– Отойдите, сэр! – сказал он Гэррету. – Нам не нужны посторонние. – Уик обратился к незнакомцу: – Эндрю Долиш, я арестую вас за попытку убийства Пеннингтона Баркли. Должен предупредить, что все, сказанное вами, будет зафиксировано и может быть использовано против вас в суде.

Пивная, так привлекавшая доктора Фелла, находилась в Блэкфилде и называлась «Хэмпширский йомен». На фоне вечернего неба мерцали оранжевые огни нефтеперерабатывающего завода в Фоли. В воскресенье 14 июня в длинном баре «Йомена», уютно освещенном настенными лампами в красных абажурах, происходило нечто вроде скромной вечеринки.

В углу за столиком восседал с кружкой эля доктор Гидеон Фелл. Напротив сидела Фей, потягивая третью порцию коктейля с шампанским. По одну сторону от нее Ник Баркли смаковал виски с содовой, а по другую Гэррет Эндерсон проделывал то же самое с «Пиммс № 1». Табачный дым медленно поднимался к потолку.

– Значит, это был старина Коук и Литтлтон? – громко осведомился Ник. – Но что толкнуло его на это грязное дело? Вы говорите, что он рассчитывал заполучить Дейдри?

– Если ты заткнешься минут на пять, – заметил Гэррет, – доктор Фелл сможет все нам объяснить.

– Я совершенно нем! – заявил Ник. – С этого момента по сравнению с моей немотой Сфинкс выглядит болтуном, а собрание квакеров – толпой сплетников. О'кей, Солон, выкладывайте!

Доктор Фелл отложил пенковую трубку.

– Если мне позволят начать с начала, а не с середины, как меня, кажется, вынуждают поступить, – проворчал он, – то мы сможем полностью обнажить мотивы вышеупомянутого Эндрю Долиша.

Впервые я встретил этого джентльмена в пятницу ночью, когда он приветствовал Эллиота и меня длинными фразами, содержащими крайне мало информации. После этого Долиш надел макинтош, который оставил ему сын, взял набитый портфель и уехал (вернее, якобы уехал) в своей машине.

Запомните этот макинтош – длинный, легкий, голубой плащ, который мы впоследствии видели висящим в коридоре перед его кабинетом. Запомните и портфель. Мы вернемся к этим предметам.

Любопытно сравнить ту маску, в которой он появлялся перед окружающими, с его подлинным лицом. Маска изображала степенного, начисто лишенного воображения, верного друга семьи. Реальное лицо, невольно проглядывающее из-под нее, имело совсем другие черты. Этот человек умен, даже остроумен и отнюдь не лишен воображения – когда он забывается на минуту, его манеры становятся не менее театральными, чем у самого Пеннингтона Баркли. Но его основная характеристика – тщеславие. Он просто его олицетворение. Стремление становиться в позу и вещать бросается в глаза. Кажется, Пеннингтон Баркли прокомментировал эту черту?

Ник стукнул кулаком по столу:

– Еще как! «Не стойте и не надувайтесь, как Маколи перед тем, как высказать свое суждение».

– Верно, – кивнул доктор Фелл. – Эта его особенность столь же очевидна, как страсть Эндрю Долиша к созерцанию себя в зеркале.

– Зеркало! – Кулак Ника снова опустился на стол. – Боже правый, ну конечно! Я заметил, как он бросал взгляды на большое венецианское зеркало над камином в библиотеке, когда стоял рядом с Дейдри. Но я никогда не думал…

– Даже когда зеркала нет поблизости, – сказал доктор Фелл, – его могут заменить полированный серебряный диск и стекло книжного шкафа. И то и другое есть в его кабинете, где мы побывали в субботу. Но прошу прощения, леди и джентльмены! Я забежал вперед и теперь должен вернуться.

Вечером в пятницу, незадолго до одиннадцати, Пеннингтону Баркли выстрелили в грудь. Это была не неудавшаяся попытка самоубийства с холостым патроном, которую я вам уже описал, а настоящее покушение.

Нам уже было известно то, что говорили миссис Баркли, Ник, Гэррет Эндерсон и Эндрю Долиш во время поездки в автомобиле из Брокенхерста к Локтю Сатаны. Мы также знали, о чем беседовали эти четверо вместе с Пеннингтоном, Эстелл и доктором Фортескью во время многозначительных эпизодов в библиотеке, прежде чем Баркли выставил всех оттуда без двадцати одиннадцать. В рассказах очевидцев наш достойный адвокат начал представать в весьма любопытном свете.

– Что вы имеете в виду?

– На вокзале Ватерлоо, где вы втроем сели в поезд, Долиш уже настаивал на возможности самоубийства. Он не слишком на это напирал – даже дал задний ход, когда понял, что зашел чересчур далеко, – но постоянно выдвигал это предположение. Смысл его сетований состоял в том, что он опасается самоубийства и хочет его предотвратить.

С другой стороны, что вы услышали в автомобиле по пути в Грингроув? Пеннингтон Баркли приобрел револьвер 22-го калибра. «Револьвер был ошибкой. Я не должен был позволять ему покупать его, а тем более показывать, как им пользоваться». Кажется, Долиш так сказал?

– Слово в слово, – подтвердил Гэррет.

Доктор Фелл недовольно поморщился:

– Не забывайте, что Долиш не только семейный адвокат. Он также ведет уголовные дела и знаком с полицией, где, в свою очередь, знают его. Если бы он действительно хотел помешать Баркли приобрести огнестрельное оружие, то для этого было бы достаточно шепнуть пару слов полиции. Баркли ни о чем бы не догадался, но не получил бы ни лицензии, ни револьвера. Проделать такое не составляло труда – я могу сослаться на ряд подобных случаев. Но Долиш не принял никаких мер. Его лицемерные слова свидетельствовали о двух вещах: о том, что он, по-видимому, достаточно опытен в использовании огнестрельного оружия (как мы теперь знаем, это соответствует действительности), и о том, что за его мнимым дружелюбием к Баркли скрывается злобный оскал. Что касается преувеличенной, подчеркнуто отеческой привязанности к миссис Баркли…

– Она вовсе не была отеческой, не так ли? – спросила Фей. – Я слышала, как позапрошлой ночью Эстелл публично озвучила одну из своих диких догадок и, кажется, оказалась права. Она заметила, что Долиш куда сильнее, чем следовало бы, интересуется Дей. Это была правда, верно?

– Да, мисс Уордор. Догадки Эстелл неоднократно оказывались правильными. Добрейший Долиш уж очень старался держаться поближе к миссис Баркли, упоминая ее имя в разговоре, даже когда в этом не было никакой надобности. В своем безмерном тщеславии он не сомневался, что, как только умрет муж Дейдри Баркли, она сразу же упадет в его объятия.

– А сама Дейдри?

– Думаю, – ответил доктор Фелл, – что ей это и в голову не приходило. Миссис Баркли добросердечна, импульсивна, возможно, излишне доверчива. И она полностью доверяла Эндрю Долишу.

– Как и другие, если на то пошло, – буркнул Ник.

– Да, ваш дядя тоже доверял ему.

– Я имел в виду…

– Мы знаем, что вы имели в виду. Но Долиша привлекала не только миссис Баркли. Пеннингтон Баркли был состоятельным человеком, и, если бы он умер, наследницей стала бы его жена. Можно лишь догадываться, что вдохновляло его в большей степени – сама леди или ее приданое. Но он видел перед собой радужные перспективы. Его нашептывания подталкивали Баркли к самоубийству. Если бы семена сомнения проникли в душу Пеннингтона и он покончил собой, все сложилось бы, по мнению Долиша, наилучшим образом. Если бы самоубийства не произошло…

– То Блэкстоун не остановился бы перед убийством?

– Безусловно. Прибыв на сцену как раз к тому моменту, когда в сумерках раздался револьверный выстрел, Долиш обнаружил, что самоубийство не состоялось, и был вынужден менять весь план. Объяснение всех дальнейших событий можно увидеть в словах и поступках Долиша, после того как вы оказались лицом к лицу с Пеннингтоном Баркли, который только что попытался убить себя. Долиш знал, что произошло, – как показывают его вопросы, он догадывался о каждом поступке Баркли. Конечно, – рассудительно добавил доктор Фелл, – выслушивая показания свидетелей, я не мог быть уверен, что мои усиливающиеся подозрения в отношении Долиша непременно оправдаются. Мы нуждались в дополнительной информации, подтверждающей эти подозрения, и такая информация появилась позднее.