужна, прописали какие-то лекарства…

— Бля, а почему я-то об этом не знаю?! Почему все молчали, как пришибленные? Я бы не спросил, ты бы молчал!

— Ну… мы не хотели тебя беспокоить. У тебя гастроли, проблемы свои…

— Какие, в задницу, мои проблемы? А это не мои проблемы?! Ох, Тимми, везет тебе, что я не в Анатаре! Что нужно? Лекарства, деньги, врачи?

— Да ничего не нужно, — с досадой сказал Тим. — Все есть. Денег хватает. Она же не при смерти! Так, нужно пить таблетку раз в день и не прыгать с тарзанки еженедельно, а остальное все можно.

— Уморите вы меня, — проворчал Синди, остывая. — В следующий раз не забывайте меня, убогого!

— И ты, — серьезно попросил Тим, — не забывай.

— Вас забудешь, как же. Все, до связи.

Тим отключился. Синди подошел к краю площадки. Разговор с другом взволновал его. Помимо того, что он переживал за Фредди, неутомимую Фредди, которая оказалась открытой для болезни, как и другие смертные, теперь он еще и не мог не думать о собственной катастрофе. Тим был прекрасным другом, он всегда был рядом, когда нужно, но у него был талант тыкать прямо в открытую рану, не нарочно, с самыми благими намерениями.

Пишут о разрыве, значит… СМИ уже прописали механизм их с Саймоном расставания, хотя они и не выносили скандалы на публику. Синди снова почувствовал, что у него нет личной жизни, и она вряд ли когда-то появится. Любой его поступок мог стать достоянием общественности. Но было что-то обидное и неумолимое в том, что, пока он маялся и не знал, как поступить, журналисты уже все решили за них. Как будто они в момент написания своих статеек стали воплощением судьбы.

Или еще не стали?

Все началось так внезапно, что Синди не сразу сообразил, что происходит. Небо потемнело, воздух загудел, как басовая струна, а потом раздался протяжный заунывный свист. Синди посмотрел в сторону окраин — там поднимались столбы красной пыли, с такого расстояния маленькие и совсем не страшные. И, как всегда, Хара принимала вызов пустыни — над городом поднимались зеленоватые прозрачные щиты. Слишком медленно, как казалось Синди. Но выяснилось, что инженеры знали свое дело, и когда первый порыв ветра швырнул в город песком, колпак твердо стоял на месте.

— Песчаная буря, — раздался механический голос откуда-то снизу, — сохраняйте спокойствие. Защита активирована.

Синди стоял на смотрплощадке, и оказалось, что он ближе всех к небу, кроме, быть может, работников на вышках. Он смотрел, как ударяются в купол песчаные кулаки, и как рассыпаются, стекают вниз красными струями. Иногда ему казалось, что щиты прогибаются под ударами, но они держались, прочные, надежные. Синди вдруг испытал прилив гордости за неизвестных ему людей, которые смогли придумать и построить такую защиту, чтобы сохранить город в пустыне. Он поневоле чувствовал сходство с Харой — это он попал в центр бури, скандалов, сплетен, болезни Фредди, эмоций Саймона и держал щиты, как мог. Если бы Синди обладал более развитым воображением, он бы мог представить, что это его смятение вызвало ураган.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Стихли удары, стало светлеть. Так же неторопливо, как и поднимались, начали опускаться зеленоватые щиты, и в просветах показалось голубое небо. «Выстояли, — все с той же непонятной гордостью подумал Синди, — какие молодцы».

Вместо тьмы бури на город стали опускаться сумерки, и Синди понял, что пора возвращаться.