- Ма, никуда я ни с кем не ходила! Никто меня не обижал. Я просто отравилась!
Так, пользуясь подходящей ситуацией, я красноречиво хлопнула дверью, мол «знай, я у тебя гордая и неприступная». Не забыв при этом прихватить с собой банку щей, а в сенях я захватила заранее приготовленную торбу с отцовскими вещами и ринулась туда, где в это время во мне больше всего нуждался человек.
- Вась, а ты чего это в сарай бежишь, неужто живность там какая появилась?
Я вздрогнула, но это было ощутимо лишь мне. Солдатик, щупленький такой, но уж больно глазастый, заметил, как я семеню через двор, и сладко затягиваясь махоркой, поддернул меня. Странно, он обратился ко мне по имени, в то время как я понятия не имела – кто он. Просто один «из».
- Да. Крыс да мышей развожу. – Как можно шутливее выпалила я.
- А что, разве крысы еще остались? – остроумно подметил он.
- Ну, не то чтобы, но парочку воспитываю, выхаживаю, а вдруг мясные вырастут, сальные, - весело хохоча, я продолжала свой спектакль, чувствуя, как банка в кармане постепенно остывает, напитываясь морозом, но просто сбежать, я не имела права – вдруг ему вздумается за мной пойти.
- Фууу, мерзость какая! – сразу было видно, что солдату не приходилось голодать, как моей семье. В тридцатых годах у них не то что крысы, вороны были на вес золота. Мама часто мне об этом рассказывала, советовав при этом все дочиста выедать за столом. Но я и без того старательно вылизывала тарелки.
- Ладно, шутки шутками, а мне за соломой нужно сбегать, а то печь не чем будет завтра растопить. А она еще должна подсохнуть успеть, с отсыревшей долго буду возиться.
Я с опаской сделала несколько шагов в сторону сарая. Сердце сжималось от одной только мысли, что солдат может пойти за мной. Наконец во мне проснулся страх, вот только совсем некстати. Я все не решалась сделать последний шаг, и уже у самой двери, лишний раз решила убедиться - не увязался ли за мной этот «глазастый». Обернувшись, я никого не обнаружила. На нашем крыльце было пусто, а в моей душе - спокойно.
- Ну как ты, держишься? - В сарае я обнаружила немца в том самом положении, как и оставляла. Он все так же подпирал спиной стену, а в руках сжимал пустую кружку. – Что ж ты ее держишь, в ней ведь уже ничего нет. На вот, свеженького похлебай. Это, конечно, не борщ с мясом, но все же лучше чем сухомятка.
Парень без лишних слов благодарно кивнул головой и жадно вцепился во все еще теплую банку, уже собственноручно переворачивая ее себе в рот.
- Извини, ложку забыла, - виновато поспешила оправдаться я, наблюдая за каким-то первобытным поглощением пищи.
- Данке, - на секунду прервавшись, процедил солдат.
- Что ты все время «данкаешь»? Что, совсем меня не понимаешь? Я вот за время войны и то выучила несколько ваших слов. В принципе даже могу понять о чем вы говорите, даже если сама проговорить не смогу. А ты все «данке» да «данке». Смешной.
Глотая щи, парень время от времени поднимал на меня глаза. Глаза, которые, казалось, проникают мне в саму душу. Серые, бездонные, переполненные горечью и болью, но в то же время благодарные и добрые. В них не было и тени злобы, лишь доброта.
Пока парень с аппетитом уплетал мои не хитрые блюда, я вдоволь смогла рассмотреть его. Светло-русая челка торчала из под неуклюжей каски, падая на перебинтованный накануне лоб. Густые брови. Глаза внешние уголки которых располагались ниже внутренних, чем придавали общей картинке еще более печальный вид. А еще они немного выпуклые, совсем чуть-чуть. Нос очень смешной формы в виде капли срывающейся с рукомойника и замершей на несколько секунд. А губы очень красивые, широкие такие, пухленькие, немного не вписывающиеся в общий облик слегка вытянутого лица. Такими губами зачастую обладали НАШИ круглолицые богатыри, а на сухоньком лице немца, они выглядели забавно и даже неуместно.
Я отметила, что он был молод, года на три-пять старше моего. А еще, он мне очень понравился. Вот так просто, взял и понравился. Такой потешный он был, такой беспомощный и такой запретный. Он не был тем беззаботным, уверенным в своей победе фашистом, которые зачастую селились у нас. И не был ненавидящим врага до дрожи во всем теле нашим, которых я тоже много перевидала. Он был тем, кому мне захотелось отдать все свое нерастраченное тепло и заботу. В свои семнадцать во мне проснулось что-то наподобие материнского инстинкта, который выплеснулся на этого раненного немецкого солдата, словно на раненного воробышка. Мне просто захотелось помочь ему. От чистого сердца – помочь.
- Спасибо.
Слово, которое произнес парень, заставило меня присесть рядом с ним. Неужели не «данке»? «А может, он просто прикидывался все это время?»
- Так значит, ты говоришь по-русски?! Понимаешь меня, и все это время дурачил?! – минутное тепло в душе, было моментально развеяно.
- Нет, что вы, я очень плохо понимать вас. А говорить хуже. Я нихтс дурачок!
Когда я услышала изуродованную родную речь, не смотря на приятный голос, я не смогла сдержать искренний смех. Только страх быть обнаруженными не дал мне сполна похохотать, я вынужденно закрыла рот обеими руками.
- Даа, теперь понимаю, почему ты лыбился, когда я пыталась говорить на вашем. Смешно до невозможности.
Парень, улыбаясь, протянул мне пустую банку.
- Спасибо.
- На здоровье. Ну, коль ты меня все же понимаешь, пусть даже совсем немного, слушай. Пока сиди здесь, тише воды, ниже травы. Не высовывайся из соломы, разве только в крайнем случае. Нууу, если в туалет… Кстати, захочешь в туалет, выбирай любой из углов. Главное не стесняйся, это все-таки сарай и живность наша раньше очень даже благополучно справляла здесь свою нужду. Нет, не подумай, я ни в коем случае не хочу тебя обидеть, и не сравниваю тебя с животными, просто тебе никак нельзя высовываться. Понимаешь, у нас полон двор наших солдат, так что придется как-то изловчиться. Но, думаю, это ненадолго. Они со дня на день должны покинуть нашу деревню. Так что пока план таков. А что с тобой дальше делать, будет видно. Пока отдыхай, набирайся сил. Я буду к тебе по возможности заглядывать. О еде и питье не переживай – прокормлю. Вот, кстати, чистая сухая одежда. Она совсем старенькая, отцовская, но все же лучше твоей грязной формы. Тем более вражеской. В общем, располагайся, как сможешь, но не шуми, а то нам обоим не жить.
- Хорошо. – Парень утвердительно кивнул головой и даже прикрыл глаза, всем своим существом показывая, что он все понял.
- Вот и договорились. Не скучай. Как только появится возможность – загляну.
Вот уж который десяток лет подряд никак понять не могу и от куда у меня тогда появилась храбрость и дерзость, под носом у наших защитников, выхаживать врага?
Я бегала к нему в сарай по несколько раз в день, а он просто на глазах набирался жизненных сил. Порой я даже подшучивала, что у меня баланда волшебная и чай магический. Я ни разу не оставила парня без утренней кружки чая и горячей похлебки. Все эти ранние пробежки к сараю стали совсем обычным для меня делом, так что я даже стала меньше опасаться «квартирантов». Да и НАШИМ было в те дни как-то не до нас с матерью. Они все о войне да о планах на будущее заботились.
- Ну, спасибо вам, хозяюшки, за все. Пора нам заканчивать то, что не нами было начато. - Спустя пять дней после моей находки нам с мамой объявил капитан Воеводов. – Спасибо вам за тепло и уют, а нам пора дальше продвигаться. Время не ждет, а на нашей земле, к сожалению, еще достаточно немцев, чтобы нам скучать не приходилось.
Шумно отпраздновав победу, одержанную в Корсуне, и получив сверху дальнейшие указания, они покидали нашу деревню победителями. А прежде чем навсегда уйти из этих краев, наши и не только «квартиранты», вдоль и поперек исколесили всю деревню и близлежащие леса в поисках врага, засады или укрытия. Я в те дни очень много молилась, чтобы мой «тайник» не обнаружили. И то ли Бог услышала мои молитвы, то ли просто повезло, но кроме нескольких мертвых фашистов в окрестностях, воякам не удалось обнаружить никогошеньки.
