Янси Бил, с выражением лица, близким к коллапсу, все еще стоял рядом с маленьким пианино. Пока доктор Фелл говорил, Янси сделал один неверный шаг вперед.

– Да? – подсказал он. – Я думал, что смогу выслушать все, что вы скажете против Мэдж. Теперь я не так в этом уверен. Но что все это значит? Про Мэйнарда как потенциального убийцу? Кто должен был стать его жертвой?

– Как планировалось с самого начала, насколько я понимаю, жертвой должны были стать либо Рип Хиллборо, либо вы сами. Вы не забыли рассуждения мистера Хиллборо на эту самую тему?

– Нет, но…

– Серьезно он говорил это или нет, но он до опасного близко подошел к истине, когда сказал, что вам обоим следует поостеречься. Мэдж, вы помните, немедленно загорелась и стала спрашивать, что мог бы ее «отец» иметь против любого из вас. Вы не смогли ответить тогда на этот вопрос. Теперь вы можете на него ответить?

– Да, но…

– Подумайте! Вы и мистер Хиллборо были двумя признанными соискателями руки Мэдж. Вы оба молоды, оба хорошо выглядите, он ненавидел вас обоих! Хотя, казалось, Мэдж не отдавала предпочтения ни одному из вас, разве это не могло быть ширмой, чтобы скрыть свою страсть к тому или другому? Такая мысль непременно должна была прийти к Мэйнарду. В самом деле, когда мы сами посмотрим на настоящего убийцу…

– Полегче, Великий Гоблин! Давайте-ка полегче! Вы что, хотите сказать, что убийцей может быть либо Рип, либо я?

– Одну минуту, сэр. Мы смотрим на это не нашим собственным взглядом, мы смотрим на все глазами Генри Мэйнарда, человека далеко не первой молодости, мучимого жгучей ревностью. Если вы сами когда-либо испытывали чувство ревности…

– Если я испытывал чувство ревности, бога ради!

– И все же, в глубине души, планировал ли когда-либо Мэйнард убийство по-настоящему? Здесь я попадаю в область догадок. Он любил побаловаться с планами и цифрами; жестокая реальность – совершенно другое дело. Ибо что же произошло? Знаменитый воскресный вечер под магнолиями, гости, приезжающие на следующий день, Мэдж в объятиях – кого же? Вы, мистер Бил, сказали, что это были вы. Он сомневался в этом, у него имелись причины сомневаться. Но если не вы, то кто же? Он не знал, он не мог догадаться. Алан Грэнтам и я можем засвидетельствовать, что это неведение сводило его с ума.

– И что случилось?..

– В среду пятого мая он полетел в Ричмонд. Дотоле подавленный человек возвращается в субботу в совершенно другом настроении: веселый, жизнерадостный, почти беззаботный. По трезвому размышлению, становится ясно, что он бросил свой проект убийства и отказался от него. Возможно, в нем проснулось некое запоздалое чувство юмора, когда он обнаружил всю абсурдность ситуации: не мог же он планировать смерть каждого мужчины, оказавшегося рядом с Мэдж? Возможно, сказался просто здравый смысл Мэйнарда. «Пусть будущее само о себе позаботится, – должно быть, в этом направлении и двигались его мысли. – Я не буду жить вечно. Но она есть у меня сейчас, и я постараюсь получить как можно больше, покуда еще есть время». Инстинкт не предостерег его в субботу утром восьмого числа – ему оставалось жить меньше недели.

И именно здесь мы видим противоположные течения, противоположные цели, которые еще более ухудшили и без того плохую ситуацию. Позвольте мне попытаться прояснить это.

Два человека уже проникли в смысл этого дела и ухватили суть происходящего. Один, убийца, нашел чертеж Мэйнарда и сделал подлое дело. Другой, которого мы договорились именовать «шутником», впоследствии писал послания на школьной доске. Между этими двумя лицами, как только преступление было совершено, началась война. И все же каждый здесь неправильно понимал мотивы другого. И мы тоже неправильно все понимали.

– Я уже спрашивала раньше, – вскричала Камилла, – но, боюсь, придется спросить опять! Если вы не хотите ничего говорить об убийце, то кто же шутник?

– Может, вы мне это и скажете? – предложил доктор Фелл. – Вас не было на чердаке в пятницу днем, когда мы услышали, как некая особа, находясь как бы за сценой, на лестнице, воскликнула: «Вы не знаете, что здесь творится, я не могу этого выносить!» Но другие факты видели и слышали мы все.

Та же особа впоследствии покинула Мэйнард-Холл, поспешно уехав на машине. Ее не было в Холле, когда капитан Эшкрофт получил анонимный телефонный звонок (из средней школы «Джоэль Пуансет» – теперь это уже представляется совершено очевидным). Та же особа возвратилась незадолго до шести часов, когда она налетает на Генри Мэйнарда и называет его обманщиком. В субботу днем она налетает на Мэдж, на том же самом основании.

– Вы говорите о Валери Хьюрет, не так ли?

– Именно! Леди с очень развитой интуицией, как я уже заметил. Напряженная, в некоторой степени отчаявшаяся. Как удобно она присутствовала в двух случаях и «находила» послания, которые, как считалось, настолько ее пугали!

– Значит, Валери писала все это сама? И она всегда была права?

– О нет, – сказал доктор Фелл.

Выудив из кармана набитую трубку, он зажег ее, затянулся и выдохнул большое облако дыма.

– Она очень быстро почувствовала истинные взаимоотношения между предполагаемыми отцом и дочерью. Но решила, что это инцест, что и привело ее в ужас. Это и было мотивацией поступков миссис Хьюрет с самого начала и до конца. Именно потому, что она казалась правой во многих отношениях и вела нас прямо к методу убийства, когда у нее самой лишь брезжила верная идея, мы упустили другую (и ошибочную) интерпретацию, которую она пыталась донести до нас.

Возьмем написанные мелом послания, начиная со второго, в котором начинались обвинения. «Человек, которого следует искать, – любовник Мэдж. Найдите его, не отказывайтесь от ее допроса. И если вы узнаете об убийстве, продолжение последует завтра».

Мы интерпретировали это как ссылку на неизвестного любовника, неуловимого дружка из-под магнолий, который был одновременно и убийцей. И мы были правы. Это оказалось правдой.

Но об этом ли на самом деле гласило послание? Означало ли оно именно это? Перед «Если вы узнаете об убийце» обратите внимание на квалифицирующее «и».

Третье и четвертое послания завершают обвинение и показывают, что в действительности пыталась сказать нам миссис Хьюрет. Третье отсылает нас в Форт-Молтри: «Там есть фотография, которая может вас просветить». И «Ваш, в дань памяти великого человека». Воображение миссис Хьюрет, бывшей школьной учительницы, стимулировал Эдгар Аллан По. Потому что здесь она была действительно на верном пути.

– Но не на верном пути в отношении всего остального? – предположил Алан.

– Не на верном пути в отношении всего остального, – согласился доктор Фелл. – После того как Валери украла пачку писем у Мэдж, чтобы мы потом их обнаружили, она написала свое четвертое послание как прощальное. Когда она говорила о любовнике Мэдж, то имела в виду не неуловимого дружка и не убийцу. Она имела в виду Генри Мэйнарда и то, что она считала отвратительными инцестуальными отношениями. Мэйнард был любовником Мэдж, разумеется. Но представляется сомнительным, что миссис Хьюрет когда-либо подозревала о существовании другого любовника, более важного, который…

– Ну, в самом деле! – воскликнула Камилла. – Один любовник, два любовника, а еще кто-нибудь есть? Я не обвиняю Мэдж в том, что она какая-то Мессалина, потому что знаю, это не так, но сколько мужчин ей было нужно?

– Оставь ее в покое! – рявкнул Янси. – Мэдж делала только то, что ей приходилось делать, потому что старый черт заставлял ее. Ей это не нравилось, знаешь ли!

– Ну, не знаю, не знаю. И пожалуйста, скажите нам, доктор Фелл, – в голосе Камиллы послышалась нотка отчаянья, – что именно имела в виду Валери?

– Мы знаем, что она имела в виду, – ответил доктор Фелл, доставая из портфеля еще какие-то машинописные листочки. – Вот копия заявления, которое она сделала в госпитале капитану Эшкрофту, являющегося впечатляющим дополнением к нашему списку документальных свидетельств.