– И мой вопрос, – ответил доктор Фелл, – тоже можно выразить одним словом – почему?

– Это не легко объяснить.

– А вы постарайтесь!

Генри Мэйнард повернулся от стола и встал лицом к ним, глаза его таили неуверенность.

– Мэдж так невинна! – сказал он. – Или, если считать, что она не совсем невинна в мыслях, согласимся, что она добросердечна, с добрыми намерениями и довольно наивна.

Она родилась в Париже в тридцать восьмом году, зарегистрирована в американском консульстве и крещена в американской церкви на авеню Георга Пятого. Ее мать, чей портрет висит над камином в библиотеке внизу, умерла примерно годом позже. В начале сорокового года я привез ребенка в Америку вместе с английской нянькой, которая оставалась с нами всего год-два. Мэдж выросла в Нью-Йорке, мы перебрались в Коннектикут около десяти лет назад.

Но я никогда не знал, о чем девочка думает, и не совсем понимал, как обращаться с ней. Я чувствовал себя с ней скованно; сегодня сказали бы зажато. К тому же я, вероятно, излишне опекаю ее.

Молодые люди вились вокруг Мэдж с тех пор, как она стала подростком. Последнее время на поле битвы, если можно так выразиться, осталось двое претендентов: Рип Хиллборо и Янси Бил. Разумеется, я хочу, чтобы она вышла замуж. Но я хочу, чтобы она сделала правильный выбор. Это должен быть либо Рип, либо Янси. А кто же еще? Если только… – Он замолчал.

– Сэр, – потребовал доктор Фелл, – могу я спросить, почему же все это настолько вас беспокоит? С ситуацией, с которой вы столкнулись, сталкивается каждый отец с незапамятных времен. Если дело только в том, чтобы найти подходящего мужа…

– О, подходящего! – с некоторой горечью воскликнул его собеседник. – Оба молодых человека вполне подходящие. По моим собственным причинам я предпочел бы Янси. У него есть определенные естественные преимущества, которых нет у другого. Но я не отказал бы в благословении и Рипу, я не сноб. Рип прошел весь мой путь через колледж и школу права. Он работает в лучшей юридической фирме в Хартфорде, и у него блестящее будущее. Если иногда он производит впечатление излишне агрессивного на людей более умеренных вкусов, поставлю ли я это в упрек молодому человеку, пробивающему себе дорогу в жизни?

«Что произойдет дальше?» – спрашиваю я себя. Куда мы идем? Где все это закончится? Достаточно ли этого для… достаточно ли этого для…

– Нет! – прорычал доктор Фелл. – Этого не достаточно для того, чтобы преследовать и мучить вас так! Что там еще? Выкладывайте немедленно! Неужели вы притащили меня за тысячу миль для того, чтобы посоветоваться о замужестве дочери? И кто тут не может решить, юная леди или ее отец?

Генри Мэйнард, который мерил шагами пол возле письменного стола, резко остановился:

– С вашего разрешения, доктор Фелл, я сейчас обращусь к мистеру Грэнтаму. Вы не возражаете, молодой человек?

– Нет, разумеется, я не возражаю. В чем дело?

– Прошу прощения, – сказал Мэйнард, – если вам покажется, что у меня ужасающе дурные манеры. Прошу прощения также и за то, если я буду говорить словно обвинитель на суде. Мистер Грэнтам, где вы были в ночь на воскресенье второго мая?

Алан уставился на него.

– Воскресенье, второе мая, – повторил Мэйнард, – всего двенадцать дней назад. Около десяти часов вечера, скажем. Где вы тогда были?

– Я пытаюсь вспомнить, только и всего!

– Не находились ли вы, случаем, на территории вокруг этого дома?уточнил Генри Мэйнард. – Под некими деревьями магнолий у въездных ворот? Обнимая там мою дочь?

– Боже милостивый, нет! – ответил ошеломленный Алан. – И я как раз вспомнил, где я был.

– Да?

– В Перлсе, в двухстах милях отсюда. В десять часов я как раз закончил ужинать с доктором Леффингуэллом, президентом Кингс-колледжа, его женой и тремя членами факультета.

– Вы уверены в этом?

– Если бы мне пришлось доказывать это в суде, мистер окружной прокурор, я бы мог представить по меньшей мере пятерых свидетелей. Я не обнимал ни Мэдж, ни кого бы то ни было другого. Почему вы думаете, что я это делал?

– Я не думаю, что вы это делали. Это было недостойное предположение, и я вновь приношу свои извинения. Но у меня в самом деле было впечатление, что некоторое время назад вы, казалось, весьма интересовались Мэдж. В отсутствие другого кандидата я подумывал об этом.

«Кандидата? Кандидата? Ну и каким образом, – думал Алан, – предполагается отвечать на подобное замечание? Я мог бы сказать, – продолжал он размышлять, что, возможно, Мэдж и могла одержать очередную победу, если бы я не увидел Камиллу и не влюбился в нее по самые уши. Но я не очень понимаю, как могу сообщить об этом старикану, и вообще, что, к черту, все это означает?»

Но Алан тут же был избавлен от необходимости отвечать.

– Здесь существует еще одна трудность, – сказал Генри Мэйнард, доставая кольцо для ключей и крутя его на пальце. – "Я думал, что большой беды не будет, если я все расскажу вам обоим. Проблема заключается в том, что я не могу этого сделать; физически не могу! Сочтете ли вы меня излишне щепетильным, мистер Грэнтам, если я попрошу вас покинуть нас, пока я буду рассказывать продолжение истории доктору Феллу? Вы ведь не будете слишком возражать?

– Я ничего вовсе не буду возражать, мистер Мэйнард. Извините меня!

– Одну секунду! – Кольцо перестало крутиться. – Что бы я ни думал о вашем суждении, мистер Грэнтам, я испытываю глубочайшее уважение к вашей скромности. Вы ведь не передадите Мэдж ни одного слова из тех, что были здесь произнесены?

– Я не скажу ни Мэдж, ни кому бы то ни было еще, – ответил Алан. – Теперь извините меня.

И он промаршировал из комнаты, кипя негодованием.

Алан не особенно возражал против того, что его выслали с комнаты, примерно этого он и ожидал. Но самым невероятным было думать, что он мог бы пойти к Мэдж и сказать: «Слушай, малышка: твой папаша думал, что я мог строить тебе глазки (или даже больше того) под старыми добрыми южными магнолиями. Кто строил тебе глазки, Мэдж?»

Нет, это было совершенно невероятно! Неужели папа Мэйнард действительно воображал, что он может выложить все это Мэдж?

И пока Алан кипел негодованием, его мысли вновь вернулись к Камилле. Он спускался по ступенькам, где свет чуть пробивался через маленькое лестничное окошко, когда почти налетел на кого-то, кто поднимался вверх.

Пришелец, невысокий, плотного сложения, красивый молодой человек лет тридцати, был одет в консервативный угольно-серый костюм и нес с собой черный медицинский чемоданчик в левой руке.

– Добрый день! – сказал он приятным голосом. – Вы Алан Грэнтам, не так ли? Я Марк Шелдон.

Он пожали друг другу руки. Доктор Шелдон несколько удрученно приподнял свой чемоданчик.

– Не знаю, зачем я вытащил это из машины. Я здесь не по профессиональным делам. Сила привычки, полагаю – я действительно совершаю послеобеденный объезд. Как вам кажется, могу я вторгнуться к отцу семейства и сказать кое-что?

– Если только вы не хотите сказать кое-что исключительно важное, я бы вам не советовал сейчас это делать. Он говорит с доктором Феллом, и он не в настроении.

– Хорошо! – заколебался Марк Шелдон. – С одной стороны, это важно; с другой – нет. Будем считать, что дело подождет. Да, – продолжал он, когда они вместе топали вниз по ступеням, – я слышал, что доктор Фелл здесь, во всем блеске своей славы. Вы встречались с остальными?

– Я уже знал Камиллу и Мэдж. Мы познакомились с миссис Хьюрет и мистером Крэндаллом.

– Валери здесь уже нет. Как только кончился дождь, мне сказали, что она схватила машину и поспешно умчалась. Старый Радамант… Я имею в виду Радаманта…

– Радаманта, судью или критика? Иначе говоря, Боба Крэндалла?

– Он в библиотеке, ораторствует. С ним Мэдж и Камилла. А Камилла… что вы ей сделали?

Алан взорвался:

– Она уже для вас Камилла, так, что ли?!

Пройдя мимо этажа со спальнями, они спускались по главной лестнице в большой главный холл. Красивый молодой доктор обладал легкой, непосредственной манерой общения, а его курчавые волосы были такого темно-рыжего цвета, что казались почти черными.