Многословный, как всегда, Зиновьев ответил каждому оппоненту, в том числе и тем, которым уже ответил Сталин. В этих ответах Зиновьев прибегал, как и Сталин (вероятно, такая была договоренность в ЦК), к методу отрицания существующих фактов, известных действий или сознательного умолчания позиции Ленина по обсуждаемым вопросам. Вот типичный пример — отвечая критикам о колебаниях в ЦК по вопросу монополии внешней торговли, Зиновьев сказал: «В ЦК не было ни малейших споров насчет незыблемости монополии внешней торговли» (там же, стр. 188). Из предыдущего изложения мы знаем, что ЦК, по предложению «тройки», провел решение о пересмотре монополии и только после категорического вмешательства Ленина вместе с Троцким отменил его. Одному из критиков — Красину — Зиновьев ставил в вину: «Он критиковал политику Ленина, а делал вид, что критикует политику его учеников, хотя Красин не мог критиковать политику Ленина по той простой причине, что за последние шесть месяцев Ленин не имел даже права знать, что делается в ЦК. Другому критику — Ларину, — который приводил факты вынужденной отмены ЦК не только решения о монополии внешней торговли, но и о концессии, Зиновьев отвечал так: «т. Ларин говорил так, как будто он не только сидел в Политбюро, а там родился, там днюет и ночует» (там же, стр. 196).
Аргумент против третьего критика — против Косиора — был такой: «т. Косиор в прошлом году произнес совершенно такую же речь после доклада, не случайного докладчика, как я, а после доклада Владимира Ильича… По-видимому, это его профессия» или: «т. Косиор явно не от себя одного говорил и обвинял нас в том, что мы не даем возможность работать товарищам, которые принадлежали к другой группировке, чем мы. Если бы это обвинение было верно, то нас надо было бы гнать в шею» (там же, стр. 199).
Четвертому критику — Осинскому — жаловавшемуся, что в партии нет свободы критики из-за «исключительного закона» X съезда, Зиновьев ответил: «В нашей партии (спросите любого члена Коминтерна), — в нашей партии достаточно свободы… Исключительного закона у нас нет, и по этой причине его отменить никак нельзя» (там же, стр. 200). Или: «т. Осинский говорил, что позволено Ленину, то не позволено кому-нибудь другому. Само собою разумеется. Осинский сказал: когда Ленин сечет, то это еще куда ни шло. Вполне разделяю его вкусы: уж сечься, так сечься у мастера… По Осинскому… «они мол не хотят выпускать власть»… т. Осинский, бросьте это!.. Власти у нас, если уж на то пошло, у каждого хоть отбавляй, и никто не чувствует тоски по власти» (там же, стр. 202). В этом месте невольно вспоминаются слова Зиновьева (вложенные в его уста Сталиным) на его процессе в августе 1936 г. На вопрос прокурора, почему вы вместе с Каменевым стали вредителями, шпионами, убийцами, Зиновьев ответил: «Мы жаждали власти!». Зиновьев, по существу, обвинил Осинского, Сапронова и других бывших лидеров демократического централизма, среди которых был и такой ныне верноподданный, как Бубнов, что они несут политическую ответственность за упомянутую анонимную платформу, в которой требовалось сплочение всех коммунистов вокруг «рабочей группы РКП» и удаление из ЦК «тройки». Доказательства Зиновьева были очень просты: «Я поручил одному товарищу взять платформу демократического централизма и взять платформу анонимную и выписать в одном столбце то, что говорится в первой платформе, и с правой стороны то, что говорится во второй… и получилось совпадение на 99 %» (там же, стр. 203).
Категорическое заявление «децистов», что они все-таки не имеют никакого отношения к анонимной программе, на Зиновьева и ЦК впечатления не произвело.
Пятого критика политики ЦК — Лутовинова — Зиновьев сначала процитировал буквально: «Если так дальше будет продолжаться, то неизбежно будут группировки», — говорил он. — Это есть угроза в устах одиночки… А мы говорим, что продолжаться это будет именно так» (там же, стр. 200). Через год лидер Коминтерна вспомнит, каким пророком оказался все-таки этот «одиночка» — простой шахтер из Донбасса.
Не в пример шахтеру плохим пророком оказался сам Зиновьев, когда, кончая заключительное слово, он сказал, что в отсутствие Ленина партией будет руководить коллектив, ибо «у нас нет про запас другого гениального вождя» (там же, стр. 205). Ровно через пять лет тот же Зиновьев, возвращаясь в партию после первого исключения, скажет: есть другой гениальный вождь — это «Сталин — Ленин сегодня». То, в чем Зиновьев обвинял критиков политики «тройки» — нехорошо играть в прятки, когда Ленина здесь нет — целиком относилось к нему. Оба докладчика ЦК — Зиновьев в грубой форме, а Сталин более дипломатически — отрицали глубокие расхождения между «тройкой» (Политбюро) и Лениным по ряду важнейших вопросов. Оба докладчика внушали делегатам, что все, что они говорят о прошлой и будущей политике ЦК, целиком опирается на письменные или устные указания Ленина. В этих условиях не вызывает удивления, что съезд «единогласно» одобрил политику ЦК.
Отчет ЦКК Шкирятова вызывал к себе в некотором отношении больший интерес тем, что как раз последние статьи Ленина о реорганизации и пересмотре роли ЦКК по отношению к ЦК были опубликованы в газете («Правда», 25.I.1923 г. и 4. III. 1923 г.). Ленин явно хотел увеличить независимость и контрольные функции ЦКК по отношению к ЦК, для чего он предложил обязательное участие делегации Президиума ЦКК на каждом заседании Политбюро. ЦКК, избираемая наряду с ЦК непосредственно съездом партии, по Ленину, не только должна быть судом чести партии, но и бичом партаппаратного и государственного бюрократизма совместно и объединение с РКИ (Рабоче-крестьянская инспекция СССР), «не взирая на лица», на генсека и других членов ЦК», как Ленин писал в статье, подзаголовок которой гласит «Предложение XII съезду партии» («Правда», 23.I.1923 г.). Поэтому Ленин предлагал расширить ее состав и выбрать туда старых независимых от ЦК деятелей партии с большим партийным стажем, для соблюдения этой независимости член ЦКК не мог быть одновременно и членом ЦК. Ничего обо всем этом Шкирятов не говорил, даже больше — в докладе Шкирятова (оставшегося на протяжении всего периода правления Сталина его вернейшим помощником по чисткам) не было ни одной ссылки на название статьи Ленина (Двенадцатый съезд…, стр. 217–227). Это и понятно. Центральный пункт доклада Шкирятова о работе ЦКК гласил, что у ЦКК «разрешение всех более или менее важных вопросов было согласовано с ЦК» и что органы ЦКК надо рассматривать, как органы, «работающие совместно с ЦК» и, конечно, с ГПУ (там же, стр. 221, 224). В книге Троцкого «Сталин» есть примечание с указанием, что Сталин был неофициальным председателем ЦКК. В докладе Шкирятова есть косвенное подтверждение этому там, где говорится, что ЦК и Сталин писали и говорили о вещах, которые явно входили в исключительную компетенцию ЦКК (там же, стр. 223). Президиум съезда, не желая особенно распространяться о задачах ЦКК (вопреки ленинским статьям), внес предложение о том, чтобы прения по докладу ЦКК не открывать; делегат Мышкин, ссылаясь именно на статьи и предложения Ленина о ЦКК, возразил президиуму и настаивал на открытий прений. За Мышкина голосовало меньшинство. Таким образом, под дирижерством «тройки» съезд не обсуждал и этих, опубликованных накануне съезда, статей Ленина.
Доклад Бухарина о работе Коминтерна интересен только в отношении двух проблем, которые он поставил еще тогда (1923 г.), когда они казались либо преходящими, либо совершенно не актуальными: проблемы угрозы фашизма и предстоящего пробуждения колониального мира. О фашизме он сказал, что. «повсеместное распространение фашизма» становится основной тенденцией развития Европы и что «глубочайший корень фашизма заключается в том, что европейская буржуазия не в состоянии управлять всей хозяйственной жизнью страны на таких началах, которые соответствуют нормальному ходу капиталистического развития… Фашистские организации и функции этих фашистских организаций представляют собою легализованную гражданскую войну… Террор со стороны фашизма усилился… В Италии фашистская партия стала правящей… В Германии… наиболее яркой организацией является баварская организация «национал-социалистов» во главе с Гитлером» (там же, стр. 248–249). В отношении колониального мира Бухарин предвосхитил не только доктрину, но и терминологию Мао Цзэ-дуна. Бухарин говорил: «Если рассматривать положение вещей в их всемирно-историческом масштабе, можно сказать, крупные промышленные государства — это города, а колонии и полуколонии — это деревни. И вот когда в «городе» начинается революционное брожение, и в деревне начинают пускать красного петуха, необходимо создание великого единого фронта между революционным пролетариатом мирового «города» и крестьянством мировой «деревни». На этот путь история вступила бесповоротно» (там же, стр. 279). По докладу Бухарина прений не было, а деятельность делегации РКП в Коминтерне была одобрена.
