– Вы бы знали, в каком мы дерьме… – разморило его от вина и от того, что не выспался.

– А мы всё ждем, когда ты нам это выскажешь, – засмеялся Родион своим наполовину беззубым ртом.

От Родиона всегда, со школьных еще времен, исходило ощущение нравственной правоты. Теперь, по возвращении из Бостона, после встречи с Шурочкой, Алеша увидел, на чем вся его правота держится – на обделенности. Родион никак не мог доучиться: он-то как раз послужил в армии.

– А что, много американцев звонит Лаврику? – спросил Родион. – А то он мне на Новый год ответил: “Хелло”.

Нет, Лаврику звонят только русские.

– Просто… там так хорошо, что хочется быть своим.

Отец сказал:

– Эмиграция – катастрофа, психическая болезнь.

Откуда он может знать? Он и за границей ни разу не был.

– А здесь оставаться – не психическая болезнь?

– Тоже болезнь, но другая какая-то. – Хоть бы Родион уже перестал свои зубы показывать! – Родина – она для чего-то все же нужна.

Для чего-то, да. Для чего?

Таким был предотъездный период: с бессмысленными разговорами, оформлением бумажек, интенсивным освоением английского, с волнениями по поводу Шурочкиной беременности, одалживанием весов, ванночек и других вещей.

Наконец ребенок рождается, его регистрируют. Разногласий по поводу имени нет. Лео, пусть будет Лео – имя красивое, короткое, международное.

Много всего происходит за почти десять лет: первый зуб Лео, потом первым же выпавший, первые слова, которые он произнес, крещение его в Москве, накануне отъезда, – по настоянию одной из двоюродных бабушек, она и выступила крестной матерью. Крестным стал, естественно, Родион. Но это опять-таки все было – общее, которое неинтересно. Потому что интересно – единичное, частное, вроде камушков на берегу, а младенцев тогда в Москве всех крестили. По приезде в Америку еще и обрезание сделали. В Америке все мальчики оказались обрезанными, в то время имелись на этот счет свои медицинские соображения. Алеша с Шурочкой и подумали: пусть уж будет как все.

А Максим Максимыч с компанией лежат на стеллаже с книгами, как раз рядом с Лермонтовым. В их собственном доме. Несколько лет как приехали, а уже свой дом. Алеша теперь не Алеша – Алекс, на здешний манер, да и она не Шурочка – Александра: следовательно, тоже Алекс, к чему эти многосложные имена? Дома она, разумеется, Шурочка.

Существует много способов приобрести дом. Например, купить его, собственно, не выкупая: только проценты платить. А когда придет время, когда Лео вырастет, то и дом станет дороже – продать его и найти себе на том же Кейп-Коде что-нибудь небольшое, но у воды – так у них запланировано.

Алекс, которая Шурочка, устроилась в маленькую генетическую лабораторию, ее зарплата почти целиком уходит на няньку для Лео, неизменно русскую – за прошедшие годы у Лео сменилось несколько нянек, ни к одной из них у него не возникло привязанности. Алекс-Алеша служит в средних размеров компании, пишет программное обеспечение для игры на бирже ценных бумаг. Финансовые результаты у компании превосходные, программы работают – теория случайных процессов, линейная алгебра, никаких чудес.

Жизнь семьи – в ежедневных совместных обедах (по-нашему – ужинах), в том, что Алекс с Шурочкой каждую ночь ложатся вместе в постель, в отправке Лео в школу и на дополнительные занятия, в приятном, без дурных запахов быте, в праздновании семейных и некоторых государственных праздников – без пафоса, свойственного недавно приехавшим. Побывали в Италии (дважды), в Испании, Франции – это больше Шурочке интересно, и – польза для мальчика. Алекс не ощущает потребности в путешествиях, ему и дома, в Бостоне, хорошо.

“В Америку хотят многие, а в Царствие небесное никто не торопится, – скажет, поглядев на них, Родион. – Да оно вам как будто и ни к чему, в таком вы живете согласии”. Родион однажды приедет к ним, но не задержится. Что-то совсем свое интересует его в Америке, какие-то монастыри – Алекс с Шурочкой и не думали, что в Америке сохранились монастыри. Родион теперь очень набожен. Пусть. Перед отъездом произносил что-то про чадородие, мол, надо бы вам, друзья, заиметь побольше детей. Благодарил, хвалил, но осталось тяжелое ощущение: он их что, осуждает?

– Ханжа он, твой Родион, – сказала Шурочка. – И Лео он не понравился.

Лео было тогда шесть лет. Двумя днями раньше Родион случайно пролил ему на ноги горячий суп.

– Молодец, не расплакался. А Родион твой урод. И руку не умеет пожать.

Это правда: с рукопожатиями у Родиона всегда были сложности. Жал руку вяло и как-то хихикая, будто делает что-нибудь неприличное.

– Мокрая курица, фу.

Не может быть никакого знания и правды на стороне человека с такими руками, считает Шурочка.

– Пожалуйста, не расходись. – Алекс делает бровки домиком. – Родион обещал приглядеть за отцом.

– Это нормальные вещи между товарищами. – Шурочка не унимается: – И имя какое-то идиотское.

– А ты случаем не беременная?

– Нет, случаем не беременная.

А имя… – Алекс смеется:

– Не всем же быть Алексами.

Родион и правда обещал приглядывать за отцом, найти ему тетку – помощницу по хозяйству. Не так это просто, отец не хочет чужих людей, да и где эту тетку возьмешь? Не в деньгах дело, не только в них, никто работать не хочет. Странно такое слышать от Родиона.

По субботам в одно и то же время Алекс звонит в Москву, и у них с отцом происходит разговор, недлинный, примерно один и тот же. Отец жив. Тех денег, которые посылает Алекс, достаточно. Он рад, что у Алекса все хорошо.

– У тебя не должно быть чувства вины, – говорит ему Шурочка.

Не должно, так не будет. Да и нет никакой вины. Отец даже в гости ехать не хочет. Не силой же тащить старика.

Других интересов, кроме учебника, у него сейчас нет. Вот когда он допишет его до конца… Еще надо будет издать. Странно: такая важная вещь, как гармония, говорит отец, сейчас мало кому нужна. Нет, он не жалуется, но не заметил ли Алекс, что истина вообще теперь меньше интересует людей? Отец не хочет вводить Алекса в лишние затруднения, но печатать учебник придется, видимо, за свой счет.

Во всех смыслах по этому поводу можно не беспокоиться. И – права Шурочка – не должно быть чувства вины.

Неделя за неделей, год за годом – одинаковые разговоры. Надо слетать в Москву – самому его навестить, показать ему Лео, а то ведь это когда-нибудь кончится.

Лео скоро исполнится десять лет, школа частная, дорогая. Лео любит выигрывать, в своем классе он один из первых учеников, но все же не первый – второй-третий, как правило, – выигрывать любит не только он.

Важнейшая часть обучения – иностранные языки и спорт: в лучших университетах страны первым делом обращают внимание на спортивные достижения. Лео невысок ростом, в Шурочку (она на физкультуре всегда была “последняя, расчет окончен”), поэтому такие виды, как теннис, плавание, баскетбол, для Лео исключены. Для здоровья – пожалуйста, но нужен настоящий успех, поэтому с его выдержкой и честолюбием Лео должен заниматься единоборствами. Бокс не для белых мальчиков, следовательно – борьба.

Худой, белозубый (и тут в мать), с карими глазами и длинными пальцами (эти признаки Лео наследовал по отцовской линии), он похож и на Шурочку, и на Алекса внешностью, а характером – трудно сказать.

Алекс спрашивает у Шурочки:

– Вот ты генетик, должна ответить: что сильнее влияет на человека – воспитание или наследственность?

– А на площадь прямоугольника что сильнее влияет – длина или ширина?

Умная у него жена.

Иногда Лео пугает родителей: недавно, чтобы произвести впечатление на девочек, да и на мальчиков заодно, он открыл окно третьего этажа, сделал стойку и так и стоял на руках, пока не прибежали учителя. Их позвали ребята: в школе принято все сообщать.

– Даже когда поругаешь его, накричишь, не сойдет с места, не отступит назад, – отзывается о нем Шурочка не без гордости.