Граф Тулузский, далекий от мысли сдаться, собрал самых верных вассалов, в первую голову Роже-Бернара де Фуа и Раймона Тренкавиля, и попросил помощи у германского кузена, Генриха III Английского, и Юга X Лузиньянского, графа де ла Марш, сына которого он прочил в мужья своей единственной дочери. Граф де ла Марш не осмелился пойти против короля Франции, а Генрих III под угрозой отлучения ограничился тем, что набросал проект союзного договора. Получилось, что Раймон VII мог рассчитывать только на Тулузу и на армию, очень ослабленную после того, как ее оставили бароны, покорившиеся французам. Он крепко надеялся на то, что они вернуться, когда уляжется первый страх.
Королевская армия стала под Авиньоном, который, заявив о своем послушании, отказался ее пропустить. 10 июня король, «в отместку за оскорбление армии Христовой», поклялся не сходить с места, пока не возьмет город, и повелел готовить военную технику. Авиньон решил держаться. Более того, будучи имперским городом, он вовсе не собирался позволять французскому королю диктовать себе законы. Массивные стены города охранялись многочисленным ополчением и сильным гарнизоном рутьеров. Авиньон защищался так отчаянно, что через два месяца все еще можно было сомневаться в исходе предприятия. И пока голод, эпидемии, стрелы и каменные ядра из стана осажденных и атаки армии графа Тулузского с тыла изматывали королевских солдат, сам король принимал депутации южных городов и замков, которых вынуждали сдаваться присутствие крестоносцев и страх перед резней. Прелаты, в особенности Фульк и новый епископ Нарбонны Пьер Амьель, вели с ним переговоры о предварительной сдаче, обещая мир и милосердие со стороны короля.
В Каркассоне консулы и перепуганное население прогнали виконта Раймона и графа Фуа. Граф Прованса явился под осажденный Авиньон испрашивать поддержки у короля. Нарбонна, где католическая партия была всегда сильна, Кастр и Альби сдались еще до приближения королевской армии. И тем не менее Авиньон держался с честью, и его защитники даже атаковали лагерь неприятеля. В армии крестоносцев нарастало недовольство, и некоторые бароны, среди них граф Шампанский и герцог Бретонский, объявили о своем желании вернуться домой.
Тибо Шампанский оставил короля задолго до конца осады, как только закончился его карантен. В блокированном городе начался голод, и легат Ромен де Сент-Анж повел переговоры о капитуляции. После трехмесячной осады Авиньон сдался и должен был принять условия победителей: освобождение пленных, уничтожение крепостных валов и разрушение всех укрепленных зданий, а также солидные денежные контрибуции. Никогда и никто еще так не обращался с крупным свободным имперским городом, имевшим репутацию неприступного. Фридрих II безуспешно пытался опротестовать перед папой подобное посягательство на свои права. Король с этим не посчитался и оставил в городе свой гарнизон. Капитуляция Авиньона была большой удачей для королевской армии: через несколько дней половодье Дюрансы затопило место, где стоял лагерь крестоносцев.
Удача была тем более ощутимой, что города Альбижуа и Каркассе, сдавшиеся лишь теоретически, поскольку король застрял в Авиньоне, теперь открывали перед ним врата и без разговоров принимали все его условия. Падение Авиньона, одного из крупнейших галльских городов, произвело в стране почти такое же впечатление, как падение Тулузы.
Король занял Бокэр, а потом, без единого выстрела – все города вдоль дороги на Тулузу, от Безье до Пюилорана. Пред Тулузой он остановился. Столица Лангедока не выслала ни гонцов, ни депутаций, а граф со своими отрядами шел за королем по пятам, устраивая ему засады, перестрелки, обрушиваясь на зазевавшихся и разведчиков. А те же самые сеньоры, что несколькими месяцами раньше слали королю письма, где именовали его своим спасителем, «орошая его ноги слезами и слезно за него молясь» (письмо Сикара Пюилоранского), забирались к себе в горы и готовились к обороне, даже и не собираясь присягать королю.
Король посадил на их фьефы старых товарищей Монфора, а Ги де Монфору отдал Кастр; во всех оккупированных городах оставил сенешалей и, от Пиренеев до Кэрси, от Роны до Гаронны, получил ключи от заранее сдавшихся городов. С ним шла деморализованная, потерявшая каждого десятого от болезней армия, которая пополняла силы за счет страшного бедствия, постигшего измотанную пятнадцатью годами войны страну. В октябре 1226 года у королевской армии не было ни сил, ни желания осаждать Тулузу. Хронисты единодушно констатируют ее усталость и огромные потери в боях и от болезней. Король разболелся сам и умер в дороге через несколько дней после того, как покинул Лангедок.
Если бы все города сопротивлялись, как Авиньон, королевский крестовый поход был бы обречен на полный разгром. Но король и легат хорошо рассчитали удар: они нападали на раненого, еще нетвердо стоящего на ногах. Тот же Авиньон во времена Симона де Монфора вовсе не пострадал. Французы уходили полупобедителями, сами обессиленные походом. Пассивное сопротивление страны было еще слишком сильно, чтобы можно было выдержать тяжелую кампанию, изобилующую ловушками и неожиданностями. Возвращение крестоносцев, везущих с собой зашитый в бычьи шкуры труп благочестивого короля, отнюдь не было триумфальным.
Людовик VIII умер в 37 лет, оставив трон одиннадцатилетнему мальчику, а регентство – вдове, которая должна была изготовиться к неповиновению крупных вассалов. На беду Лангедока эта вдова звалась Бланкой Кастильской и была наделена такой энергией и честолюбием, каких не было ни у ее супруга, ни у сына. Если южане и порадовались смерти Людовика, то очень быстро поняли, что попали между Сциллой и Харибдой, и позднее трубадуры будут сожалеть о «добром Людовике».
Армия, которую король оставил в Лангедоке блюсти завоеванные территории, была многочисленнее той, что имел Симон де Монфор в январе 1209 года, и гораздо дисциплинированнее. Сенешаль Юмбер де Божо не зависел больше от капризов проходящих крестоносцев, и король исправно высылал ему подмогу. Тем временем зимой 1226-1227 годов графы Тулузский и Фуа взяли Отерив, Ла Бесед и Лиму. Южная знать объединялась, народ поднимался против французов. Юмбер де Божо запросил подкрепления из Франции, поскольку он основательно устроился в Каркассоне (который, прослужив 15 лет главным обиталищем Монфору, естественно, сделался таковым и для королевской армии), а окрестные города и замки перешли к своим прежним сеньорам.
Регентша в распрях со знатью – графами Ла Марш, Шампанским, Булонским и Бретонским – имела нужду в деньгах и рассчитывала для этого завладеть десятиной, которую на альбигойский поход выделила Церковь. Прелаты отказались платить, невзирая на гнев легата Ромена де Сент-Анжа, принявшего сторону королевы. И поскольку епископы пожаловались папе, Бланка Кастильская получила деньги только на подкрепление для Юмбера де Божо. Если же обещаниями или угрозами ей бы удалось одолеть лигу вассалов, Лангедокское предприятие сразу становилось источником серьезных затруднений; эту провинцию, которую начал покорять ее муж и которую корона Франции не может уже оставить, не потеряв лица, было не укротить без ежегодно обновляющихся серьезных военных экспедиций. Находясь под постоянной угрозой английского вторжения, королева не могла задерживать армию на юге, а папа непрерывно теребил ее, чтобы она возобновила священную войну против ереси.
Бланка Кастильская вовсе не думала воспользоваться своим статусом женщины и вдовы, чтобы уйти от ответственности: несмотря на грозящую с севера опасность, ей удалось удерживать в Лангедоке отряды, достаточные, чтобы беспокоить противника непрерывными стычками и ослаблять его, если вовсе не сломить. С подкреплением, присланным весной 1227 года, Юмбер де Божо взял замок Ла Бессед, перебил гарнизон и опустошил поля вокруг Тарна. На следующий год он начал с графства Фуа (где под Варилем был убит Ги де Монфор) и, потеряв Кастельсаразен, взял замок Монтеш. Затем с новым подкреплением, присланным архиепископами Оша, Нарбонны, Бордо и Буржа, он двинулся на по-прежнему неприступную Тулузу. Планом французов были теперь не военные победы, а методичное, шаг за шагом, разорение страны.
