- Понимаешь, Наденька, можно я вас так буду называть? – я утвердительно закивала. – Понимаешь, я ведь что подумала, раз ты Мироновна да еще и Юнг, а не Алина или Карина какая, значит тебе не намного меньше лет чем мне. Ну, в крайнем случае, в дочки сгодишься. А ты, вон оказывается, какая.

   Слова старушки меня повеселили, а оказывается, не у одной меня выработана подобная ассоциация.

   От своего имени я и сама не в восторге (так как все мои подружки обладательницы прекрасных современных имен - Алина, Елизавета, Ангелина, Карины, Каролина, Анфиса, а я какая-то Надя), но это все мои родители-доктора, или наоборот доктора-родители. Девочка, появившаяся на свет в династии врачей, просто обязана была носить имя какого-нибудь известного доктора. А что может быть авторитетнее, чем имя первой женщины-врача в Европе? (Хотя этой информацией и владеют единицы, собственно, если бы мне об этом как-то не сообщила мама, я бы тоже не была в курсе). Кто ж знал, что наградив меня достойным, с их точки зрения, именем, ума они мне тем самым не прибавят, да и врачебным талантом не наградят. : (

   Раньше я часто терзала маму вопросом - «Почему я не Варвара, Виолетта, Алиса или Жанна?». На что у нее всегда был один и тот же ответ – «Потому что ты – Надежда». Собственно мне ничего не оставалось делать, как смириться ведь, в конце концов, бывают случаи и покруче. Марфа, например, или Даздраперма, или Кончита какая, а Ноябрина...  Так что банальность моего имени, это  и не такая уж страшная родительская ошибка. Спасибо, что не Даздраперма : )

   Но, вернемся к рабочим будням Надежды Мироновны, то есть, себя любимой.

   Очаровательно улыбнувшись мне хотелось сообщить этой бабульке-симпатюльке, что молодость это единственный недостаток, который с годами по-любому исчезнет. Но я не стала этого делать. Вдруг она меня не правильно поймет? Чтобы отпускать подобного рода шутки, нужно знать человека, в присутствии которого ты можешь или не можешь себе это позволить. 

- Поверьте, ммм… - и тут я поняла, что понятия не имею, как обратиться к этой милой даме. – Простите, а как вас величать?

- Василина Степановна я.

- Поверьте, Василина Степановна, то, что мне нет пятидесяти, даже тридцати, это вовсе не показатель. Знаете, вы ведь должны знать о том, что встречают человека по одежке, а провожают по уму. Думаю наш с вами случай это именно тот самый. Давайте не будем делать поспешных выводов. Вдруг вы будете глубоко поражены, а? Может я намного лучше любого взрослого специалиста?

   Я как могла цеплялась за такого необходимого мне потенциального клиента, хотя вера в то, что у меня поднимется рука взять с этой бабульки хоть копейку. Это, наверное, мое предназначение такое работать бесплатно. Ведь раз бабулька ко мне забрела, значит, ей нужна помощь. Если ей нужна помощь, я обязательно помогу. Третьего не дано. А деньги мне хоть и не помешают, но только не с пенсии этой очаровательной бабушки. Как-нибудь выкручусь.

   Женщина аккуратно поправила свою величественную «ракушку» на голове и с виноватым видом проговорила:

- Нет-нет, вы не подумайте, что я что-то имею против вашего прекрасного возраста, просто надеялась на… на… Надеялась увидеть не очень молодую немку, которая поймет меня и не без интереса выслушает. А что вам, мои старческие трели?..  Я, наверное, родственную душу искала, решила на старости лет излить свою… Мне не нужно никаких советов и наставлений. Все у меня хорошо. Просто хотелось скрасить свое одиночество. Захотелось поговорить с кем-то живым. А то ведь стены моей квартиры скоро сбегут от моих долгих монологов. – Старушка улыбнулась собственным выводам. -  А мои подруги, я подозреваю, глохнут именно от моих бесконечных воспоминаний.

   Василина Степановна из последних сил держалась, даже попыталась пошутить, лишь бы не расплакаться. А я, глядя на ее изрезанное многими морщинами, но все же прекрасное лицо, решила – я обязательно помогу этой женщине. Ей, скорее всего, нужно простое человеческое тепло, да доброе слово. В ее возрасте всем хочется одного и того же – внимания.

   Один мой дедуля Федор (мамин папа), чего стоит! Да чтобы переслушать все его истории из жизни, не хватит собственной. Но он никогда не навязывался, мне всегда было интересно слушать его наблюдая за тем, как он, словно по волшебству, из старика превращался в того беззаботного повесу, о котором так восторженно рассказывал. А что остается старикам, когда вся жизнь уже за плечами? Прошлое, да и только.

   Я поспешно вышла из-за стола и вежливо усадила старушку на практически девственный диван. Что-что, а слушать я умею.

- Василина Степановна, а кто вам сказал, что я не могу стать той самой «родственной душой»? Давайте попробуем. Вы закрывайте глаза и представляйте меня именно такой, какой представляли, направляясь сюда. Наше воображение знаете, какая сильная штука! Я как-то навоображалась до того, что в двадцатиградусный мороз выперлась на улицу в шортах и вьетнамках. А все почем? Да потому что реально видела себя на пляже. Так что я совершенно точно не имею ничего против не молодой немки. В этом даже что-то есть.

   Женщина рассмеялась, сверкнув своими идеальными протезами (хотя, может это у нее свои зубки так хорошо сохранились?):

- Спасибо вам, Наденька, вы уже мне помогли – повеселили старую одинокую женщину.

- А почему это вы одиноки? Вы ведь сами только что проговорились о внуках. – Может и некрасиво с моей стороны улучать старушку в не состыковках, но за что-то мне же нужно было ухватиться.

- Сказала. Да вот кому я сейчас нужна? Дочка давно живет в Германии, а сын в Италии. Внуки, соответственно, тоже за границей. Так, приезжают раз в год, а то и в два… Вся моя частная компания это четыре стены, в пустой квартире, где когда-то царили любовь и счастье… - Василина Степановна опечаленно выдохнула. - Радость окончательно покинула стены моего дома, когда умер муж. Мой Юрочка больше года назад меня покинул. Так я его ласково называла - Юрочка. Вообще-то он Юрген Фляйшер. Вот я и осталась вдовствовать. Фляйшер Василина Степановна, хотя по паспорту – Федосимова, как и Юра. Чтобы выжить при советской власти нам пришлось скрывать истину, но мы никогда и ни о чем не забывали.

   Василина Степановна быстренько опустила усеянную пигментными пятнами руку в карман. Маленький, скорее всего еще совдеповский, платочек (сейчас такого качества не встретишь, да и уж больно он выстиран) практически сразу коснулся лица, на котором появилась влага.

- Я ведь в девичестве вообще была Потоцкой, может слышали. Мой пра-пра-пра-родственник принадлежал к старинному польскому графскому роду Потоцких, которые кажись в пятнадцатом веке были в великой милости у тогдашнего правителя и числились чуть ли не местными «королями». – Василина Степановна снова тяжело вздохнула, а мне моментально стало понятно откуда в этой не молодой женщине столько аристократизма. – Хотя и это не принесло мне в жизни никакой радости. В тридцатых годах советская власть принялась раскулачивать панов, в число которых входил и мой род. Я ничего не помню из зажиточной, сытой жизни, мне едва исполнилось три года, когда деда сослали, а нам из «хором», как рассказывали позже родители, пришлось «переехать» в лачугу. Ничего, выжили. Пережили и массовую коллективизацию и не один голодомор. Кто-то свыше помог выжить. Хотя, тоже со слов родителей, приходилось ой как не просто. Я из того периода помню только серость и какой-то несказанный холод и зимой и летом. А еще, вкус перемерзшей, наполовину сгнившей картошки…

   Василина Степановна вновь прошлась платочком по лицу, а я, разинув рот, внимала каждое слово. Нет, ну согласитесь, это вам не в малолетних любовных похождениях разбираться (хотя это тоже бывает забавно), это история жизни.

   Выслушивать своих Алину, Кристину, Лизу, Ангелину, Каролину или Анфису, с их современными проблемами мне всегда было интересно. Да и к тому же всегда было что послушать. Одна Алинка чего стоит со своими любовными похождениями и веселыми взглядами на жизнь. Но едва старушка начала свой рассказ, я поняла – это будет гораздо занимательнее всего, что я могла слышать от своих подруг. Да и у девочек давно ничего интересного в жизнях не происходит, а тут такая новизна!