Спустя всего восемь месяцев после визита в Америку Хрущев заявил, что «дух Кемп-Дэвида» погиб на Урале над Свердловском, когда советская ракета класса «земля – воздух» сбила американский самолет-разведчик.

Вначале Хрущев рассматривал этот случай как успех советского ракетостроения. Всего тремя неделями раньше советские средства ПВО не смогли сбить современный высотный самолет ЦРУ, причем было точно известно, куда он летит. Еще раньше советский истребитель МиГ-19 безуспешно пытался перехватить самолет-разведчик у Семипалатинского ядерного полигона. Неудача постигла и два советских истребителя-перехватчика Су-9, которые не смогли перехватить самолет-разведчик U-2, который фотографировал Тюратам, полигон для испытания баллистических ракет.

Расстроенный этими неудачами, Хрущев скрывал от мира вторжения американских самолетов, не желая признаваться в неудачах советских военных. Теперь, когда его ракеты сбили U-2, он забавлялся, ничего не сообщая американцам об инциденте, в то время как ЦРУ выступило с заявлением, – позже оно было вынуждено отказаться от этой версии, – что самолет, который вел метеонаблюдения, пропал без вести над Турцией.

Однако спустя несколько дней Хрущев признался, что история с U-2 представляла бóльшую угрозу для него, чем для американцев. Политические противники, которых он нейтрализовал после ликвидации заговора 1957 года, начали перегруппировываться. Мао Цзэдун публично осудил отношения Хрущева с американцами, рассматривая их как «предательство социализма». Советское военное командование и партийное руководство, пока еще в частных беседах, высказывало недовольство решением Хрущева сократить численность вооруженных сил. Они утверждали, что Хрущев подрывает обороноспособность страны, лишает их возможности защищать родину.

Спустя несколько лет Хрущев признается доктору А. Макги Харви, специалисту, который лечил его дочь, что случай с U-2 явился переломным моментом, после которого он уже не имел всей полноты власти. С этого момента ему было все труднее отражать атаки тех, что утверждали, что он слишком слаб, чтобы противостоять милитаристским устремлениям двуличных американцев.

Сначала Хрущев пытался придерживаться курса на парижскую встречу на высшем уровне, которая планировалась на середину мая, спустя две недели после случая с американским U-2, – встречу, на организацию которой он потратил так много сил. Хрущев объяснял местным критикам, что если они откажутся от участия в саммите, то это будет только на руку американским противникам соглашений типа шефа ЦРУ Аллена Даллеса, который отдавал приказы вторгаться в советское воздушное пространство, чтобы свести на нет предпринимаемые Эйзенхауэром усилия по поддержанию мира.

11 мая, всего за пять дней до саммита, Эйзенхауэр лишил Хрущева последних иллюзий. Он заявил, что отдавал приказы о сборе любыми возможными способами информации, необходимой для защиты Соединенных Штатов и свободного мира от внезапного нападения и для того, чтобы дать им возможность провести эффективные приготовления к обороне, и лично одобрил полет Гэри Пауэрса. Он заявил, что эти мероприятия необходимы, так как в «Советском Союзе секретность и тайны стали фетишем». «Мы подходим к тому моменту, когда должны решить, пытаемся ли мы готовиться к ведению войны или к предотвращению войны», – сказал Эйзенхауэр на заседании Национального совета безопасности.

Когда самолет с советской делегацией приземлился в Париже, Хрущев принял решение, что если не удастся получить официального извинения от Эйзенхауэра, то ему придется сорвать переговоры. С политической точки зрения ему было выгодно сорвать переговоры, поскольку к тому времени стало ясно, что США не пойдут ни на одну уступку в вопросе о Берлине.

Эйзенхауэр, хотя и отказался принести извинения за инцидент с U-2, предпринял попытку не допустить срыва переговоров, отдав распоряжение прекратить полеты U-2 над Советским Союзом. Эйзенхауэр сделал важный шаг, выдвинув идею «открытого неба», но Хрущев не принял это предложение, поскольку не мог позволить американцам проникнуть в тайны программ его вооружения, тщательно охраняемые в условиях состязания в военном могуществе двух сверхдержав.

На первом и единственном заседании Хрущев, используя в своей сорокапятиминутной речи ненормативную лексику, предложил перенести совещание глав правительств примерно на шесть – восемь месяцев, когда истечет срок пребывания Эйзенхауэра у власти, и объявил, что советское правительство «решило отложить поездку президента США в Советский Союз и договориться о сроках этого визита, когда для этого созреют условия». Не предупредив заранее лидеров держав, Хрущев отказался на следующий день присутствовать на заседании. Вместо этого Хрущев и министр обороны Родион Малиновский отправились в деревню Плер-сюр-Марн, где во время Второй мировой войны стояла часть Малиновского. В деревне им был оказан радушный прием; они пили вино, ели сыр и вели разговоры о женщинах. По возвращении в Париж изрядно выпивший советский лидер объявил о срыве саммита.

Кульминационный момент во время его почти трехчасовой прощальной пресс-конференции: Хрущев так сильно ударил по столу, что упала бутылка с минеральной водой. Когда следом в зале раздалось недружественное гудение, выкрики с места, Хрущев сказал: «Хочу сразу ответить тем, кто здесь «укает». Меня информировали, что подручные канцлера Аденауэра прислали сюда своих агентов из числа фашистов, не добитых нами под Сталинградом. Они тоже шли в Советский Союз с «уканьем». А мы так им «укнули», что сразу на три метра в землю вогнали. Так что вы «укайте», да оглядывайтесь».

Хрущев был настолько расстроен, что, общаясь в Париже с послами стран Варшавского договора, рассказал применительно к результатам саммита грубый анекдот. Один солдат в царской армии умел настолько хорошо пукать, что мог даже напукивать гимн «Боже, цари храни». Но когда государь, узнавший об этом, вызвал солдата и приказал пропукать гимн, солдат не смог выполнить приказ, поскольку, по его словам, «взял на ноту выше и наложил в штаны». Хрущев не стеснялся в выражениях, надеясь, что послы сообщат своим правительствам, что подобная история произошла в Париже с Эйзенхауэром.

Польский посол во Франции Станислав Гаевский пришел к выводу, что на заседании советский лидер вел себя «слегка неуравновешенно». Хрущеву, по его словам, не стоило приезжать в Париж.

Однако Хрущев слишком многое поставил на карту, чтобы отказаться от курса «мирного сосуществования» с Соединенными Штатами. Да, он разочаровался в Эйзенхауэре, но не в Америке. U-2 сорвал организованный им саммит, но Хрущев не мог позволить, чтобы он подорвал его авторитет.

На обратном пути в Москву Хрущев остановился в Восточном Берлине, где сменил мрачное выражение лица, с каким покидал Париж, на улыбку миротворца. Первоначально предполагалось, что он выступит перед стотысячной толпой на площади Маркса и Энгельса, но после разгрома в Париже восточногерманские лидеры организовали митинг в закрытом помещении, во Дворце спорта имени Вернера Зееленбиндера, на котором присутствовали шесть тысяч коммунистов.

К удивлению американских дипломатов, ожидавших, что Хрущев обострит конфликт, советский лидер, оказалось, был готов потерпеть, пока американцы будут выбирать нового президента. В этой ситуации, по его словам, не стоило спешить; требуется время, чтобы «созрело решение по Берлину».

И Хрущев начал подготовку к новой поездке в Соединенные Штаты.

Встреча Хрущева на полуразрушенном причале в старой части Нью-Йорка продемонстрировала огромные изменения, которые произошли за год, с того времени, когда президент Эйзенхауэр устроил советскому лидеру торжественную встречу на военно-воздушной базе Эндрюс. На этот раз Хрущев отправился в Америку на борту «Балтики», немецкого судна, построенного в 1940 году и полученного Советским Союзом в качестве возмещения нанесенного войной ущерба.